Охота на ясновидца - Анатолий Королев

Вода сверкает мокрым солнцем.

… шесть… семь…

Луч сдвигается дальше.

Я переворачиваюсь на живот.

Но он мчится назад и снова замирает на моих волнах. Боже! Внезапно к нему на помощь приходит второй луч! Взмахом меча он падает на море. И я оказываюсь На перекрестке сразу двух смертельных прицелов. В кипении света!

Нервы не выдерживают и я — набрав полные легкие воздуха — ухожу под воду и до отчаяния долго, до головокружения, до красных чертиков, чуть ли не до обморока плыву под навесным световым потолком в голубых жилках, плыву пока хватает остатков дыхания.

Прожектора не уходят.

Неужели заметили?

Я всплываю свечкой, стоя в воде, и даже не головой всплываю, а только откинутым на спину лицом, широко открытым ртом, испить воздуха. И так — бороздя носом волну — всасываю мокрый соленый свет кислорода.

И тут второй луч гаснет; тоннель света уносится к горизонту рыскать в ночи.

Больше он ни разу не взглянул в мою сторону. Все залпы света ложились уже далеко сзади. Следовательно… следовательно я прошла последний русский прожектор и, может быть, уже пересекаю водную границу двух государств.

Теперь пойдет череда финских прожекторов.

Но темная полоса берега, что еле-еле мерещится справа, не подает никаких признаков жизни. До берега, пожалуй, три километра, если не больше.

Я слишком резко ушла в открытое море, но продолжаю плыть по прямой — возможно, финские прожектора будут сильнее.

Но берег не подает никаких признаков жизни. Только пару раз долетает до слуха далекий вой погранкатеров. Они утюжат линию горизонта палеными огоньками. Я начинаю бояться не знаю чего.

В права вступает балтийская ночь.

Бледная луна наливается шафранной спелостью и ртутные струйки на воде из серебрянных становятся золотыми.

Позлащенные волны набегают ровным напором.

Выпиваю патрончик пресной воды.

Мир тих.

Ветер спит в небесной колыбели.

Звездный снегопад неподвижен, ни одна из блесток не срывается вниз, рассмотреть поближе мое лицо.

Ночь молится о моем спасении.

Сегодня я плыву гораздо медленней, чем вчера. Все сильнее сказывается усталость. Ласты кажутся тяжелее, и взмах плавников в морской глубине не так гибок. И руки режут волны с большим усилием. Я все чаще плыву на спине или отдыхаю раскинув руки.

Снова хочется пить. Я достаю из пояса шестой с начала заплыва баллончик питьевой воды, как вдруг на меня падает капля дождя, одна, вторая, третья. Я различаю среди звезд темный провал дождевой тучи. Милая тучка, спасибо.

И хотя я не могу напиться дождем, капли падают слишком редко, какое блаженство плыть лицом вверх под переливами теплых струек. Мои руки вращаются в полумгле воды и неба с напором мельничного колеса. Туча висит над рыбкой чуть больше десяти минут. После чего дождь иссякает.

Ты не одна, Лизок, мы с тобой все заодно: туча, бриз, луна, море.

Это был самый счастливый момент моего марафонского заплыва: звезды, мокрые как капли дождя, и капли дождя, сверкающие как звезды, туча под диском луны, кормящая рыбу лимонным соком… Я вынимаю из моря мокрые пальцы, они увиты лунным вьюнком, в чашечках кожи дрожжат перламутровые жемчужины света.

Внезапно ночь гаснет. Сдергивается с небосвода, как театральный занавес. Это вспыхивает новый прожектор!

Но что это?! Он светит прямо по курсу, в лицо! А вовсе не с берега. И точка откуда хлещет световой провод близка — до прожектора едва с километр по прямой. Это очень опасно!

Я в панике жду его приближения. Но луч тонкой шпагой черкает по чернильной доске в другой стороне моря. Его свет не такой, как у прежних пяти прожекторов. Он менее ярок и световой тоннель явно короче российских питонов.

Это финский прожектор!

Я подумала, что он идет с корабля. Нет, хуже!

Вглядевшись в горизонт, я различила вдали контур неподвижной тучи прилипшей к воде. Остров! А рядышком еще одна круча — поменьше. А рядом с ней чернеет в балтийском разливе еще одна кромешность.

Моя душа обмерла:

Острова!

Прямо по курсу моего заплыва выросли из воды макушки темной ночной пограничной земли.

Почему же их не было на карте!

Только без паники.

Острова угрожали гибелью. Надо было решать, как их огибать: со стороны моря или повернуть ближе к берегу, в просвет пролива?

