Мера Любви - Франц Энгел

— Мы впервые встретились в Везеле, а соединились в Лионе, сразу как только уехал Филипп Французский, — рассказывал де Ламэр Джованни, с которым они сблизились в последнее время из-за общей снедавшей их обоих заботы — Ричарда. — Получается, до сего дня прошло всего-навсего чуть более двадцати дней. А он уже успел вам в любви объясниться. Как будто он мне не объяснялся. Еще как объяснялся! Таких слов наговорил, и все только для того, чтобы делать со мной все, что ему угодно. Всем и всегда только одного и надобно. Все они одинаковые.

— Ну нет, не все, — возразил Джованни.

— Хотите сказать, ваш граф другой? Возможно, спорить не стану. Но тогда он исключение, подтверждающее правило, заявил де Ламэр.

— Да вы просто ученый, дорогой Шарль, — улыбнулся Джованни.

— В этом деле, точно, никак не меньше, ученый. Жизнь меня много чему выучила, — согласился де Ламэр. — Поэтому послушайте моего совета: никому не доверяйте полностью, я вам дело говорю, Жан, все ж таки у меня опыта побольше, — продолжал он назидательным тоном, хотя вряд ли был старше Джованни годами. — Вам сейчас кажется, вы с графом всю жизнь вместе будете. Это, милый Жан, сущие сказки, рано или поздно вам придется спуститься с небес на землю, и лучше всегда быть к этому готовым, а то упадете внезапно, ушибетесь, больно будет. Все когда-нибудь кончается, и эта ваша любовь кончится, а вы о себе совсем не думаете. Я вижу, не спорьте. Вот прогонит он вас в один не очень прекрасный день, что вы делать станете? Как будете дальше жить? На что? Вы подумали?

— Зачем мне тогда будет жить? — искренне изумился Джованни.

— Вот здравствуйте! — воскликнул де Ламэр. — Скажете тоже! Жизнь, она штука длинная, сегодня одно, завтра другое. Вам граф ваш денег дает?

— Зачем? — опять удивился Джованни.

— Как зачем, горе вы луковое? Чтобы вы их могли тратить сами, Жан, хоть немного независимости не помешает, а вы бы так могли отложить себе на черный день, понимаете меня?

— Понимаю, — просто ответил Джованни.

— Подарки-то он вам хоть дарит?

— Да, и много.

— Хорошо, очень хорошо, потом продать сможете, если, разумеется, он их обратно не потребует. Такое тоже бывает. Я вот пока с Ричардом, из него порядком потряс, на новую жизнь хватит, — похвастал де Ламэр, — он, хоть и подонок, но щедрый, это у него не отнять. А я ему себя бросить не позволю, так и знайте, французов встретим, и все, прощай, любовь моя неверная, — невесело усмехнулся де Ламэр, — только меня и видели.

Джованни не собирался просить у де Бельвара денег, но этот разговор навел его на печальные мысли. «Что со мной станет, если он меня бросит? Такого просто быть не может, потому что не может быть. Гийом никогда так не поступит, он же не чудовище», — решил Джованни, но его бесстыжее воображение тут же нарисовало ему яркую картину именно такой, отвергнутой разумом перспективы. Однако некоего «а дальше» все равно не существовало, результат рассуждений Джованни неизменно оказывался один и тот же: медленная, мучительная смерть от тоски, как и в случае гибели де Бельвара в бою. Джованни не представлял для себя иного исхода.

ГЛАВА LIV

О Филиппе Французском

Корабли короля Англии медленно продвигались вперед по Лигурийскому морю ввиду провансальского берега, затем берега Ломбардии.

— О, вот и ваша прекрасная родина, дорогой Жан, — провозгласил Ричард.

— Это земли Генуи, — возразил Джованни.

— А Генуя не Ломбардия? осведомился король, отнюдь не преследуя цели завести серьезный разговор.

— Генуя поддерживает немецкого императора, — ответил Джованни.

— Боже мой, вам совсем не идет политическая осведомленность, милый Жан, — улыбнулся Ричард. — Может, развлечемся, а, Гийом, что скажете? Шарль? Да что вы все такие хмурые? Я же целого флота лишился, не вы. Ладно, надо развеяться. Знаю один старинный способ, давайте поменяемся, я сегодня буду с вами, Жан, а вы, Гийом, с Шарлем. Нас всех это еще больше сблизит.

Де Бельвар одарил короля таким уничтожающим взглядом, что любой другой на его месте отступился бы, но только не Ричард.

Все честно и открыто, никаких тайных свиданий, а значит и никаких измен, просто небольшое разнообразие. Гийом, Жан, вы так долго вместе, почти с начала времен, — ухмыльнулся Ричард, — неужели вам не хочется, ну хоть иногда, попробовать что-нибудь новое? Ведь не стали бы вы есть годами одно и тоже, скажем, куропаток? Каждый Божий день сплошные куропатки! — Ричард поморщился. — Так и с ума сойти недолго.

