Я болею за «Спартак» - Михаил Ромм

Стемпковский подробно описывает нам дорогу на обсерваторию.

Мы покидаем гостеприимную юрту и продолжаем свой путь вверх по гигантской ледяной реке.

Ледник поднимается равномерно и не круто. Разница высот между языком ледника и местом постройки — около тысячи ста метров. Эту высоту глетчер набирает на протяжении тридцати пяти километров.

Идем час, другой, третий. Яркие солнечные лучи ослепительно отражаются от ледяной поверхности.

Пейзаж вокруг нас становится все грандиознее и прекраснее. Глетчер очищается от морены, полоса открытого льда становится шире. По обе стороны встают два ряда пятикилометровых вершин. Мерцают на солнце фирновые карнизы, причудливо лепятся по скалам висячие ледники, блестят серебряные ленты водопадов.

По описанию Стемпковского, обсерватория находится на левом берегу ледника, почти у самого перевала. Но не так-то легко найти ее в этой безграничной ледяной пустыне, среди скал, обрывов и горных вершин.

Правее перевала, у левого края глетчера, выступает скала. К ней ведет ровный фирновый подъем, который может преодолеть лошадь. Пожалуй, это единственное удобное место для обсерватории. Всматриваюсь в бинокль. Мне кажется, что я вижу на верху скалы юрту.

Навстречу едут несколько верховых. Это караван строительства возвращается порожняком с обсерватории. Киргизы-караванщики не понимают по-русски. Но они указывают на скалу у перевала: мы идем правильно.

За день солнце растопило пористый снег на поверхности глетчера. Во всех направлениях текут, журча, голубые ручьи в голубых ледяных берегах. Потом они исчезают в узких круглых трещинах, ледниковых колодцах.

Сворачиваем направо, к краю ледника, перебираемся через несколько срединных морен и подходим к началу фирнового подъема. В сгущающихся сумерках видим ушедшего вперед Абалакова, уже почти достигшего вершины скалы.

Наконец, в полной темноте, измученные усталостью и голодом, добираемся до подножия скалы, втыкаем в снег ледорубы, ложимся и отдыхаем в полной уверенности, что Абалаков вышлет нам подмогу. И, действительно, через несколько минут слышим громкий свист и крики. Сверху бегут трое — двое рабочих и метеоролог. Они освобождают нас от винтовок, спинных мешков, полевых сумок, фотоаппаратов. Последний подъем преодолеваем налегке.

В темноте смутно чернеют силуэты построек. Нас вводят в юрту. В ней топится железная печка. Вспышки пламени, вырывающиеся из ее дверцы, ложатся неяркими бликами на лица сидящих кругом людей. Чайник на печке поет тихую песню. Высокий худощавый человек поднимается нам навстречу. Это Владимир Рихардович Блезе, начальник строительства. Нас усаживают на скамейки, накладывают в бачки душистой пшенной каши.

Беседа, прерванная нашим приходом, возобновляется.

— Слышь, Рихардович, — говорит почтенный бородач, — завтра с «Чертова гроба» караван придет. Ты его сразу не отправляй, пошли лошадей на морены. Пускай песку для цемента привезут.

— Плотникам завтра обязательно круглые окна надо пригнать, — говорит другой, — а то нам западную стену железом обивать нельзя.

Спокойно и мирно, без председателя и протоколов, течет за чаем производственное совещание, скажем лучше — повседневная производственная беседа. Во всех деталях вырабатывается план завтрашнего рабочего дня. Вернее — два плана: один на случай хорошей погоды, другой — на случай бурана...

В палатках нам отведено место для ночлега. Мы раздеваемся и засыпаем мертвым сном, не успев как следует закрыть застежки спального мешка.

15

Обсерватория и ее строители. — Возвращение в базовый лагерь.

Луч солнца, пробиваясь сквозь полу палатки, будит нас на другое утро. Владимира Рихардовича Блезе, спавшего рядом с нами, уже нет. Он на работе.

Возле палатки течет небольшой ручей. Ночной мороз сковал его ледяной корой. В одном месте лед пробит ударом каблука. Рядом с отверстием лежат на льду приготовленные для нас чистое полотенце, мыло и флакон одеколона. Изысканное гостеприимство на леднике Федченко, в центре бывшего «белого пятна».

Умывшись, поднимаемся к площадке на вершине скалы.

