Ремесленники. Дорога в длинный день. Не говори, что любишь: Повести - Виктор Московкин

Артист обернулся к нему и засмеялся.

15

Вася не стал подниматься к Студенцову на пятый этаж: ему надо было опять к Дому культуры, за артистом; Головнин пошел один.

Еремей встретил его ворчанием. Головнин состроил свирепую рожу, шаркнул ногой — пес залился радостным лаем.

— Молчи, дурак, — остановил собаку Студенцов. Он был в трусах, валялся на кровати с книжкой, лицо помятое, сумрачное.

— Начинаешь прозревать, — кивнул Головнин на собаку. — Тебе Еремеева общества достаточно?

— У меня еще есть друзья вроде тебя. Не забывают, — недружелюбно отозвался Николай.

— Верно! Кроме того, есть жена, которая покаялась в своих грехах и ждет, когда всемогущий бог доктор Студенцов сменит гнев на милость.

— Это касается ее и меня. Только! — отрезал Николай.

— Опять верно. Но каким-то чудом и я оказался причастным. Вторую неделю она живет у нас.

— Спросил бы ее, почему не едет туда, где прописалась,

— Я всегда был о себе высокого мнения, и сейчас, видишь, мой приход тебе уже помог: у тебя проявился интерес к ней. Благодари! А почему не едет? Сдается, никакой у нее прописки нету, все выдумала, чтобы встряхнуть тебя. — Под впечатлением встречи с артистом спросил вдруг: — Ты в театре когда с ней был?

— Это что-то новое. — Студенцов оживился, с любопытством смотрел на Головнина. — Какой еще театр?

— Вот это мы! — торжественно провозгласил Головнин. — Что требуется молодой жене? Внимание. Коробку конфет, цветы, что-то еще… Она женщина! Ты что ей предлагал? Надоел рассказами о сложных операциях. Вон у тебя книжки — сплошь медицина. Что читаешь? — Головнин бесцеремонно вырвал из рук Николая объемистую книгу. — «Общая хирургия». Понятно. Все для себя, все о себе. Что оставалось ей?

Студенцов насмешливо наблюдал, горячность Головнина его забавляла.

— Как они быстро тебя обработали, вдвоем-то. Новый человек!

— Сознаюсь, да, новый. Собирайся, поедешь за женой. Хватит ей скитаться по углам. Почудили, довольно.

— С этого бы и начинал. — Николай сел в кресло у письменного стола, вытянул длинные ноги. — Сочувствую тебе, дружок, от одной едва отбиваешься, представляю, когда наваливаются вместе. А ехать — я никуда не поеду.

— Ты этого не сделаешь. — Головнин посерьезнел, подсел на стул напротив: ему в самом деле хотелось помочь Студенцову устроить семейную жизнь; за то время, пока Нинка живет у них, он уверился: любит она Николая, что-то наносное мешает им быть вместе. — Ты не сделаешь этого, — повторил он. — Она же у тебя отличнейшая баба, понаблюдал, вижу… Чего вам не живется? Квартира-то какая! Одни, отдельно, никакая сволочь не встревает с советами. Ты посмотри — неделя без женщины — и как в сарае. Выгони пса и приведи ее. Нинка тебя любит, ты это знаешь. Даже завидно, как любит.

Студенцов прикрыл глаза, они у него голубые, не по-мужски ласковые. Тот сослуживец, которого он никогда не жаловал, говорил ему… Он собирался домой, был трудный день, и тот говорил:

«Понимаешь, встретились на Ярославском вокзале.

— Нина, ты?

— Кто же еще?

— В каком вагоне?

— В четвертом.

— Я в шестом.

— Жаль, не могу поведать свои печали.

— Я приду к тебе…»

В поезде мягкие сиденья, располагающие ко сну. Но не спалось, приглядывался к пассажирам — каждый нагружен до предела: палки колбасы, фрукты заморские, в коробках детские игрушки. Он поиграл с ребятами в карты — надоело. Пошел проведать.

«— Ну, что у тебя печального?

— С сегодняшнего дня я москвичка.

— Ха! Поди врать. От мужа сбежала?

— Никуда не сбежала. Все надоело. Сначала, после студенческого безделья, обрадовалась — есть серьезная работа… Потом надоело: не за кем тянуться. Я не ахти какая, а никого сильнее нет.

— Но позволь! Как удалось? Такие рогатки!

— То-то, рогатки. Удалось вот.

— Мужа переводят?

