За Дунаем - Василий Цаголов

—Где ротный?

— Здесь, что прикажете?

Скобелев называет себя, и офицер вглядывается в погоны, затем берет под козырек.

— Что, капитан, ничего не заметно?

— Пока ничего-с, все спокойно!

— Вот, ваше благородие, сейчас вроде огоньки мелькали,—вступил в разговор усатый фельдфебель и указал рукой.

— Это ничего, так, жучки,— спокойным тоном сказал офицер, и ответ его пришелся по душе генералу.

Он повернулся влево. Чуть поодаль разговаривали вполголоса:

— Турки нас не ждали.

— Эх, вспомню, как мы карабкались по скалам да с оружием, так теперь один страх берет.

— Пластуны им всыпали... Сам видел, как урядник пятерых ихних прикончил.

— И мы с житомирцами добежали аж до Систова, а там такая суматоха...

— Стрелки Фока, как звери, лезли.

— Один паром пошел ко дну... Орудие, жалко, погибло новенькое...

Офицер беспокойно поглядывал на генерала и, боясь, как бы солдаты не сказали чего-нибудь лишнего, хотел пойти к ним, но его удержал Скобелев.

— Кажись, Сергееву не выжить.

— Что ж так? — спросил другой голос.

— Чего же, коли насквозь прошла, под самой селезенкой.

— Что-то завтра господь бог даст?

— Не думай о том, хватит, что генерал Скобелев думает.

— Оно верно, генерал у нас такой, что не хуже других.

— Сказал! Поискать такого — не найдешь.

— Разговоры! — прикрикнул офицер, и голоса умолкли.

— Зачем же так перед делом,— понизил голос Скобелев.— Объявите по линии, что Горный Дубняк взят, а Хивзи-паша и его штаб пленены.

— Слушаюсь!

Скобелев вернулся к поджидавшей его свите. Из-за туч выползла некстати луна. Все понимали, какой опасности подвергаются, но никто не смел более говорить об этом генералу. Ехали долго по освещенной луной долине, пока в кустах не мелькнула чья-то тень. У кого-то нервы не выдержали, и прогремел выстрел. Неприятель никак не ожидал такой дерзости от русских и замешкался открыть огонь. Этим воспользовался отряд Скобелева и поспешно отступил. Генерал, обозленный неудачей, крепко выругался по адресу того, кто стрелял. А тут обнаружили, что нет Бабу.

— Ничего не приобрели, да еще разведчика потеряли,— Скобелев хлестнул коня и поскакал, не обращая внимания на растерянную свиту.

Позади слышалась ружейная пальба, она сопровождала генерала до своих позиций.

— Глядите! — крикнул кто-то.

Вдоль позиций галопом несся всадник. В нем вскоре узнали Бабу. Перед ним на седле трясся турок. Обрадованный генерал не мог скрыть своей радости и,

забыв о недавнем настроении, обнял спешившегося разведчика.

— Адъютант,— крикнул генерал.— К Георгию!

— У меня есть, ваше превосходительство,— гордо ответил Бабу.

— Ко второму!

Урядник вынул изо рта пленного кляп, и тот усиленно задышал. Не в силах унять дрожь, турок испуганно озирался. Генерал велел адъютанту допросить пленного, а сам в сопровождении порученцев отправился на позицию.

Бой начался задолго до рассвета артиллерийской канонадой турок. После первых выстрелов появились раненые. Солдаты торопливо пронесли на носилках раненого, стараясь идти в ногу. За носилками семенил их товарищ, то и дело поправляя на раненом сползающую шинель.

Скобелев находился на батарее.

— Второе! — командует офицер и отбегает в сторону, чтобы проследить за полетом снаряда.

За ним также спешат наводчик и прислуга. Снаряд не долетел до турецкой позиции, разорвался, не причинив вреда неприятелю. Скобелев, опершись на саблю, наблюдал за действиями артиллеристов, потом поднес к глазам бинокль. Верстах в двух синеватой лентой вилась река Осьма. За ней раскинулся город. Вправо от Ловчи на расстоянии не более версты виднелись на равнине два сильных неприятельских редута.

— Во-о-н ихняя батарея,— переговариваются артиллеристы.

— Опять недолет.

— Господин прапорщик, вы какую дистанцию определили? — спросил Скобелев.

— Теперь 1200 сажен возьмем, ваше превосходительство!

— Картечной гранатой?

— Обыкновенной, ваше превосходительство!

— Нельзя ли картечной?

— Картечная граната! — кричит офицер.

Наводчик оседлал хобот орудия. Он старался изо

всех сил, чтобы не опростоволоситься. Уткнувшись глазами в целик, ерзая по стволу, то вертел ручку, то показывал, куда подать хобот, и, наконец, решительно спрыгнул в сторону. Офицер подбежал, чтобы проверить наводку.

