Я болею за «Спартак» - Михаил Ромм

Грандиозная панорама открывается из лагеря «5600».

Северная стена, огромная, отвесная, темно-серая с белыми прожилками снега, отходит от пика Коммунизма к пику Орджоникидзе. Другая стена, белоснежная, со следами скатившихся лавин, соединяет пик Коммунизма с пиком 6868. У ее подножия лежит круглый глетчер. Из мульды на восток течет иссеченный трещинами ледник пика Коммунизма. Вдали сереет морена Бивачного, и замыкает горизонт скалистый хребет на правом берегу ледника Федченко.

Три палатки на каменистой площадке кажутся такими маленькими, затерянными в мире скал и фирна. Гетье и Цак приготовляют чай. Все закусывают с аппетитом, ни у кого нет и признаков горной болезни. А между тем мы на высоте Эльбруса.

Солнце склоняется к западу. Половина мульды и ледник уже в тени. Нам с Капланом пора уходить вниз. Иначе темнота застанет нас в пути.

Мы прощаемся со штурмовиками, спускаемся по скалам, проходим по карнизу, быстро минуем лавинный участок и выходим на поворот ледника. Здесь мы останавливаемся, пораженные величавой красотой вечера. Солнце скрылось за южным ребром пика Коммунизма. Небо над далекими скалистыми хребтами у ледника Федченко ярко розовеет в закатных лучах. Голубизна ночи легла на крутые, покрытые снежными сбросами стены цирка пика 6868, гряда сераков ледника Орджоникидзе плавным поворотом уходит вниз.

Мы стоим молча. Раздается знакомый гул. Две лавины одновременно скатываются со стен цирка. Облака снежной пыли еще долго стоят в воздухе. Спускаемся с глетчера и в сумерках пересекаем сераки. Темнота надвигается внезапно и быстро. Из лагеря выходят нам навстречу. Кто-то, поднявшись на вал морены, размахивает зажженным фонарем, и пламя чертит желтые узоры на черном пологе ночи.

На другой день в лагерь спустились Ураим и Абдурахман. Они принесли записку от Николая Петровича.

«Пребываем пока на «5600», — писал Николай Петрович. — Через час, около полудня, выходим на «5900». Первая веревка начала дальнейший подъем от «5900» в 9 ч. 30 м. Сейчас одолели уже 4-й жандарм. Смотреть на них в бинокль страшно».

Николай Петрович предлагает доктору подняться 26 августа на «5600», забрав с собой возможно больше продуктов, и ожидать там возвращения штурмовой группы.

Мы читаем записку и вскоре видим на снежнике между четвертым и пятым «жандармами» две маленькие точки: Абалаков и Гущин поднимаются по ребру. Через некоторое время на этом же снежнике показываются трое носильщиков.

Дудин и Харлампиев уходят в подгорный лагерь и забирают с собой Абдурахмана. Из подгорного лагеря они, по заданию Горбунова, попытаются проникнуть по ледопаду в таинственную долину Люлижюли, куда не ступала нога человека. Они найдут там, быть может, цветущий склон, спускающийся к реке Муксу, быть может — новый, никому не известный горный узел. По долине Люлижюли исследователи должны будут пробиться к Муксу, перейти ее и выйти к Алтын-Мазару. В ледниковом остаемся Каплан, доктор и я с поваром Елдашем и Ураимом-Голова болит.

На скалах склона Орджоникидзе, метрах в трехстах над лагерем, мы устраиваем наблюдательный пункт и тщательно обшариваем оттуда восьмикратным цейсом восточное ребро.

К вечеру мы видим, как к лагерю «5900» спускаются трое носильщиков и туда же поднимается снизу вторая веревка.

Программа третьего дня восхождения, очевидно, выполнена.

Пока все идет хорошо, но хватит ли в верхних лагерях продуктов?

Двадцать пятого августа утром никакого движения на горе не было видно. И в этот день я решил попытаться поймать на кинопленку лавину. В цирке между пиком Коммунизма и пиком 6868 они шли почти ежедневно. Надо было пройти туда с киноаппаратом и ждать. Игра стоила свеч. Удачно заснятая лавина представляла бы собой «мировой» кадр. Мне казалось, что мы почти не подвергались при этом риску: днем обычно скатывались небольшие лавины, останавливавшиеся почти у самого подножия стен. Еще не было случая, чтобы они захватили середину глетчера.

Я уже давно вел об этом разговор с Капланом, но он упорно отказывался. Он не был охотником до прогулок по трудным местам. Аргументировал он обычно «фотогеничностью» и «кинематографичностью».

— Лавина! — говорил он в ответ на мои неоднократные настояния, и его лицо, обросшее рыжеватой бородой, принимало ироническое выражение. — Мне не нужна обыкновенная лавина на белом фоне. На экране это «не играет». Гигантская лавина на черном фоне с боковым освещением — вот что мне нужно. Можете вы мне ее предоставить?

