Семизвездное небо - Герай Фазли

Внезапный приход Гюльбениз и Раджабли - этого звена в цепи случайностей, преследовавших его всю жизнь, - привел его в сильное возбуждение. Он знал, что это звено - последнее в этой цепи.

* * *

Шахназ, войдя в кабинет главного врача, вопросительно посмотрела на Салиму и, кивнув в сторону палаты, где лежал Айхан, спросила: "Как он?" Ей тоже передалось общее настроение, охватившее больницу, - необычная тишина.

Салима поднялась с места, присела на диван под белым чехлом рядом с Шахназ.

- Шахназ! - В этом слове было столько страдания, что Шахназ изменилась в лице. - Я хочу тебе кое-что сказать... но прошу тебя, чтобы никто не знал... Он сам меня об этом просил.

- О чем попросил? - Понимая, что услышит сейчас нечто невероятное, Шахназ постаралась взять себя в руки.

- Его грудь вся в шрамах, покрыта черными звездами. Их семь. Как на картине твоего художника...

- Ризвана Раджабли?

- Да, как на его картине...

Перед глазами Шахназ снова возник Эльдар. Что это значит? Почему в трудную минуту она всегда вспоминает Эльдара?

- Шахназ... я совершенно растерялась. И о беде с Марданом позабыла.

- Ты говоришь, на груди выжжены звезды? Тогда... Выходит, он и есть тот самый человек, которого видел Раджабли в концлагере?

- Мне тоже кажется, что это он...

- Отведи меня к нему... Прошу тебя, Салима!

- Нет, подождем немного. Сейчас там сам Раджабли с супругой.

- Как? Ризван Раджабли? И Гюльбениз-ханум? Что ты говоришь, Салима?! А когда же они приехали, почему я этого не знала?.. Зачем они приехали?

- Ответить я тебе не могу. Твой сын Эльдар привел их прямо сюда.

- А ты ничего не сказала Раджабли... про звезды?

- Нет, я ничего не сказала. Посмотрим, узнает ли его Раджабли сам?

- Да ведь Раджабли знаком с Айханом. Они виделись в его прошлый приезд. Если бы узнал, то тогда же... И потом, на этой войне было столько случайностей.

Они помолчали и только теперь заметили, какая их окружает тишина, больница будто замерла. Кроме их дыхания, в просторном кабинете не слышно было ни единого звука.

Наконец на втором этаже послышались тихие шаги. Глаза обеих были устремлены на дверь.

Вошла Гюльбениз и следом Раджабли. Шахназ, пытаясь справиться с собой, встретила их печальной улыбкой.

- Пожалуйста, Ризван-муэллим. Пожалуйста, Гюльбениз-ханум, проходите, садитесь.

Шахназ усадила Гюльбениз рядом с собой.

- Мы знакомы, хоть и заочно, - сказала она. - Ризван-муэллим много рассказывал о вас.

Гюльбениз как-то странно посмотрела на Шахназ.

- А разве Эльдар вам ничего не рассказывал обо мне?..

Шахназ будто ударило молнией.

Ризван Раджабли тоже удивленно посмотрел сначала на жену, потом на Шахназ.

- Странно. И мне о вас ничего не говорил. Только о Гюльназ, своей сестре.

Стул под главврачом Салимой скрипнул. По побелевшему лицу Шахназ скользнула какая-то дрожащая тень.

- Что все это значит, Гюльбениз-ханум? Почему он должен был мне о вас рассказывать, а вам обо мне?

- Я только одно могу ответить... вы счастливая женщина, Шахназ-ханум... и все же, - у нее не хватило смелости закончить, - и все же самая несчастная женщина в мире.

Будто ожидая именно этих слов, Шахназ прошептала:

- Верно. Я действительно столь же счастлива, сколь и несчастна. Голос ее подозрительно задрожал. - Ризван-муэллим, а вы сейчас, повидавшись с больным, ничего не заметили нового? Вы взглянули на его грудь?

Раджабли вообще ничего не понимал.

- Что вы имеете в виду, Шахназ-ханум?

На помощь ему пришла Гюльбениз:

- Шахназ-ханум, может быть, вы забыли, что Ризван вовсе не врач, а всего лишь художник. - Гюльбениз внезапно вспугнула тишину в больнице. - Но вместо него отвечу вам я. Да, на груди больного черные рубцы от выжженных звезд, как на картине Ризвана. Вы это хотели узнать? Когда я поправляла подушку больного, я видела все.

- Что ты говоришь, Гюльбениз?! Опомнись! - Раджабли встал, порываясь бежать к Айхану.

- Не спеши, Ризван, не надо спешить. Мы сейчас должны найти ответ на более важный вопрос, который - интересует Шахназ-ханум.

- Что вы хотите сказать, Гюльбениз-ханум?

- Ведь вас вовсе не интересует личность человека, на груди которого выжжены звезды. Этим пусть интересуется Рамзи-муэллим. Вы же хотите узнать, как зовут больного, который сейчас лежит в палате на втором этаже? Не так ли? А если это так, то достаточно было посмотреть не на его грудь, а в его глаза.

Шахназ показалось, что от этих слов стены комнаты зашатались, пол куда-то ушел из-под ее ног. Раджабли растерянно схватил жену за руку:

- Что ты говоришь, Гюльбениз?!

