Властелин рек - Виктор Александрович Иутин

государя. Но теперь, после того, как умер Васенька, он уже не был столь уверен в этом. Господи, дай сил!

Москва уже укрылась белоснежным саваном, когда пришла в дом князя еще одна страшная весть — в столицу из Новгорода прибыл тяжелобольной Иван Голицын. Князь почему-то сразу почуял, что зять прибыл домой, дабы умереть. Не простивший ему оставления войска под Венденом и позорного бегства, Иван Федорович навсегда прекратил дружбу с ним. Но теперь, едва узнав, что князь Голицын зовет его, решил ехать незамедлительно.

Не желая показаться на людях дряхлым, Иван Федорович остриг свою седую бороду и отросшие волосы, умаслил и уложил их, облачился в атласный узкий кафтан, шитый жемчугом и перетянутый в рукавах серебряными наручами. Рука его, властно сжимающая резной посох с тускло мерцающим алмазом в навершии, сверкала от драгоценных камней в перстнях. С привычной величавостью он вышел на крыльцо, провожаемый супругой и дочерьми. Холопы заботливо надели на плечи ему пышную соболиную шубу…

В горнице, где лежал больной, пахло свечами, кислым запахом пота и… смертью. Этот запах старый воин Мстиславский ни с чем бы не смог спутать.

Постаревший, усохший Иван Голицын лежал на перине. Огромная рука его с истончившимися перстами бессильно покоилась у него на груди. Дьяк подле его изголовья негромко читал Писание. Жена князя, Ирина Ивановна, была подле мужа. Едва завидев вступившего в горницу отца, она встрепенулась и, вскрикнув, бросилась к нему. Князь Мстиславский, не смущаясь, обнимал дочь, позволив ей всплакнуть на своем плече.

— Ты пришел, батюшка… Он ждал… ждал тебя, — всхлипывая, говорила она.

— Тише, доченька, тише, — успокаивал Ирину князь, поглаживая по спине. Вскоре он нежно отстранил от себя дочь, по-отцовски тепло, как в детстве, поцеловав ее в лоб и, стуча посохом, приблизился к ложу. Поседевший, с поредевшей бородой, запавшими щеками и провалившимися в черноту глазами, Иван Голицын совсем был на себя не похож. Дыхание князя было уже едва уловимым, видно было лишь, как слабо тяжело вздымается его грудь.

— Здрав…ствуй… — разлепив спекшиеся, покрытые белесой пленкой губы, проговорил Иван Голицын, твердо глядя на пришедшего родича. Вместо ответа князь Мстиславский положил свою все еще тяжелую длань на высохшую руку зятя и крепко сжал ее.

— Про…сти… — слабо ворочая языком, продолжал Иван Голицын и, хрипло вздохнув, молвил, — за… по…зор… не… дост…о. ин…

«За позор»… Даже на смертном одре Иван Юрьевич чувствовал свою вину в том, что он, зять первейшего из бояр и воевод России, приняв от него огромное войско, так бесславно погубил эту рать под Венденом. И в том, что гнев государя спустя год обрушился на князя Мстиславского, когда он был избит до полусмерти — в этом тоже вина князя Голицына, он и это хорошо понимал.

Мстиславский пристально глядел на него. Да, после позора под Венденом он относился к зятю с презрением, но теперь, когда Иван Юрьевич, еще довольно молодой, смотрит в домовину, когда смерть вот-вот заберет и эту жизнь, сейчас искрящуюся лишь в тусклых глазах умирающего — все это уже было неважно. Князь Голицын стоял на пороге нового мира, и за все грехи ему придется отвечать уже не здесь, пред теми, кого оставляет жить без него, а пред Богом.

Иван Федорович вспомнил первую увиденную им смерть. Его приемный отец, могущественный боярин Василий Немой Шуйский, огромный, грозный — даже в час смерти, молвит, тяжело глядя на юного князя: «Мужайся… Смерть тебе придется видеть часто…» О, он был прав. Скольких князь Мстиславский уже успел похоронить, скольким рукою своейзакрывал глаза, скольких убивал сам на поле боя, скольких и сам вел на погибель? Не сосчитать! А скольких своих детей и младенцев-внуков он погребал? И эта очередная смерть уже не вызывала в нем бурю чувств. Князь Мстиславский был величав и спокоен.

— Бог простит, — ответил он наконец умирающему.

Тем временем в покой вступили пятеро детей Ивана Юрьевича — сыновья Андрей и Иван, и дочери — Елена, Марфа и Евдокия. Андрей, самый старший из них, шел впереди, и было видно, как тяжело ему было сдерживать себя. Но, блюдя княжеское достоинство, он поклонился деду, князю Мстиславскому, и после подошел к ложу. Ванька разревелся в голос, его плач подхватили Евдокия и Елена. Слабеющей рукой Голицын благословил их, и детей поспешили увести кормилицы. Подле отца остался лишь Андрей. Нагнувшись как можно ближе к лицу умирающего, он слушал его наставления, хмурясь, стараясь уловить каждое слово. Иван Федорович с гордостью глядел на внука, уже видя в этом рослом крепком юноше великое будущее рода Голицыных. Конечно, он не ведал, что его внук Андрей станет единственным продолжателем этого едва не пресекшегося княжеского рода, и от него расширится, разделившись на множество ветвей, их фамильное древо, из которого произойдут многие и многие государственные и военные деятели, многочисленные представители культуры и науки будущей России…

Немного позже прибыл брат Ивана Юрьевича, Василий, с сыновьями и супругой Варварой. Поприветствовав князя Мстиславского, они нерешительно подступили к ложу. Маленькие сыновья стояли позади них, пугливо взирая на этого страшного, незнакомого им мертвеца. Здесь были только дети от брака с Василием — детей Федьки Басманова она не посмела привести в дом Ивана Юрьевича. Но обиды теперь на него никакой не было — ранняя смерть деверя испепелила ненависть, и остались лишь щемящая тоска и безграничная жалость. Варвара осторожно подступила к ложу и, взяв умирающего за руку, наклонилась над ним. В ее глазах стояли слезы.

— Варя… — просипел Иван Юрьевич, твердо глядя на нее, — прости…

Варвара, всхлипывая, молчала, а он продолжал, чуть приподымая над подушкой голову:

— За… отца… за… злобу… прости…

— Что ты, — дрогнувшим голосом ответила Варвара, и слезы хлынули у нее из глаз. Она гладила Ивана Юрьевича по его поредевшим волосам и шептала сквозь рвущиеся рыдания:

— И ты меня прости… Прости….

Не в силах больше находиться здесь, князь Мстиславский поспешил уйти. Стуча посохом, он вышел на крыльцо и оглянулся. Город, укрытый тьмой, засыпал мелкий снег. Где-то заливисто лаяли псы, из темноты слабо пробивался редкий свет в окнах грудящихся подле друг друга домов. Жизнь продолжалась. А в палатах князя Голицына тем временем угасала еще одна жизнь…

И Иван Федорович, узрев сегодня очередную смерть, почувствовал себя неимоверно старым. Сколь