Семь смертных грехов. Роман-хроника. Расплата. Книга четвертая - Марк Еленин

Марш, стараясь скрыть торжество, обратился к хозяйке дома. Плевицкая спокойно заявила, что зеленая Библия — чужая. В свое время полиция не смогла отыскать ту, что принадлежала ей. Теперь — она в этом уверена! — кто-то имел наглость подбросить ее к другим вещам. Марш едва не вспылил, но сумел сдержаться и продолжал допрос, вызвав вторично генерала Шатилова, на которого давно не возлагал никаких надежд. Просто решил поговорить, как-то успокоиться. И действительно, успокоился: генерал Шатилов попросил запротоколировать свое новое заявление, что в виновности генерала Скоблина теперь он не сомневается.

Следователю приносят какое-то письмо и докладывают: просила передать мадам Миллер. Он разворачивает бумагу без всякого любопытства.

— Это записка Натальи Миллер, писанная рукой ее мужа. Донесение генералу Драгомилову об организации Завадского-Краснопольского — некоего особого отдела, призванного следить за руководством РОВСа и «Внутренней линии». Еще организация?! Наподобие русских деревянных кукол-матрешек одна в другой. В первом списке все мелкие сошки: капитан Савин, Пилюгин, Трошин, Кауфман и другие. Но на полях любопытное — моды платьев и шляп, надпись: «Надежда Алексеевна». И далее: у нее бывают Скоблин с супругой, супруга Миллера. Надпись еле заметная, карандаш вытерся, но прочесть можно: собрание в воскресенье и понедельник. Будет Скоблин. И потом капитан Савин, капитан Савин — он ведь владелец ресторана на авеню Эмиля Золя?! Внезапно разбогатевший водитель такси? Точно — он. И Закржевский, все ускользавший руководитель джаз-оркестра, гастролер по Европе. Он! Все в одном клубке, и это отнюдь не случайно... Был произведен повторный обыск в доме модных шляп «Надин» на улице Сан-Лазар 100. Хозяйка мастерской, как оказалось, была в близких отношениях с Завадским-Краснопольским, которого характеризовала исключительно положительно — как доброго, щедрого, высокоморального и порядочного господина. Обыск, естественно, ничего не дал. Не удивило Марша заявление хозяйки и о том, что политическими взглядами своего знакомца она совершенно не интересовалась...

Во время последнего допроса некий Пика рассказал следователю Рошу о встрече с генералом Скоблиным 22 сентября у метро «Жасмэн»...

В протоколе допроса Пика значится: «...22 сентября в 12 часов 55 минут, — я всегда аккуратно возвращаюсь домой к завтраку, — я вышел из метро «Жасмэн», где выхожу ежедневно. Мое внимание обратили на себя два человека, стоящие наверху лестницы и громко переговаривавшиеся. Должен сказать, я недолюбливаю иностранцев. Особо раздражает меня, когда в метро или в бусе громко разговаривают на непонятном мне языке. Я не выдержал и сказал тоже достаточно громко: «Опять эти русские нарушают порядок...» Или что-то в таком духе. Тот человек, что стоял лицом ко мне, обернулся, и я сразу опознал — это был генерал Скоблин. Его фото печатали все газеты!»

Рош пригласил Пика еще раз для беседы. Тот слово в слово повторил первоначальные показания. «А как был одет его спутник, тот, что стоял к вам лицом, помните?» — «Ну, еще бы, месье! — с горячностью воскликнул француз. — У меня профессиональная память: я — парикмахер. Он был в непромокаемом пальто защитного цвета. На голову ниже своего спутника и плотнее его. Пышные усы, знаете ли». — «А не могли бы вы, месье, показать мне обоих на этих карточках!» — Марш разложил перед Пика с десяток фотографий. Тот растерялся. — Благодарю вас за помощь следствию, месье Пика, — сказал, сдерживая гнев, Рош. — Можете быть свободным...»

Экспертиза карандашной записки позволила прочитать отдельные слова: «это Миллер... Жасмэн... Штроман... Вернер...» Свидание устроено Скоблиным... Нет! Это просто новая попытка сбить с толку следствие, запутать его. Сторонники освобождения Плевицкой активно распространяют всевозможные слухи, подхватываемые газетами. В «Журьиаль» опубликовано бездоказательное сообщение о том, что Миллера похитил генерал Кусонский. Записка начальника РОВСа была явно подделана, конверт, в котором она была вручена Кусонскому, таинственно пропал или... специально утаен. Никто, кроме Кусонского, записку не брал. Он же заставил и Скоблина выйти из отеля «Паке» раньше других, чтобы избавиться от него. Следует, пока не поздно, арестовать Кусонского и со всей тщательностью допросить его.