- Так вы знаете, кто этот больной? Это Эльдар Абасов, брат Гюльназ, сын Алмардана-киши, ваш, Шахназ-ханум, любимый. Наконец, мой...

Она не закончила, но никто не обратил на это ни малейшего внимания, потому что после этих слов ни стул главврача не скрипнул, ни плечи Раджабли не дрогнули, ни по лицу Шахназ не потекли слезы. Все ушли в себя. Мгновения ли, минуты ли прошли, но первым тишину нарушил тихий, горестный плач доктора Салимы. Прошло еще какое-то время, и к нему присоединился голос Шахназ:

- Прошу прощения, Гюльбениз-ханум... Я не один раз это предполагала, не раз намекала ему. Но он всегда отрицал... Но скажите мне, если это Эльдар, то почему он прячется? Я понимаю, он мог бы прятаться от меня, но чего ему скрываться от односельчан, от близких, наконец, от себя самого?

Гюльбениз вдруг повернулась в сторону Раджабли:

- Я при своем муже во всеуслышание заявляю, что первым, кто распахнул передо мною ворота любви, был Эльдар. Вот тогда я и подпала под очарование его глаз. И до сих пор не могу освободиться от этих чар.

Раджабли наконец пришел в себя.

- Извините меня. Но меня тоже словно магнитом притягивали глаза Айхана Мамедова. Но он действительно герой моего произведения, герой, имени которого я не знаю... Но почему он зовется Айханом Мамедовым?

- Этого я не знаю, - сказала Гюльбениз, - но ты можешь не сомневаться, что этот человек, которого вы зовете Айханом, есть не кто иной, как Эльдар Абасов. И на это у меня есть более веское доказательство. Помнишь, Ризван, ты часто читал мне стихотворение:

Я - сандаловое дерево, развесистое, ветвистое,

Я - скала с родниками на моей груди...

Шахназ в волнении подхватила:

Если уйду из этого мира, не высказавшись,

Не уподобляй меня сладкой мечте,

Любовь довела меня до совершенства...

- Да, именно это стихотворение и я слышал там, в фашистском концлагере, на мотив мугама "Шахназ"... Его повторял в бреду тот, кого пытали так изуверски...

Я - сандаловое дерево, ветвистое, развесистое...

Это стихотворение не имело конца, оно никогда не кончалось, и оно открыло бесконечность перед сидящими здесь людьми. В ней каждый имел свою тропинку. Раджабли не мог простить себе, что, появившись в Чеменли, не узнал этих бездонных, притягательных глаз, хотя обязан был узнать их среди тысяч других. Но как получилось, что он не смог этого сделать? Значит, прав был Айхан, когда говорил, что в каждом произведении он рисует только себя. Теперь он по-иному обязан взглянуть на мир. Но все-таки Раджабли был счастлив - он нашел эти глаза, нашел то, что искал долгие годы.

А Шахназ корила себя за то, что не поверила своему сердцу. И не было границ ее страданиям. И все-таки в самую последнюю минуту она успела открыть ему свою душу и видела, как счастлив был он. Это была не просто любовь - это было нечто иное, название которому люди еще не придумали.

А доктор Салима сидела на своем скрипящем стуле и боялась пошевелиться. Что она скажет Мардану?

Все по-прежнему молчали. Каждый ушел в себя. Первым не выдержал художник:

- Шахназ-ханум, а сам Айхан... то есть Эльдар... почему до сих пор молчал? Видимо, он не знал о моей картине.

- Как не знал? Мой сын показывал ему вашу картину.

- Тогда почему же?

- Если бы я могла ответить на ваш вопрос...

В этот момент стул, на котором сидела Салима, скрипнул. Салима пошевелилась. Рыдания душили ее.

- Что с тобой, Салима? - Шахназ взяла ее руки, в свои. - Что с тобой?

- Прости меня, Шахназ. Помнишь, я говорила тебе о моем великом горе, слезы мешали ей говорить, - помнишь?..

- Да что с тобой, Салима?

- Ты хочешь знать, чей сын Мардан?

- Как это чей? - Шахназ охватил ужас. - Эльдара?

- Нет, он сын Гюльназ, ты слышишь меня, Гюльназ!

* * *

Айхан знал, что приближается конец. "Чутье Алмардана" никогда не обманывало его. Не обманывало и в последний раз.

Он знал, что его тернистый жизненный путь близок к завершению. Последняя остановка совсем рядом. Нет, его не страшила смерть. В сердце своем он чувствовал легкость и одновременно беспокойство. Он знал, что это беспокойство последнее, пик всех испытанных до сих пор беспокойств. Он видел, как постепенно переставали подчиняться ему руки, ноги, глаза, сердце, даже мозг. Его руки многое сделали за жизнь, они много потрудились, на них было много борозд, но самыми глубокими были следы от спасительного штурвала его "железного сокола". Его ноги водили его из страны в страну, из края в край, и наконец привели в Чеменли. Только разум подарил ему слишком маленькую часть своих безграничных возможностей. Не дал ему ключа к познанию многих тайн этой бесконечной вселенной. Если бы он получил этот ключ, то мог бы считать, что постиг смысл "чутья Алмардана", его тайну.