Охота на ясновидца - Анатолий Королев

Так наступила последняя, самая тяжкая ночь моего заплыва.

Я начинаю мучительно заставлять себя просыпаться. Рывками. Открываю глаза и сплю наяву, глядя на близкие доски, полные заноз, наконец чувство тревоги прогоняет сон и я, очнувшись, вслушиваюсь в сердце вечера.

Судя по игре света на гальке, которую я вижу из укрытия — солнце уже скрылось за горизонтом, и небо охвачено золотом последней утонувшей зарницы. Галька отливает богатством дублонов. Ящерка ждет прихода луны. И вот галечник начинает ежиться серебром. А плевки птичьего кала — тлеть бусинами жемчуга.

Осторожно, без единого звука, — пестрой лентой — проливаюсь на камни из темноты убежища. Спасибо, любезный мостик, ты держался по-рыцарски.

Море охвачено просторами сумрака. Небо из чистого черного атласа, ни единой тучки, только бесконечный песок частых звезд. Лунная дорожка — ножом Крестной в дрожащих руках старухи — указывает мне путь. Пожалуй, я впервые затянула с отплытием! Судя по спелости луны стрелки часов уползли к десятке.

Мне по-прежнему фантастически везет — на Балтике царствует самый легчайший бриз. Морская поверхность только лишь морщится.

В той части моего островка, где расположена вертолетная площадка, в небо взлетает шальная осветительная ракета. Описав дугу, она зависает над противоположной стороной моря.

Торопливо вхожу в волны — пятками к волне — застегиваю до горла гидрокостюм, надеваю ласты.

Спешу укрыться в спасительной глубине и черноте. В просторе безмолвия.

Мне кажется, что за эти две ночи я сроднилась с Балтийским морем.

Но прежде чем плыть, я пытаюсь увидеть хоть какие-то признаки материка. Куда ни взгляну — море, лишь одно море. Над островом снова взлетает ракета. На этот раз сигнальная. Ночь теплеет от зеленого елочного огня над гладью. Душистый зеленый свет елки напоминает мне счастье, которое я испытала в первый год жизни у тетушки.

Пора!

Я погружаюсь в бесцветные чернила и быстро уплываю от берега — сначала по прямой, а затем, отплыв метров двести, начинаю сворачивать по мысленной плавной дуге вправо. Где-то же должен быть берег!

Сегодня решающий день. Моя задача отплыть как можно дальше от финской границы в безопасное безлюдье приморья.

Впервые кто-то громко фыркает рядом со мною в тесной воде. Я чуть не вскрикиваю в ответ. И резко встав солдатиком, опустив ноги в ластах, поворачиваюсь в сторону звука: Лизок, это дельфин!

Я вижу в лунной воде бутылкообразное лицо северного дельфина — белухи. Он явно настроен миролюбиво и держится на почтительном расстоянии, чтобы не испугать одинокого пловца. Это первый зверь на моем пути, который не нападает, а ластится к человеческим звукам.

Здравствуй, милый дельфин.

Так рядышком мы плывем почти два часа! Иногда он уходит вперед стремительным рывком гибкого тела — размять затекшие мышцы, но затем любовно возвращается, приноравливаясь к моей скорости.

Один раз мне удается коснуться его треугольного плавника, а другой — даже сверкающего мокрого лба.

Чувство, что ты не одинок в черном чреве морской ночи, невероятно поддержало мой дух. Жажда отступила. Руки работали ритмично, без сбоя, Ласты взмахивали в ритме дельфиньего хвоста. Вода обтекала тело беззвучно и сладко.

Это были самые легкие и счастливые часы моего безумного марафона.

Внезапно близко-близко взвыла сирена и кровавым призраком мировой злобы в мареве сигнального света цвета малины в трехстах метрах от нас — ликующим чертом — пронесся патрульный глиссер.

Этот грубый воющий вопль испугал моего чуткого спутника и он, выскакивая из воды, волнообразными прыжками ушел в ночные чертоги Балтийского моря. Прощай!

Оставшись одна, я разом почувствовала насколько устала, как измотаны и перекручены мышцы, как тяжело даются мне последние часы последней ночи. Третья ночь безумия и везения налипла на дно судьбы, как гуща морских водорослей. За час я едва-едва проплывала половину прежней дистанции. Все чаще и чаще приходилось отлеживаться на спине. А пускаясь в новый отрезок заплыва, я чувствую: отдых почти не придает сил, пульс отдается в висках, язык сух и безобразно раздут в пересохшей глотке, слюна неподвижна и густа, как жеваный пластилин, в деснах начинает проступать кровь и ее привкус придает пространству воды и высоты дух дурной телесности, волна отдает мясом, а пенные гребни слюнятся, как десны. Я понимаю, как опасна эта душевная вязкость — парить или продираться по скользкому мясу — не одно и то же.