— Третье: «Пли!»

— Вот это ловко! В самую середину угодила. Эх, как рванула! — весело крикнул наводчик.

Скобелев сел на лошадь и отъехал, довольный стрельбой. Ему навстречу все чаще попадались раненые.

— Здорово, молодцы! Что, тебя в руку ранили? — спросил генерал солдата.—Эка пуля-дура угодила в моего молодца!

— Так точно, ваше превосходительство!

— До свадьбы заживет.

— Так точно...

Со стороны наших позиций показался батальон.

— Здорово, братцы! Спасибо вам за службу,— кричит им генерал.

— Рады. стараться...

— Какие вы молодцы, любо с вами служить,— продолжает Скобелев.

А когда батальон отошел, проговорил: «И какая скотина! Как растянулся строй. Вовсе не похожи на туркестанцев».

Подошла рота пластунов, последовала команда «вольно», и все заговорили разом, полезли за кисетами, повалились на траву в ожидании, когда их введут в бой.

Неприятельская граната разорвалась далеко перед позицией и кто-то из пластунов пошутил по этому поводу. Но не успел умолкнуть смех, как две гранаты одна за другой разорвались в расположении роты. Послышались стоны, крики. Пластуны в панике бросились врассыпную. К счастью, Скобелев не успел отъехать. Не сходя с коня, он крикнул:

— Стой! Назад!

Генерал оставил коня и, находясь на виду у всех в своем неизменном белом кителе и с Георгием на шее, взошел на пригорок.

Посрамленные пластуны возвращались растерянные, не глядя друг на друга. Скобелев отдал команду встать в колонну «по четыре» и прошелся быстрым шагом вдоль строя.

— Ружье на плечо-о! — скомандовал он, и, когда пластуны провели маневр, последовала новая команда: — К ноге! На плечо!.. К ноге!.. На месте арш!

Видимо, турки узнали белого генерала и сразу ударили в несколько пушек, но гранаты упали, не разорвавшись.

— Правое плечо, арш! Прямо на позицию!

Солдаты отбивали шаг, словно на плацу. И когда

рота удалилась, Скобелев подошел к раненому. Его уже перевязали санитары и приготовились уносить. Он лежал на спине в разорванной белой рубахе, обнажившей широкую грудь. Гёнерал покачал головой и сделал выговор санитарам за то, что не сберегли рубаху. Санитар захлопал глазами, не зная, что и ответить, а Скобелев тем временем наклонился над раненым.

— Не убило, значит, будешь жить.

— Ох, тяжко, ваше...

— И мне тяжко, молодец-удалец! Турка надо одолеть... Ты в лазарете будешь спать, а мне еще воевать,— генерал порылся в кармане и извлек оттуда серебряный рубль.— Держи, выздоравливай да возвращайся. Видишь, как нам люди нужны... И не охай, не то на гауптвахту отправлю. Ишь, как орал, думал, и в самом деле убило! С богом!

Санитары подхватили носилки, а генерал уже думал о бое, который только разгорался...

Особенно трудно пришлось первой сотне осетинского дивизиона. Неприятель, заметив аванпост, бросил против осетин три сотни конницы. Турки хотели охватить сотню с флангов, но на помощь аванпосту поспешил резерв, и они вместе отстояли позицию и даже заставили турок отступить к реке Осьме.

В цепи находились подпоручик Зембатов и бригадный адъютант Индрис Шанаев. Они возглавили преследование неприятеля, который едва спасся от порубки, перейдя Осьму вброд.

Ночь прошла спокойно, а утром, не возобновляя боя, неприятель численностью до четырех батальонов пехоты и при шести орудиях, сопровождаемый конницей, вышел из Ловчи, обогнув правый фланг наших аванпостов, и стал подниматься по плевненской дороге на высоты у села Слатина. С этих высот турки вели

огонь из орудий до тех пор, пока наша конница неожиданно не ринулась на правый фланг. А тут еще ‘на подмогу пришла сотня корнета Дударова. Началась сильная перестрелка, закончившаяся атакой. Турки отступили к селению Павликяне.

Весть о смерти Бекмурзы принес Фацбай. Выслушал его Бабу, и дрогнули у него плечи: он глухо зарыдал. Эх, Бекмурза... Он всегда говорил, что очень хочет остаться в живых и вернуться домой. Перед каждым боем просил бога уберечь его от смерти, пока не увидит родного аула.

Найдет ли Бабу в себе мужество сказать Борхан о гибели Бекмурзы? Ему никогда не приходило в голову, что он может потерять кого-то из друзей. Он видел смерть много раз, но никогда не задумывался над ней — то была чужая беда.

Трубач сыграл «по коням», и Бабу словно подбросило. Вскочил и Фацбай. Подхватили они ружья и побежали к своим коням.