Брачная игра - Элисон Уэйр

Вот загвоздка! Мария оказывалась неприкасаемой, что делало ее вдвойне опасной.

«И мне ведь никак от нее не избавиться», – в ужасе думала Елизавета.

– Отныне держать Марию под неусыпным надзором. Бёрли, позаботься о публикации «Писем из шкатулки». Пусть мир узнает, каково нутро у этой католической овечки. Мы не должны допустить повторения сходок у стен Тауэра. Только еще не хватает, чтобы народ чествовал изменников и попирал мое правосудие.

– Самым действенным шагом против Марии было бы признание вашим величеством ее сына законным королем Шотландии, – предложил Бёрли.

– И это мы тоже сделаем! – пообещала Елизавета.

Раскрытие заговора всколыхнуло Елизавету. Никогда еще она с такой остротой не ощущала уязвимость своей власти.

– Нам абсолютно необходим прочный союз с Францией, – объявила она Тайному совету. – Мы скрепим его моим браком. Дух мой, выясни, можем ли мы возобновить переговоры. Пусть во Франции узнают, что я позволю герцогу Анжуйскому единолично слушать мессу.

Однако Уолсингем вовремя прислал предостережение: ни в коем случае не поднимать вопрос о браке с герцогом Анжуйским! Герцог полностью отказался от мыслей о браке с Елизаветой. Нынче его мысли направлены на то, чтобы стать королем Польши. Если ее величество будет настаивать, ее ждет унизительный публичный отказ.

Ее величество не настаивала. Тем же утром, глядясь в зеркало, она заметила в своих поредевших волосах первые седые нити. Потом увидела, что под глазами добавилось морщин. Ей было тридцать восемь. И до Елизаветы вдруг начало доходить, что она выглядит на свой возраст.

Через самых надежных фрейлин королева заказала себе парик с рыжими локонами, совпадавшими по цвету с ее волосами. А вскоре еще длинную накладную косу, хитроумно крепившуюся к затылку. Не прошло и недели, как большинство придворных дам обзавелись такими же косами. Желая придать коже лица белизну и гладкость, Елизавета теперь накладывала особую смесь из растолченной в порошок яичной скорлупы, буры и квасцов. Когда художник Николас Хиллиард взялся писать ее портрет, королева настояла, что позировать ему будет на открытом воздухе, где нет теней. Там ее лицо получится лучистым и неподвластным времени. Она сознавала, насколько ей важно сохранять маску молодости. Если придворные, министры и, хуже того, иноземные принцы заметят признаки старения, все перспективы ее замужества рухнут.

Но Роберт замечал перемены в ее облике. Он ничего не говорил вслух, однако это повергало его в меланхолию. Молодость Елизаветы и его собственная уходила. Но, как бы она ни выглядела, он будет ее любить. Такую, какая есть. Просто настало время, когда поверхностная красота сменялась красотой внутренней.

В парике, с лицом неестественной белизны, Елизавета предстала перед Тайным советом, где ей сообщили, что герцог Анжуйский полностью утратил интерес к ней и к Англии.

Выслушав доклад, Елизавета презрительно фыркнула.

– Поскольку мои попытки найти мужа натыкаются на отказы и унижения, надеюсь, теперь вы понимаете, почему я предпочитаю оставаться незамужней.

Но французы предприняли новый ход. Через два дня Екатерина Медичи, не меньше Елизаветы заинтересованная в союзе их стран, предложила в женихи своего самого младшего сына Франциска, герцога Алансонского.

– Он отличается большей терпимостью в религиозных вопросах! – сообщил обрадованный Бёрли. Чувствовалось, государственный секретарь снова воспылал надеждой. – Этот брак в десять тысяч раз лучше прежнего. Герцог Алансонский дружественно относится к французским протестантам. Он гораздо покладистее своего брата. И куда умереннее. Во всем.

– Его шансы стать французским королем близки к нулю, поэтому он смог бы обосноваться в Англии, – подхватил граф Сассекский.

– И от него можно получить более здоровое потомство, – заметил Лестер.

От его слов Елизавету передернуло:

– Но ему всего семнадцать! И говорят, рост даже не юноши, а ребенка. А еще его кожа сильно обезображена оспой.

Глаза Елизаветы и Роберта встретились. Он сразу вспомнил про свою несчастную сестру Мэри. Наверное, упоминание об оспе было ответом на его слова о детях.

– Королева Катерина пишет, что у него густая борода и потому самые крупные шрамы не видны, – заверил Елизавету Бёрли. – Еще пишет, что он весьма подвижен и обладает завидной мужской прытью.

– Бог ему в помощь, – скорчив гримасу, произнес Роберт.

Елизавета от злости хватила кулаком по столу.

