За Дунаем - Василий Цаголов

— О, бог ты мой, к тебе я обращаюсь от своего имени и от имени моих товарищей. Помоги нам... Мы оставили наши аулы и пришли в чужие края... Болгары очень похожи на осетин... И дома, и все, что мы видим, похоже на наше, осетинское. Пусть наша сила победит турок, пусть никто из наших не погибнет здесь. О, бог ты мой, мы отдаемся тебе! — Бабу поднял чашку, посмотрел в потолок и, не отрываясь, выпил.

Болгары догадались, что Бабу молился богу, и это им было приятно. Фацбай обтер руки об полу черкески, взял протянутую ему чашку и вполголоса произнес традиционную молитву. А Бекмурза обратился к богу про себя: он младший, и ему не положено произносить тост. Его дело поддержать сказанное старшими и выпить, что он и сделал, но не слишком поспешно.

Ели, прерываясь, чтобы сказать новый тост и затем осушить чашку с вином. Несколько раз Бабу пытался посадить рядом с собой хозяина, но старик, прикладывая обе руки к груди, низко кланялся, отступая при этом на шаг. Покончив с едой, Бабу обратился к нему.

— Где отец девушки? Ее зовут Иванной? — спросил он и сделал паузу.— Где ваш брат? — он чувствовал взгляд больших черных глаз девушки.

— Она моя дочь, ее зовут Марией... А где брат, мы не знаем... Он пришел к нам, переночевал, а утром отправился искать сына,— старик старался подбирать слова, понятные русскому человеку.

— Ее зовут Иванной! — решительно сказал Бабу.

— Нет, она Мария! — улыбнулся хозяин.

Взволнованный Бабу вынул из кармана, пришитого

к внутренней стороне черкески, кожаный мешочек, похожий на талисман, и снова положил на место, подумал: «Как она похожа на Иванну».

Наконец пришло время расставаться. И снова Бабу глянул на девушку, встретился с ее взглядом...

Гости встали и по старшинству подходили к хозяину, крепко пожимали ему руку и выходили во двор.

Подвели коней, и, еще раз поблагодарив болгар, Бабу вскочил в седло, за ним последовали друзья. Хозяева провожали гостей долгим взглядом... На окраине села, там, где дорога уходила влево, в лесок, урядник круто осадил коня. Девушка видела, как сильно припал на задние ноги конь. Но почему урядник скачет назад?

Разгоряченный конь остановился, как вкопанный. Бабу выхватил серебряный газырь и протянул девушке:

— Бери! Иванна!

И конь унес его по улице, на которой стали появляться жители.

17

Каторжникам милостиво разрешили заняться своими делами, и они, голодные, бесцельно бродили, пока, наконец, в изнеможении не плюхались кто где, но не иначе, как в тени, под каменными стенами барака. Только Знаур не мог найти себе места. С тех пор, как ушел в тайгу Царай, он считал дни, и ему казалось, что прошла вечность. Знаур клял себя за то, что он не сумел стать Цараю товарищем в пути. Проснись он в ту памятную ночь, сейчас бы находился далеко отсюда. Кто знает, что подумают о нем мужчины в ауле, когда Царай станет рассказывать им о том, как он один, без Знаура добирался домой.

Кто-то позвал Знаура, и он вышел из барака.

— Эй, князь, беги в караулку. Надзиратель кличет.

Не задумываясь над тем, зачем понадобился надзирателю, Знаур шел, сложив руки на груди. Глядя ему вслед, каторжане удивлялись: все валились с ног, а он будто не знал усталости, шагал через двор легкой походкой, словно его несли сильные крылья. Но знали бы они, каких усилий это ему стоило!

У караулки среди надзирателей Знаур еще издали заметил женщину и замедлил шаг. Высокая скуластая баба улыбалась ему. Он узнал ее...

Засмотревшись на нее тогда в деревне, он споткнулся и чуть не растянулся на дороге, спасибо, кто-то поддержал.

С тех пор Знаур еще несколько раз встречал ее в деревне.

Потом баба приходила к старшему надзирателю и с ним о чем-то говорила. Случилось Знауру проходить мимо, и он слышал, как надзиратель, кивнув на него, сказал: «Погоди трошки, потом отпущу к тебе. Вроде, смирный».

Знаур терялся в догадках, но так и не мог придумать, зачем понадобился. Он подошел к караулке, остановился в двух шагах от надзирателя. Почувствовал взгляд женщины, и оттого вспыхнуло небритое лицо.

— Он? — спросил надзиратель.

— Ага, — прошептала она.

— Ну что же, Пелагея, бери, да гляди, не замучай, побойся бога. Работник будет ладный, деток настрижет тебе!

Женщина засмеялась счастливо, а вслед за ней загоготал и надзиратель.

— Да куда мне... Старая я уж, кум.