Нет, эта задача не для меня, а для судьбы: я перевернулась на спину и стала глядеть в небо, в ожидании хоть какого-то знака: птицы, огней самолета, осветительной пограничной ракеты.

Я понимала, что дорога каждая минута, что силы надо беречь, что запаса пресной воды хватит лишь до утра… но продолжала ждать — я снова поставила все на карту — и раз! Прозрачной слезой по пресной щеке ночи скользнул падающий болид. Он указал путь — влево!

Но слева — открытое море! Мой путь по дуге огибающей островки вырастет в два-три раза против прежнего… придется плыть пять! — семь! — десять часов! — огибая преграду. Солнце настигнет меня так далеко от берега, на самом пределе сил, что… . —.

Еще один болид! Чиркнул красной спичкой по черному кресалу.

Влево!

И я покорилась.

При этом я чуть не расплакалась. Но что делать? Закон суров, но это закон. Когда ты без остатка на

донышке вверяешь свою жизнь в руки судьбы, в объятье незримых светил рока, твоя жизнь становится ее — судьбы — личным делом. А ты? А ты лишь плывешь вдоль линий жизни, прочерченных на твоей руке.

Исчеркав левый край небосвода, прожектор стал светить прямо в мою сторону, но розги света хлестали по воде так быстро, что я не успевала сосчитать даже до двух, как луч уходил дальше.

Финская рука была беззаботней.

Прожектор скорее исполнял роль маяка, чем розыскной собаки, лижущей адским языком пучины мрака… Почему Россия цепным псом, пиявистой сволочной змей, цепным удавом, двухглавым волком строжит своих сирот?!

Словом, я перестала замирать на воде, и уж тем более подныривать под луч, а. плыла открыто, забирая все левей и левее, цепляясь глазом за крайний островок, который — при взмахах огненной рапиры — показывал свой загривок в лунной воде.

Лиза, не забывай — финны выдают беглецов и всех нарушителей границы возвращают в Россию. Не расслабляйся.

Здесь впервые появилось отчетливое течение, до этого в воде не было никаких мускулов. Сначала оно было слабым, но с каждой минутой набирало силы, и я почувствовала, что русло подводной реки относит меня еще дальше в море, на роковой размах ночной Балтики.

Я собрала в кулак всю свою волю и перешла с медленного бережного взмаха, с экономного гребка, на быстрый темп рывка. Надо было во что-бы то ни стало выскользнуть из рокового потока.

Если унесет в открытое море — это конец!

Так энергично и напористо, теряя силы не каплями, а стаканами, я плыла больше получаса, прежде чем почувствовала, что хватка течения ослабла.

Но я потеряла на этом спурте так много сил, что не без отчаяния поняла — придется вылезать из воды на один из проклятых островков. Я не смогу за одну ночь обогнуть эти фиги из моря!

Волна заметно похолодела, если бы не подогрев резины, я бы давно скорчилась от судорог и лежала на дне.

Я плыву и размышляю…

С начала второго заплыва от базы ты провела в воде, наверное, не меньше трех часов. Значит сейчас окрестности полночи. Не будь столь внезапной преграды, ты бы уже уплыла по прямой на два, три километра от незримой границы… Острова же по-прежнему держат рыбку у опасной черты, которая кровавым лампасом легла на карте прямо поверх морской синевы.

Итак, Лиза, нужно плыть к островам, выходить на берег и пробовать пройти преграду по прямой — от берега к берегу, а может быть огибать каменный блин по береговой кромке… Если удасться выйти на противоположную сторону затемно, то можно будет продолжить заплыв к финскому берегу, если нет — пережидать в укромном местечке следующий световой день и выплывать сразу с наступлением ночи.

Легкомысленный прожектор — один единственный на всю ночь! — продолжал фехтование с полуночной мглой. Его уколы умиляли сердце ребячеством позы. Скорее этими взмахами шпаги Суоми приветствовала своего гостя. Скорее этим бенгальским бальным огнем озарялись наряды Золушки в милой сказке. Скорее…

Островок был уже от меня на расстоянии в полкилометра. Ежась от страха, я цепко оглядывала его каменистую морду, но — странно — нигде не замечала ни одного огонька — за гребешками скал вырастало лысоватое голенькое пространство пустой земли. И только на самом загривке глаз различал смутное колыхание сосновой рощицы в лунном откосе.

Как ни было страшно — вид земли с поверхности бесконечной влаги казался обетованным раем.

Перестав экономить силы, я перешла на напористый кролль и вот уже мои ласты сладко касаются дна. От неожиданности я падаю на колени. Чувствую сквозь резину круглую гальку. Встаю спиной к берегу, лицом к набегающей волне — в ластах нельзя идти прямо.