Кроме того, Каплан убеждал меня, что в задуманном им плане кинохроники восхождения некуда монтировать лавину.

Но сегодня Каплан оказался на редкость сговорчивым. Стояла прекрасная тихая погода. Горы были спокойны. Вчера не скатилось ни одной лавины. Можно было рассчитывать, что и сегодня будет «безлавинный» день. Была возможность уступить моим домогательствам и доказать, насколько бессмысленна и безнадежна затеянная мною «охота на лавины».

Итак, мы отправились в путь — Каплан, доктор, Ураим-Голова болит и я. Взвалив на спины треногу и аппарат, мы пробрались через сераки и вышли на ледник.

Обойдя несколько трещин, мы прошли вглубь, в самую середину цирка.

Ярко светило солнце. Стояла безветренная тишина.

Каплан, установив штатив, укрепил на нем аппарат. Щеточкой прочистил телеобъектив и навинтил его на место. Потом нагнулся, чтобы проверить экспозицию. И в это самое мгновение страшный грохот прокатился по цирку. На южном ребре пика Коммунизма справа и впереди нас показались клубы снега и, захватывая сверху вниз все километровое ребро, обрушилась гигантская лавина на черном фоне скал с боковым освещением. Природа точно выполнила «заказ» Каплана.

Тысячетонный вал фирна и льда, скатившись с ребра, шел перед нами поперек цирка. Высоко вверх вскидывались клубящиеся клочья снежной пыли, образуя облако.

Каплан впился в окуляр и, не отрываясь, крутил ручку киноаппарата; доктор, быстро щелкая затвором своего «Тессара», бросал мне назад кассеты с отснятыми пластинками.

Лавина прокатилась поперек всего цирка, отразилась от противоположной стены и, неожиданно изменив направление, пошла вниз по глетчеру. Она неслась на нас со скоростью и грохотом экспресса. Каплан и доктор продолжали снимать. Страшный снеговой вал неотвратимо приближался. Снежное облако серым крылом закрыло солнце. Еще мгновение — и лавина должна снести нас в трещину. Смешно и бесполезно было бы пытаться спастись бегством. Каплан продолжал вертеть ручку аппарата, доктор продолжал щелкать затвором...

Мощь лавины с каждой секундой ослабевала. Трещины глетчера поглощали снег, он распылялся и поднимался вверх легким облачком. Положение все же было критическим...

Но вот, повинуясь рельефу ледника, лавина начала уклоняться вправо. Мы увидали перед собой ее левый край, который шел не то на нас, не то немного левее.

Еще мгновение, и ледяной вал пронесся метрах в двадцати слева, обдав нас вихрем и снежной пылью.

Лавина промчалась дальше. Через несколько секунд послышался громоподобный грохот: снежный вал крушил ледяные сераки на изрезанной части ледника пика Коммунизма. Грохот постепенно стихал, и затем, вновь наступила прозрачная горная тишина.

Мы стояли неподвижно, все еще не веря, что остались живы. Потом, радуясь своему спасению, бросились в объятия друг друга.

«Охота» оказалась удивительно удачной. Единственная за два безветренных дня лавина обрушилась в ту самую минуту, когда Каплан приготовился к съемке.

Впоследствии эпизод был вмонтирован в киножурнал. Кадр действительно получился «мировой». Зрители первых рядов поеживались на своих стульях, когда страшный снеговой вал мчался на них с экрана.

...Вернувшись в лагерь, мы не нашли обеда: Елдаш, увидя лавину, решил, что готовить обед больше не для кого.

На другой день доктор с Ураимом-Голова болит ушел в лагерь «5600», где должен был ждать возвращения верхней группы. К вечеру Ураим вернулся обратно и принес записку от Горбунова, помеченную двадцать шестым числом. Горбунов писал, что носильщики трижды форсировали ребро и занесли самописец в лагерь «6400», где находятся Абалаков и Гущин, что Гущин при восхождении по ребру поранил себе руку и что вторая связка покидает лагерь «5900» и поднимается на «6400».

Записка была доставлена в лагерь «5600» заболевшим Зекиром.

Итак, первое из «узких» мест плана удалось благополучно миновать: носильщики форсировали ребро, самописец доставлен в лагерь «6400».

Восхождение, хотя и с опозданием на один день против плана, продолжалось.

11

Дни ожидания. — Туман и шторм. — Подготовка спасательной экспедиции. — Спуск Шиянова и Гущина. — Рассказ спустившихся. — Ранение Гущина. — Подъем штурмовиков на высоту 6900 метров.

Ледниковый лагерь представлял собой в эти дни как бы ближний тыл большой битвы. Ураим Ташпек, каждый день ходивший в лагерь «5600», приносил сверху записки от доктора и от альпинистов, поднимавшихся по ребру. По запискам мы вкратце узнавали обо всех перипетиях восхождения.