— Ладно, сам, небось, не слепой. Только дело-то магарычовое. Могу и не отпустить его к тебе. Сама понимаешь, убийство за ним.

— Так тебе же выгода, все не на казенном харче.

— Ты еще поговори мне!

— Ладно, ладно, кум... Разве за мной когда пропадало? — всплеснула руками Пелагея.— Эх ты, а еще... Да уж всем хватит и тебе.

— Да не о том я, дура... Самогончику да медку принесешь.

— Тю, о чем он! Как месяц пройдет, так получишь свое. Господь бог видит...

— Хватит причитать... Эй,— обратился надзиратель к Знауру,— пойдешь до бабы... В работники отпускаю тебя, скажи ей спасибо, а то бы помер на казенных харчах. Да смотри у меня, не балуй. Ну, чего стоишь, как истукан? Веди его, Пелагея. С богом!

Оглядываясь на надзирателя, Знаур поплелся рядом с Пелагеей, не зная, то ли радоваться, то ли сокрушаться. Он понял, что теперь работник у этой женщины. Многие его товарищи по этапу получили билеты и ушли на золотые прииски. Кто-то подался в таежные деревни, да только их там встретили с угрозами и прогнали, и пошла бродяжничать братва, не захотела вернуться к месту приписки.

Знаур же твердо решил не ходить на прииски. Если удавалось найти работу в деревне, то он был сыт, а нет, так сидел на баланде. А тут привалило такое счастье.

До деревни было с версту, шли лугом...

18

Из-за Балкан выкатило солнце, и лучи его скользнули по склону. Два взвода всадников из третьей сотни Владикавказского полка и разведчик осетинского дивизиона скакали по пыльной дороге. Не останавливая коня, Бекмурза сбросил с плеч бурку, свернул ее и уложил впереди себя поперек седла. Вдали показалась большая роща. Бекмурза узнал то место у рощи, где в прошлую ночь он встретился с турками. А это было так: Евфимий и Бабу отправлялись за «языком», и Бекмурза попросился с ними. Командир сотни подпоручик Зембатов отпустил Бекмурзу, но предупредил разведчиков': самостоятельного дела ему не поручать, мол, молод и может провалить поиск. Да й сам погибнет ни за что, а в сотне сейчас каждый человек на счету.

Подпоручику нравился Бекмурза. Он его приметил сразу по прибытии охотников во Владикавказский полк. Бекмурза не ленился служить, старался все узнать, лихо джигитовал и рубил шашкой. А на стрельбах оказался метче бывалых служак. Его отчаянная храбрость в бою удивляла даже Зембатова.

Отправились разведчики в поиск с наступлением темноты, условившись не переговариваться, ехали по мягкой обочине шагом, вслушиваясь в ночь. И нужно было в такой обстановке Бекмурзе вспомнить о бурке. Он провел рукой за седлом и не обнаружил ее там, где ей должно быть. Чуткий конь остановился, и Бекмурза, спрыгнув на землю, поспешно провел руками по горячему крупу коня. Бурка болталась на длинном конце сыромятной кожи. Выругавшись, Бекмурза вскочил в седло, но, отстав от товарищей, не знал, куда ехать. Вдруг он услышал тихую речь. Турки! Голоса приближались. Конь и всадник замерли в темноте, ничем не выдавая себя. Сабля наизготове, ружье в левой руке. Разговаривали двое. Они проехали в шаге от Бекмурзы. Решение созрело молниеносно. Развернул коня и направился вслед за ними.

— Назир? — спросил турок.

И не успел раствориться в темноте вопрос, как Бекмурза ударил саблей наугад и попал... «Аля-ля!» — Это завопили турки, удирая в ночь.

Пришлось Бекмурзе вернуться в сотню и доложить о случившемся.

... Размышления Бекмурзы прервали голоса болгар, которые ехали навстречу, отчаянно крича, размахивая руками и при этом молотили пятками впалые бока коней. Всадники под командой Верещагина ждали, пока они подъедут.

— Наперед! Наперед (вперед)! Баши-бузуки дошел малям-ти (умоляем),— кричали болгары, перебивая друг друга.

— Наперед! Наперед!

— В чем дело? — спросил Верещагин.

— Турки, наперед!

Верещагин поскакал, за ним последовали всадники. Кони шли резво, но болгары все же продолжали торопить Александра.

— Успокойтесь, братушки,— сотник приподнялся на стременах.— А то прогоню!

Ехали рысью. Добравшись до моста через Янтру, остановились. Здесь дорога раздваивалась: влево — на Габрово, вправо — в Сельви. Проехали еще верст семь, пока не показалась Сельви. Домики белели на фоне лесистого склона отлогой возвышенности. Завидев город, Верещагин остановил коня и вскинул бинокль, хотя местность хорошо просматривалась и невооруженным глазом. Пока сотник принимал решение, впереди раздались ружейные выстрелы.