– Не смей говорить такие слова! – рявкнула она.

– Прошу прощения, ваше величество, – улыбнулся Роберт, кланяясь ей в пояс. – Это была всего лишь шутка.

– И очень глупая! Увы, любезные лорды, герцог Алансон слишком молод и мал ростом.

– Ваше величество, он одного роста с вами, – возразил Бёрли.

– Лучше скажи, одного роста с твоим внуком! – парировала Елизавета.

Сесил невольно улыбнулся. Его внуку было всего пять лет.

– При рождении герцога назвали Геркулесом. Но имя настолько не соответствовало его облику, что во избежание насмешек он, достигнув возраста конфирмации, стал Франциском.

Все засмеялись.

– И тем не менее, ваше величество, – невозмутимо продолжал Бёрли, – Уолсингем настойчиво просит нас продолжать переговоры о браке. Такую возможность нельзя упускать. Герцог Алансонский может стать прекрасным мужем для вашего величества.

Роберт наградил его сердитым взглядом.

1572

На Новый год Роберт сделал Елизавете диковинный подарок – часики, прикрепленные к золотому браслету. Сам браслет был усыпан драгоценными камнями. Придворные разевали рты, глядя на эту вещицу, ибо никогда не видели ничего подобного[3]. Однако сейчас, глядя на циферблат, королева вовсе не любовалась подарком. К этому времени должен был окончиться суд над герцогом Норфолкским. Каким-то будет приговор?

Наконец к ней вошел Бёрли. По его лицу Елизавета поняла все.

– Виновен, – прошептала она.

– И приговорен к смерти, определенной для изменников, – добавил Бёрли.

Елизавета знала: унизительной смерти Норфолк избежит. Как пэра, его не могли повесить, не могли привязать к конскому хвосту и волочить по земле. Четвертовать его тоже не могли. Как повелось, правители освобождали особ благородного происхождения от подобных ужасов. Но головы своей герцог все равно лишится, и Елизавете – его родственнице – предстояло подписать смертный приговор. Королеве вдруг стало понятно, какие чувства испытывал отец, когда подписывал приговор, обрекавший на кровавую смерть ее мать.

Она не могла на это решиться. От одной мысли о казни герцога Норфолкского Елизавету пробирала дрожь. Кошмарные сны, преследовавшие ее с самого детства, должны были стать явью. Росчерк ее пера поставит крест на жизни герцога.

– Он просил, чтобы меня назначили опекуном его детей, – сказал Бёрли.

– Да, конечно, – отрешенно произнесла Елизавета.

– Казнь состоится двадцать первого числа. Через пять дней.

– Нет.

– Нет? – удивился Сесил.

Подрывать основы правосудия недопустимо. Об этом даже не могло быть и речи.

– Он входит в число старших пэров королевства. В народе его любят.

– Ваше величество, а вот он бы не колеблясь обрек вас на смерть. Более выдающиеся люди шли на казнь за куда меньшие прегрешения.

– Это, мой дорогой Дух, я знаю и без тебя!

Сесил был потрясен и напуган своими словами:

– Моя королева, простите меня за бездумную фразу.

– Друг мой, мы давно знакомы, и я за тобой ни разу не замечала злого умысла. – Елизавета заставила себя улыбнуться. – Однако я против казни Норфолка.

– Ваше величество, умоляю, исполните свой долг. Пусть его участь послужит примером другим, а не то ваше милосердие они сочтут слабостью. Смерть Норфолка должна охладить пыл других потенциальных заговорщиков.

– Я подумаю, – пообещала Елизавета.

Сесил прекрасно знал истинный смысл всех ее «я подумаю».

Однако Елизавета действительно думала над участью герцога Норфолкского. Думать о чем-то другом она не могла. Эти мысли были с ней все время ее бодрствования. Она то собирала волю в кулак, готовясь исполнить свой долг, то в последнюю минуту отступала. Всякий раз, берясь за перо, Елизавета видела устланный соломой эшафот и опустившуюся на колени Анну Болейн. Она представляла себе весь ужас, испытываемый матерью в последние минуты жизни. Нет, не может она стать палачом Норфолка.

Королеву убеждали. От нее почти требовали казнить изменника. Бёрли, Роберт, все остальные советники. Здесь они проявляли редкое единодушие. Елизавета сопротивлялась и… тянула время. Назначенный срок казни давно миновал. Дни превратились в недели. Норфолк, по-прежнему содержащийся в Тауэре, недоумевал, почему он до сих пор не на плахе.

– Ваше величество всегда отличались милосердием, но оно приносило больше вреда, чем пользы, – пытался урезонить ее Бёрли. – Думаете, за попустительство изменникам подданные будут любить вас еще сильнее?