— Что ты! Я бы могла, и предлагала ему перевестись. Да разве поедет! „У меня здесь квартира, я фигура на заводе, а там будешь марионеткой“. Я ему: гляди, деловой какой. Копит на „Волгу“. Я сначала тоже копить помогала, А потом растратила все денежки, к черту… Не хочет, одна поеду. Да и что связывает — привычка. Вот привычку-то труднее оборвать. Поживем отдельно, там видно будет. Надоело все! С работы идешь, как связанная: то надо, это… Одна была бы, может, и не пошла никуда. А тут втемяшится пойти в библиотеку, зарыться в книги, начитаться до одури. А он дома ждет: картошку надо чистить — мне нельзя, я хирург. Я свое белье стираю, песенки пою, а его — сам сможет, так же занят. Посмотрю, не захочет уехать — одна буду жить. Паспорт сегодня получила с московской прописочкой. Не знаю, куда идти: к соседям или домой. Домой придешь, скандал будет. Для него своя работа — лучшее, что есть на свете. Того не понимает, что уже ревнивицей меня сделал…

— Как же тебе все-таки удалось?

— Шесть кило потеряла за это время. Плевать!

— Чары девичьи?

— Чары… Вот на работе обрадуются, что увольняюсь: насолила кое-кому…»

Студенцов достал стопки, плоский пузырек, наполовину наполненный жидкостью. Порылся в столе и выложил пачку печенья.

— Больше ничего нет, дома не готовлю. Будешь разбавлять?

— Разбавленного-то я и в магазине возьму, невидаль! Эх, Коля, твои бы беды да на мою бы голову. Набей морду этому сукину сыну, который о Нинке плохо говорил. Придумал он.

— Я мог рассказать с оттенком. И все же не из пустого возник этот рассказ. Что-то все же было!

— Что-то было… Ни черта не было. Врет он.

Отступление по поводу яркокрасногубых

— Врет он! — решительно сказал Головнин. — Поди, из яркокрасногубых. Расскажу тебе об одном мужике, на лестничной площадке с ним сходимся… Не таращь глаза: курим на лестнице, он, я — курим. Честнейший мужик! И не лестничный разговор, от твоей же Нинки много о нем узнал, сам он не расскажет. Она как услышала, кто это, увидела нас, сообщила: человек — легенда, до сих пор о нем на телевидении вспоминают…

После войны прибился к инженеру, который носился с идеей открыть в городе телевидение. Сейчас-то смешно это, а тогда только в Москве да, может, в Ленинграде счастливилось людям глаза на экран пялить. Пока бы дошла очередь! Инженер заручился поддержкой местных властей, рассовал чертежи по заводам, штат технарей набрал, и немалый штат. Государство их, технарей, на кормежку и брать не хочет, потому как самодеятельное предприятие, изыскивайте деньги, где знаете. Вот моему мужику и вменили в обязанность искать деньги на зарплату людям, которые монтируют аппаратуру. Как он искал? Каждый завод имеет деньги на техническую пропаганду. Звонит: можем сделать фильм о вашем передовом опыте, цена такая-то. Такому звонку, естественно, рады: родной, приезжай, все покажем, все расскажем. Он знакомится, пишет сценарий, после вызывает оператора, осветителей — снимают фильм и выдают зарплату изголодавшимся технарям. Но… Все талантливо сделанное кажется для сторонних легким. Нашлись люди, в таких случаях они всегда находятся, — а в штате уже появились режиссеры, сценаристы, — которые стали поговаривать: мы-де что, хуже можем? Нисколько не хуже. Но почему-то нам не позволяют, условий не создают. Тогда самому крикливому позволили. На просмотр короткометражки прибыли люди с завода, всегда так делалось. Смотрят и удивляются: на экране создатель фильма, то лицом к публике, то боком — все берет интервью. «Подарите эту ленту ему, создателю, — сказали заводские. — Нам такой опыт не нужен». Естественно, и деньги не заплатили. Поохали на студии, поговорили и снова впрягли моего мужика, выходных не видел. Только после этого случая завистники совсем проходу не стали давать, любой промах раздували, я те дам. А кто работает, у того и промахи, это нет промахов у тех, кто нервы себе не портит, не лезет с инициативой, отбоярит службу и на покой. Завистники-то, подлые люди, еще и жену его взяли на прицел. Она у него баба ничего, но глуповатая и заводится с полуоборота. Ее бы организм на изучение моторостроителям, в заводных ручках отпала бы надобность. Звонят ей: «Твой-то шляется». — «С кем? Да кто говорит?» — «Доброжелатель. А с кем — сама узнаешь». В доме катавасия началась, не приведи господи. Мужик к начальству: отпустите, сил больше нету. А начальство тоже не очень им довольно: то одно предлагает, то другое, во все дыры лезет. А чего лезет? Не работается ему, как всем. Хлопот доставляет. А нужны ли хлопоты, когда все образовалось, когда государство приняло студию на свое обеспечение. Скатертью дорога!

И дальше нигде не мог долго держаться. На последней работе в исследовательском институте начудил. Приехал большой руководитель, на заводах побывал, посмотрел. Спрашивает: «Какой процент у вас составляют транспортные рабочие?» — «Десять примерно», — отвечают. «Ну вот, а в развитых капстранах всего пять».