Я уже не могла внушать с прежней силой: «Ты — рыба, Лизок, — наоборот мысли были стянуты обручем страха, — если поднимется ветер — тебе не сдобровать».

Впервые появилась резь в глазах, уставших от соли, от луны, от близкого блеска воды, порой казалось, что брызги проникают сквозь стекла очков и песком надирают глаза. Любое движение век причиняло боль.

Проверяю запасы воды — два патрона! двести граммов на переход через пустыню. Море и песок одинаково не утолят моей жажды. Почему ты не запаслась пресной водой из медного краника, дура!

Один раз пролетел ночной самолет. Он убедил — ты плывешь в— правильном направлении: к берегу. Я перевернулась на спину, приветствую его появление глотком пресной воды и горько провожая взглядом уютные кружочки бортовых огней. Это был большой первоклассный «Боинг». Он шел в сторону Хельсинки. Там уютные кресла. Там пассажиры листают журналы. Там стюардессы катят по коврам дивные столики с баночками пива, пузырями пепси, бутылочками швепса… почему я все время обречена бороться за каждую секунду своей жизни? Почему я плыву в преисподней, в середине самого черного отчаяния? Рыбкой в густой туши? Одна против всех!

Я разрыдалась — слезы омыли глаза и резь поубавилась.

Плачь, Лизок, плачь!

Еще через час мое положение стало почти угрожающим. Я теряла скорость с каждой минутой. Руки почти не слушались. Появились первые боли в спине. Я вязла в мясистых волнах. Боже, как быстро наступает рассвет!

На горизонте ни малейших признаков близкой земли! Я стала бояться судорог в ногах. Роковой момент! И именно в эту отчаянную минуту батарейки обогрева иссякли! Мое положение становилось катастрофическим. Через резиновую кожу к сердцу стал сразу просачиваться холодок Балтики. Тело чувствует холод. Я плыву на поверхности смертного ложа. Гроб с женскими ручками! Гроб с телом утопленницы. В нем через край плещется морская вода. Я утону!

Но на весы жизни судьба разом бросает противовес — берег!

Он выступил на горизонте угрюмым сгустком тумана. Головой спящего зверя с закрытыми веками.

До земли не меньше двух километров! Чтобы сейчас пересечь такое пространство мне понадобится уйма времени. При такой усталости — это отчаянно много.

А еще страх перед судорогой.

Каждый гребок давался с трудом. Вода сначала стала вязким желе, а потом налилась мускулами.

Пот проникал сквозь водные очки и заливал глаза.

Веки ел крупный песок.

Все тело затекло от напряжения, как рука во сне.

Рот пересох.

Последнюю капсулу с водой я выпила буквально пару минут назад, но влага сразу испарилась из тела, как роса на песке.

Берег стоял на месте, даже пятился от меня.

Ночь легко отдавалась напору рассвета.

И тут начались судороги! Сразу в обеих ногах! Я червяком боли завертелась на воде… мне удалось справиться с зажимом в правой, но левая нога была перекручена болью, словно жгутом. Я стала орать благим матом, призывая звуки на помощь мышцам. Игла! Но я не могла нашарить ее усталой рукой. Кортик! Вытянувшись на спине, задрав парализованную ногу вверх, я вытащила из ножен на правой острое лезвие и сделала несколько глубоких уколов в икру. Лезвием сквозь оболочку костюма и пододетую ткань. Я видела, что кончик лезвия окрасился кровью, но кожей не чувствовала проникновения металла. Наконец вода вокруг меня настолько окрасилась кровью, что мыльная пенка зарозовела. Только тут боль прекратилась и я смогла вытянуть окаменевшую ногу. И взмахнуть ластами.

Я плыву на руках.

Когда до берега оставалось меньше половины пути, наступил самый страшный момент — ко мне примчался на водном мотоцикле финский пограничник.

Он прочно стоял на узкой опоре, держась руками за руль белоснежной плавающей машины. Немолодой худощавый человек в защитной форме.

Я лежала на воде раскинув руки крестом. Тяжело дыша.

Выскочив из рассветной дымки, человек тот направил мотоцикл прямо ко мне и не мог не заметить на воде пловца! Но он не заметил. Я была так бесчувственна и безразлична к собственной участи, что не встала в воде, а осталась лежать, перебирая руками и ластами. От меня расходились круги по воде. Так что! Скользя по волне — на расстоянии метра! — от моих ласт, пограничник даже сбросил скорость и явственно свесив голову, пытался разглядеть очертания человеческого тела, пытался и не мог. На лбу его собрались морщины. Я вижу склеротические щеки и мешки под глазами. Я чувствую запах мужского одеколона с душком лаванды.