Великий мертвый - Андрей Степаненко

— Неужто и ночью несли? — возмутился Кортес.

Молча трясущие затекшими конечностями гости закивали, — ни на что другое их просто не хватало. А потом донельзя раздосадованный такой непонятливостью диких злобных индейцев Кортес на лучших лошадях, по лучшей дороге привез опешивших посланцев Нарваэса в свою столицу и одарил столь щедро, что у изумленных парламентеров долго не поворачивался язык зачитать то, что они привезли с собой. Но даже когда им пришлось это сделать, Кортес проявил себя с самой достойной стороны.

— Я выслушал вас, сеньоры, и надеюсь, что недоразумение вскоре иссякнет. А теперь позвольте мне предъявить свои доводы — не на бумаге, на деле.

Он провел гостей в хранилище за часовней и распахнул дверь.

— Я знаю, что Веласкес мне не слишком доверяет, но вот она — его доля.

Потрясенные парламентеры дружно открыли рты. Столько золота в одних руках они и представить не могли.

— Подтверди, Педро, — повернулся Кортес к часовому.

— Да, третий и четвертый штабели — доля губернатора Веласкеса, — нехотя подтвердил часовой. — Это все знают. За армаду…

Парламентеры потрясенно заморгали. Честность Кортеса оказалась просто фантастической!

— А вон там королевская пятина, — уважительно показал Кортес в сторону крайнего штабеля клейменных слитков. — Мы ее сразу отложили…

Парламентеры понемногу приходили в себя и теперь уже криво улыбались, — им бы хоть тысячную часть этой кучи…

Но Кортес и тут оказался молодцом.

— А это вам… и вам… и вам, — начал совать он слитки дорогим гостям. — Берите, берите… это из моей доли, не из королевской… имею полное право.

Послы зарделись и, млея от нахлынувших чувств, трясущимися руками приняли все, что дают: стать богачами вот так, за один счастливый миг не думал никто.

* * *

Паж Кортеса Ортегилья следил за каждым шагом Тлатоани, и Мотекусома передавал записку племянникам бесчестно, тайно.

«Пироги кастиланские, — было сказано в записке, — но Кортес прибывших людей боится. Думаю, будет война между кастиланами. Случай удобный. Знаю, как вам непросто, — Какама-цин до сих пор сидит в закрытой комнате под охраной. Но если Колтес погибнет, его жену высокородную Малиналли, а значит, и наследственную власть моего старшего брата, возьмет кто-то из вас. Будьте осторожны. Никакой помощи ни тем, ни другим. Пусть кастилане убивают друг друга сами».

* * *

Парламентеры этого не знали, но первые три письма Кортес отправил Нарваэсу почти сразу, и первым корреспондентом стал совет капитанов.

«Панфило, — писали капитаны. — Мы понимаем чувства Веласкеса, однако ему с Кубы не видно ничего. Да, индейцы замирены, но ситуация весьма неустойчива. Зная тебя, как человека разумного, просим: никаких порочащих имя кастильцов слов и дел. Поговори с Кортесом сам — лучше, тайно и ни в коем случае не дай индейцам повода решить, что между вами есть разногласия. Иначе взорвется все».

Поучаствовали в этом важном деле и солдаты.

«Высокочтимый сеньор Нарваэс, — писали избранные войсковой сходкой грамотеи, — не смеем вам указывать, даже если бы не понимали, какая за вами сила. Разбирайтесь с сеньором Кортесом сами. Однако хотим заявить, что наша доля добычи, как бы мала она ни была, принадлежит лишь нам, потому что взята в боях и лишениях, и многие наши товарищи мученически пали в борьбе с нечестивыми во имя Его Величества Императора и Сеньоры Нашей Марии, а потому золото это наше, а не ваше, и мы его не отдадим. Если захотите взять силой, правда и закон будут не на вашей стороне, а тем более Сеньор Наш Бог и Его Величество Дон Карлос V».

А уж потом, прочитав оба письма, взялся за дело и Кортес.

«Сеньор Панфило де Нарваэс! Рад приветствовать тебя на земле Новой Кастилии. Здешние земли столь обширны, а богатств так много, что — видит Сеньор Наш Бог — мне отчаянно не хватает рук, чтобы взять это все по-настоящему крепко. Уверен: такие надежные, отважные рыцари, как ты и твои капитаны, найдут здесь и добычу, и славу. И того, и другого здесь хватает на всех. Еще раз приветствую тебя и надеюсь на скорую встречу».

А потом он вызвал гонцов — тотонаков и семпоальцев.

— Напоминая о нашем родстве, — через двух переводчиков надиктовал он, — прошу и требую вашего участия в боях с прибывшими с людоедских островов самозванцами. Добычи вам от этого не будет, но слава возрастет безмерно.

Тем же вечером, после обильного торжественного застолья, Кортес проводил парламентеров и немедленно, в ужасной спешке отправил долю гарнизона Вера Крус на сохранение в Тлашкалу. Затем около двух часов размышлял и все-таки направил всех своих мешикских жен — главную гарантию его личной власти — в город Тлакопан, под защиту пусть и второстепенного, но зато поставленного лично им крещеного вождя. Он уже чувствовал — всей своей кожей, — сколь ненадежна столица.

А спустя еще час Кортес оставил во дворце восемьдесят человек и Альварадо за старшего, а сам, с пушками, конницей и арбалетчиками, короткой горной дорогой двинулся навстречу Нарваэсу.

* * *

Мельчорехо, бывший толмач Кортеса, сбежавший от крестивших его кастилан, появился у главного столичного храма Уицилопочтли и Тлалока, едва Кортес покинул город.

— Я хочу стать Человеком-Уицилопочтли, — на все еще плохом мешикском языке произнес он, когда на него, наконец-то, обратили внимание.

— А ты откуда? — не поняли, что это за акцент, жрецы.

— С севера, — махнул рукой Мельчорехо. — Очень далеко отсюда.

Жрецы насмешливо переглянулись.

— Как ты можешь стать нашим Уицилопочтли, если ты чужак?

Мельчорехо развел руками.

— Я все сделал, как надо. Я ходил по городам и селам. Я говорил только правду. Я постился. Я даже не знал женщин.

— Сколько дней? — заинтересовались жрецы; человека-Уицилопочтли у них не было давно.

— Уже больше года. Тринадцать месяцев.

Жрецы переглянулись. Срок полного поста был назван исключительно благоприятный. А день Тошкатль — праздник весны и возрождения должен был наступить вот-вот.

— Ты говоришь правду? Ты действительно год постился и не знал женщин?

— Я говорю чистую правду.

Жрецы отошли в сторону, перекинулись десятком слов, а потом от них отделился самый старый.

— Извини, сынок, но ты — чужак. Нашим Человеком-Уилопочтли может быть только человек мешикской крови. Ты же сам это знаешь…

Мельчорехо горько улыбнулся.

— Вы не понимаете. С того дня, как Иисус взошел на крест, ни эллина, ни иудея больше нет.

Жрец замешкался. Он не до конца понимал, что ему говорят.