Первоначальная задача, как понимал теперь Рош, казавшаяся весьма простой, усложнялась, вовлекая в орбиту подозреваемых все новых и новых людей. Комиссия под руководством Ивана Егоровича Эрдели, в которую входили генералы Тихменев и Пешня, бывший прокурор московского окружного суда Тверской, присяжный поверенный Соколов и другие, трудились ежедневно. После нескольких бесед с Эрдели Рош пришел к выводу: от комиссий открытий ждать не приходится. Они выслушивали множество лиц и записывали их показания анонимно: каждый должен быть уверен, что его сообщения не явятся преждевременным обвинением, основанным лишь на его показаниях. В конце концов Эрдели признался следователю: получая огромное количество агентурных сводок и донесений о деятельности «Внутренней линии» он «совершенно потерял голову» от всей этой неурядицы и путаницы. «Я был просто поражен, — жаловался он. — Конспиративные беседы содержали не столько сведений о большевистских агентах и их сообществах, сколь подробные сплетни и злобные небылицы о внутренней жизни «Воинского союза». Я твердо заявил руководству: «Читать эту литературу и поощрять ее более не хочу. Работа комиссии в настоящий момент по моим данным не может считаться удовлетворительной».

После этого комиссия распалась или находилась накануне распада...

Как известили французские вечерние газеты, полицейские власти запретили отцу Дмитрию посещать Плевицкую в тюрьме. Вместо него назначение получил отец Лев Жилле — настоятель французского православного прихода и тюремный исповедальник для русских заключенных. Со ссылкой на него и успешно проводимое содействие, газеты состязались между собой в составлении небылиц, печатали фантастические сообщения о генерале Скоблине. Серьезно разрабатывалась версия о его бегстве на... аэроплане. И, возможно, в... Испанию. С 8 часов 23 сентября на всех пограничных постах и в морских портах было установлено строжайшее наблюдение, разосланы приметы, сведения о лицах, могущих войти в группу сопровождения генерала. В сопредельных странах также производился розыск, наводились справки... «Идиоты! — гневался Марш, в ярости разбрасывая по кабинету газеты. — Надо быть неизвестно кем, чтобы ежедневно сообщать преступнику где и как его ищут!..»

Советское полпредство заявило о полной непричастности к исчезновению белых генералов.

Марш — человек упрямый и честолюбивый — выступил с официальным заявлением: полиция на сегодняшний день не располагает абсолютно никакими приемлемыми версиями об исчезновении Миллера и Скоблина, однако энергичные поиски продолжаются. К Маршу и Рошу подключена группа наиболее опытных следователей. Нет сомнения, что в скором времени им удастся выйти на след преступников и обнаружить, наконец, пропавших генералов... Но пока, — и он это отлично понимал! — у Марша по-прежнему существовал лишь один шанс сделать хотя бы шаг на пути дознания — вновь провести допрос уже ненавистной ему Плевицкой, главного и, возможно, единственного участника происшедших событий. Все остальные русские и французы, допрошенные им в связи с этим делом, не дали ни одного намека, ни одной пусть самой пустяковой зацепки, которую можно было попытаться рассмотреть серьезно и попробовать размотать. Как сообщало из камеры «доверенное лицо» Марша (одна из воровок-француженок), Плевицкая в последние дни хандрила, почти не разговаривала, спала по много часов, укрывшись с головой котиковым манто. Разбуженная, отказывалась от еды, плакала и молилась. Марш понял, что продолжение контакта с подследственной обречено на провал, и принял решение повременить несколько дней. Вызвав несколько человек, уже допрошенных ранее, придирчиво сопоставил их показания, добившись признания от мецената Шульмана (Эпштейна, Шульца), что в последнее время тот действительно часто ссужал Скоблина деньгами. (Ранее незначительные суммы, о которых-де забыл.) Марш вновь засел за изучение прессы, надеясь на вороха неправдоподобных сенсаций, из столкновения откровенного вранья и полуправды выбрать хоть что-то. Толчок его мысли дала статья советского писателя Кольцова в «Правде» за № 269, которая внезапно высветила новую фигуру, мимо которой до сих пор проходило следствие. Этим новым человеком являлся известный генерал Фокк, имевший боевую биографию и хваставшийся, что ни разу в жизни он не отступил от своих принципов офицера императорской армии. По духу это был второй Туркул, старающийся ни в чем не уступать тому, первому, кого считал для себя образцом. Еще в 1930-м Фокк командовал артиллерией на Перекопе. Бежал за границу, прошел туретчину, Балканы. Стал активным ровсовцем при Кутепове, во время исчезновения которого, по некоторым косвенным уликам, вызывал у многих офицеров подозрения, которые время не разбило и не подтвердило.