— Мы, по-вашему, похожи на жонглеров? — с вызовом спросил де Бельвар.

— Что? — притворился непонимающим Ричард.

— Если вам так захотелось разнообразия, дорогой Ричард, — с видимым спокойствием ответил граф, — прикажите войти в какой-нибудь порт, там обычно в шлюхах недостатка не бывает.

Король в ответ лишь пожал плечами:

— Не хотите — не надо.

В следующий раз, уже в одном дне пути до Генуи, Ричард, несколько перебравший за ужином, пристал к де Бельвару с другим предложением: провести ночь всем вместе. Граф просто и без всякого стеснения, как бы в шутку, послал короля подальше. Ричард не обиделся.

— Имеете право, — дружески похлопал он де Бельвара по плечу и отстал.

Едва корабль вошел в залив Генуи, ему навстречу была послана шлюпка комиссара порта, который приветствовал короля Англии от имени консулов республики и сообщил, что в городе находится король Франции. Ричард спешно отправился на берег, предложив де Бельвару, Джованни и де Ламэру сопровождать себя. Де Ламэр отказался, потом в суете спуска лодок на воду перехватил оставшегося ненадолго одного Джованни и тихо попрощался:

— Когда вы вернетесь, меня уже не будет на борту. Так что оставайтесь с Богом и берегите себя.

— Прощайте, Шарль, — ответил Джованни, пожимая ему руку в ответ. — Храни вас Господь.

Они не могли обняться, чтобы не возбуждать подозрений.

— Может, увидимся еще, — сказал де Ламэр. Джованни кивнул:

— Даст Бог.

Филипп Французский остановился в роскошной резиденции Фиеско. Он не вышел встречать короля Англии, так как был болен и лежал в постели. Когда Ричард подошел к нему, Филипп приподнялся на подушках, чтобы обнять и поцеловать его:

— Этот крестовый поход меня доконает.

Однако король Франции вовсе не выглядел как человек, сраженный серьезным недугом, он был гладко выбрит и завит, словно специально подготовился к приему гостей, и хотя казался несколько утомленным, умирающим он определенно не был.

— Вы, верно, знаете маркграфа Честерского? — спросил у Филиппа Ричард.

— Откровенно говоря, я вас совсем не помню, — честно признался король Франции. — Но мы встречались раньше, правда? Надеюсь, в самом скором времени у вас будет возможность поправить мою забывчивость, — и Филипп одарил де Бельвара такой многообещающей улыбкой, что Ричард предпочел вмешаться и представить Джованни, который незамедлительно получил свою долю благосклонности французского короля.

Ричард не выдумал сходство Джованни с Филиппом, в их облике внимательный наблюдатель и правда смог бы обнаружить общие черты. Прежде всего, они были одного возраста и оба отличались весьма изящным телосложением, правда, король Франции казался несколько плотнее и, возможно, выше Джованни ростом, последнее никак не поддавалось сравнению, пока Филипп лежал в постели. Одним словом, некоторое слабое подобие весьма общего и не бесспорного свойства, при котором смело можно было сказать, что перепутать их невозможно.

«Острый нос, — подумал Джованни, любезничая с Филиппом, нос, который во все суется, как и мой», — Джованни понравился французский король, возможно, оттого, что Филипп держался спокойно, даже несколько самодовольно, и такая манера ему очень шла.

Ричард же, напротив, тревожился, по тому как он внимательно следил за каждым жестом, за каждым словом Филиппа, было ясно, что английский король отнюдь не избалован добрыми приемами короля Франции и никак не может поверить, что за внешне теплой встречей не скрывается какой-нибудь подвох.

Впрочем, глядя на Филиппа и Ричарда, невольно думалось, что они просто не способны чувствовать одно и то же, напротив, эти два короля соседних держав, привыкшие оскорблять свою взаимную привязанность недоверием, волею Провидения оказались навсегда обреченными испытывать противоположное, ибо родились совершенно разными: шумный, яркий Ричард был словно день, тихий, бледный Филипп — словно ночь. Всем своим существом Ричард как будто излучал солнечный свет, а Филиппа, казалось, окружало лунное сияние. И король Англии постоянно мучился над этой живой загадкой — королем Франции, которую он никогда не мог разгадать, а Филипп привык обманывать и всех вокруг, и самого себя, такова уж была его изменчивая неверная натура. Ричарду приходилось смиряться, Филиппу таиться. Занятые этой вечной борьбой света и тени, они не даровали друг другу счастье, а постоянно грабили один другого. Деятельный Ричард чувствовал себя бессильным рядом с Филиппом, недаром и самый острый меч затупляется, стоит надолго оставить его под лунным лучом, Филиппа же в свою очередь пугала страстность Ричарда, его грубая жажда жизни, и король Франции постоянно защищался от короля Англии, а как известно, лучшая защита — нападение.