Вид, открывающийся отсюда, грандиозен. Ледник Федченко недвижной, трехкилометровой ширины рекой огибает подножие скалы, на которой мы стоим. Сверкающий на солнце глетчер расчерчен вдоль темными валами срединных морен, образовавшихся при слиянии его с другими ледниками, и напоминает гигантский белый шарф с продольными черными полосами. На севере ледник уходит вдаль к синим в утренней дымке горам Билянд-Киика, на юге, космическим поворотом обогнув скалу, скрывается за ней.

Две гряды пятитысячников окаймляют с двух сторон глетчер. Но горы не кажутся высокими: они по пояс погружены в ледяной поток. Над ним высятся лишь последние скалистые отроги, сверкающие белизной фирновые склоны и вершины.

На скале, на широкой площадке, — ангароподобный каркас обсерватории.

Стук молотков о дерево и металл, визг пилы и рабочий говор деловито и по-хозяйски врываются в молчание горной пустыни. Плотники и кровельщики обшивают каркас тесом и жестью, бетонщики замешивают бетон и заливают фундамент.

Они такие же, как в Москве и Ленинграде, эти кровельщики, плотники, столяры и бетонщики. Только лица их заросли густыми бородами, да движения медленны и размеренны: высота дает себя знать.

Стройка близится к окончанию. Конструкция здания подчинена условиям перевозки: все балки сболтованы из нескольких частей. Каждая из них — не длиннее двух метров.

Пять научных работников под руководством молодого ташкентского метеоролога В. М. Бодрицкого остаются зимовать на обсерватории. Они уже сейчас ведут наблюдения в полном объеме.

Блезе рассказывает историю строительства. В начале октября 1932 года караван из двухсот верблюдов со строительными материалами перешел обмелевшие реки и вышел на ледник. Для «кораблей пустыни» глетчер оказался непреодолимым препятствием. Только половина каравана дошла до «Чертова гроба». Здесь верблюдов пришлось заменить лошадьми.

Караван добрался к месту постройки 21 октября. Работа закипела.

В двадцать дней был заложен фундамент и собран каркас здания.

В ноябре разразился первый осенний буран. Температура упала до минус 20 градусов. Сила ветра достигла тридцати метров в секунду. Трижды срывало бурей юрту, в которой помещалась кухня.

Ночью во время бурана на радиомачте, на стойках палаток, на пальцах поднятых кверху рук светилось атмосферное электричество, загорались «сентэльмские огни». Словно тихое пламя свечи, горели они, не мигая, в бушующих порывах вьюги.

Строители отсиживались в палатках, используя для работы редкие часы затишья.

Шесть суток бушевал буран, и после двух дней затишья разразился с новой силой.

В декабре работы были прерваны, и строители вернулись в Ош.

Летом 1933 года строительство возобновилось. Главной трудностью были по-прежнему переправы через реки.

Так — в работе и беседах — проходит день. На другое утро в щель слюдяного окошечка палатки просачивается тонкий веер снежной пыли. За ночь разразился буран. Скала со смутными очертаниями юрт, палаток и обсерватории казалась островом в море тумана и туч, застилавших глетчер.

Каркас обсерватории был завешен с наветренной стороны большими войлочными кошмами. Под их защитой работа продолжалась.

Неподалеку от метеостанции Колыбай, пришедший вчера с караваном из «Чертова гроба», седлал лошадей. Караван возвращался порожняком к языку Федченко, и мы решили воспользоваться оказией и добраться с ним до базового лагеря.

Ночь застигает нас в пути среди моренных буранов. Звездное небо отражается в небольших озерках на дне глубоких ледяных колодцев.

Мы пускаем вперед двух вьючных лошадей. Они идут, осторожно обнюхивая морену, чутьем находя дорогу. Без этих четвероногих проводников нам пришлось бы заночевать на леднике.

Наконец мы выходим к берегу Танымаса и переходим реку вброд. Лагерь спит, но наше прибытие будит всех. Кофе, консервы, палатки и сон.

На следующий день переправляемся через Сельдару и Сауксай в Алтын-Мазар. На этот раз переправа безопасна: холодные осенние ночи сковали глетчеры, таяние снегов почти прекратилось, и грозные реки утихомирились. Вода едва достигала лошадям до колен.

16

Сабантуй в Алтын-Мазаре. — Возвращение по Терс-Агару. — Дараут-Курган. — В гостях у добротряда. — Встреча с крыленковцами. — Конец похода.

В далеком, заброшенном в горах Алтын-Мазаре царит необычное оживление. Наш отряд устраивает большой сабантуй в ознаменование восхождения на пик Коммунизма. В соревнованиях на большом зеленом лугу принимает участие две команды: альпинисты и местные жители во главе с вьючниками 37-го отряда Калыбаем и Керимбаем.