Первая Мировая война - Анатолий Уткин

В ходе выработки этого соглашения англичане предприняли самую мощную за военное время попытку овладеть контролем над русскими финансами. Закупки России должны были производиться назначенной русским правительством группой экспертов, заседающей в Лондоне и в обязательном порядке согласовывающей свои решения с английскими коллегами. В условиях ослабления России Барк не мог настаивать на иных вариантах.

Личностный момент всегда играл большую роль в отношениях антигерманской коалиции. Мы уже говорили, что в начале войны дипломаты Англии и Франции, как и их военные руководители, искренне преследовали цель формирования глобального военно-политического союза. Тяготы войны вели к ослаблению позиций тех политиков, которые недвусмысленным образом руководствовались таким подходом. В сентябре-октябре 1915 г. ослабевает влияние благожелательного по отношению к России лорда Китченера. 22 сентября 1915 г. воссоздается противовес военному министру - генеральный штаб во главе с сэром Арчибальдом Мерреем. Оценки штаба ставят отношение к России в зависимость от планов немцев. Генштаб представил Военному кабинету программу, из которой следовало, что у Германии есть два выбора:

1) остановиться в своем восточном наступлении на Висле, зафиксировать достигнутое и быстро повернуть на Запад или

2) постараться продолжить наступление и достичь стратегически важной Двины.

Второй вариант отвлекал от Запада немецкие ресурсы на значительно более долгое время и объективно был более желателен. Меррей был категорически против авантюр типа дарданелльской, против поисков "ахиллесовой пяты" центральных держав, он был за концентрацию всех ресурсов на Западном фронте.

Китченер думал о будущем Британской империи и выступал за сохранение в полном объеме военного присутствия Британии на Ближнем Востоке, по всему периметру глобальных британских коммуникаций - а это обязывало искать благорасположения России. События на фронтах, напряжение, порождаемое внутренними усилиями подгоняли Запад в выборе главной точки приложения усилий Роскошь выбора сужалась. Германия сумела возобладать на Балканах, и фортуна, как стало казаться, была на ее стороне. 14 октября Болгария объявила войну Сербии, отрезанной и от России, и от Запада. Из России Блейр сообщал о катастрофической нехватке вооружения, что практически исключало возможность контрнаступления. Поднимаясь к более масштабным обобщениям, посол Бьюкенен писал об общем, проявившемся ко второму году войны, внутреннем напряжении в Российской империи. Только Нокс обнадеживал. По его мнению, к осени 1915 г. немцы выдохлись и в текущем году не смогут более продвинуться на Восточном фронте. Но такой оборот событий возможен лишь в том случае, если русские получат военную помощь. Именно в это время русский посол Бенкендорф снова просит Ллойд Джорджа о помощи военным снаряжением.

Симпатизирующие России чиновники Форин-офис рекомендовали своему правительству подождать с вооружением британской армии, давая оружие уже сформированным, готовым к бою русским дивизиям.

Русский вопрос стал центральным во время заседания Военного кабинета 6 ноября 1915 г. Премьер Асквит высказался в том духе, что России следует перенести центр усилий на южный фланг, на участок фронта рядом с Румынией. Для Ллойд Джорджа подобный обмен идеями носил академический характер. Для него вопрос был не в том, где русским наступать, а где им достать винтовки. Ллойд Джордж предлагал поставить этот вопрос на конференции союзников в Лондоне в конце ноября 1915 г. Подталкиваемая Западом Россия более точно определила свои военные потребности в артиллерии: 1400 гаубиц калибра 4,8 дюйма, 54 гаубицы калибра 12 дюймов. Англичане и французы, пораженные масштабом русских запросов, обещали предоставить 200-300 гаубиц к весне 1916 г.

Западные союзники не могли выполнить грандиозные заказы своего восточного союзника в полном объеме, и это порождало трения. В дело вмешался и личностный мотив. Ллойд Джордж видел впереди пост премьера и знал при этом, что его карьера зависит от успеха возглавляемого им министерства военных снаряжений в экипировке именно английской армии. Это определило основную направленность потока британских вооружений. Британия вначале, союзники потом.

В ноябре 1915 г. Россия и Запад пытались спланировать, по существу, единственную крупную совместную операцию. Речь шла о Южных Балканах. 22 ноября представлявший Британию в русской Ставке Хенбери Уильяме предложил осуществить совместный удар: англо-французов из Салоник в северном направлении, а русских из Бесарабии - в южном. Предполагалось, что в ходе этой операции англо-французы оккупируют Сербию, а затем совместно с русскими войдут в Венгрию. Это открыло бы итальянцам дорогу на Вену. Этот план был подорван окончательным поражением западных союзников на Галлиполийском полуострове. Теснимые турецкими войсками западные союзники поздней осенью решили полностью эвакуировать Галлиполи. План захвата Константинополя провалился окончательно. Но англо-французы не спешили уходить, потому что, как сказал лорд хранитель печати Керзон, уход с Дарданелл "произведет самое неблагоприятное впечатление на русскую армию и народ, у которых и без того возникают подозрения в отношении нашей честности".

Однако маршал Жоффр и лорд Китченер не видели возможности восстановить здесь фронт, да к тому же они считали Дарданеллы и Салоники второстепенным театром военных действий. Они не желали распылять силы. 27 декабря британский кабинет эвакуировал последние силы, остававшиеся на Галлиполийском полуострове. Попытка захватить проливы с Запада была отставлена полностью.

Англичане, создавая грандиозную наземную армию, реформируют военное руководство. 19 декабря сэр Дуглас Хейг сменил сэра Джона Френча на посту главнокомандующего британской армией во Франции. (В тот же день немцы применили против британских войск фосген, в десять раз более токсичный, чем применяемый прежде хлорин). 23 декабря 1915 года начальником британского генерального штаба становится генерал Робертсон. С наступлением "эры Робертсона" Китченер в значительной степени лишается своего всемогущества, а Россия теряет в его лице стратега, который всегда высоко ценил союзническое значение России. Робертсон был более жестким национальным стратегом, менее склонным к безусловной лояльности в союзнической дипломатии, и это предопределило определенное обострение разногласий, связанное, помимо прочего, с уходом великого князя Николая Николаевича с поста главнокомандующего русской армией.

В России горечь поражений питала мысль, что союз с Британией и Францией не дает непосредственных и быстрых результатов. Разумеется, союз с Западом еще не ставился под вопрос, лояльность союзникам преобладала безусловно, но после поражения на фронтах нужно было, по старой русской традиции, искать виновника. Ничего удивительного, что стал расти критицизм в отношении адекватности существующего политического строя запросам и нуждам попавшей в тяжелую беду России. На Западе не без тревоги отметили этот факт, здесь стали задаваться вопросом, что думает о будущем России русская буржуазия, как относится она к исторической уместности императорской власти. В дипломатических представительствах Запада всегда с большим интересом слушали одного из самых рассудительных (по мнению западных дипломатов) промышленников России - Путилова (у которого имелся и государственный опыт - он был одним из четырех промышленников, заседавших в Особом совещании по снабжению, учрежденному при военном министерстве). Его оценки служили контрастом неиссякаемому оптимизму ставки и дворянского слоя. Он одним из первых указал на закамуфлированный процесс постепенного упадка, подтачивающий здание России.

Летом 1915 г. в его прорицаниях появилась нота обреченности. 2 июня 1915 г. он указал представителям Антанты на неизбежность революционного взрыва. Поводом послужит военная неудача, голод или стачка в Петрограде, мятеж в Москве или дворцовый скандал. Революция будет исключительно разрушительной, ввиду того что образованный класс в России являет собой незначительное меньшинство населения. Он лишен организации и политического опыта, а главное, не сумел создать надежных связей с народом. Величайшим преступлением царизма, утверждала устами Путилова русская буржуазия, является то, что он не создал иного очага политической жизни, кроме бюрократии. Режим настолько зависит от бюрократии, что в тот день, когда ослабнет власть чиновников, распадется русское государство. Парадокс заключается в том, что сигнал к революции дадут буржуазные слои, интеллигенты, кадеты, думая, что спасают Россию. Но от буржуазной революции Россия тотчас же перейдет к революции рабочей, а немного позже к революции крестьянской. Начнется ужасающая анархия длительностью в десятки лет. Такая футурология казалась тогда сугубо фантастической. Но западные наблюдатели не могли игнорировать мнение первостепенного носителя западного сознания успешного промышленника и финансиста. К тому же они были уверены, что так думает не только просвещенный фабрикант, не желающий носить розовые очки.