Любовь императора: Франц Иосиф - Этон Цезарь Корти

На родине Елизавета обнаруживает весьма запутанную политическую ситуацию. Министр-президент граф Таафе, к которому она никогда не испытывала особой симпатии, и теперь близок тому, чтобы испортить отношения со всеми. Но и в Венгрии обстановка не улучшилась, особенно волнуются сторонники Кошута, члены так называемой партии независимости. Франц Иосиф рад, что снова имеет возможность обсудить с женой свои заботы, связанные с управлением страной. Император знает, что она далека от всего происходящего, и именно в силу этого имеет подчас непредвзятое суждение. Однажды он приходит в тот момент, когда императрица делает причёску и одновременно занимается с преподавателем греческого — с декабря 1891 года это опять Христоманос, — чтобы грек его не понял, Франц Иосиф говорит по-венгерски, и когда император покидает комнату, Елизавета говорит:

— Я беседовала с императором о политике. Я бы хотела, я бы могла помочь... Но я слишком мало её уважаю. Политики полагают, что управляют событиями, а между тем события всегда застают их врасплох.

В январе 1892 года Елизавете, которая охотнее всего полностью бы уединилась и ушла в себя, приходится выполнять некоторые представительские обязанности. Неожиданно она узнает, что её мать подхватила лихорадку, а дочь вот-вот разрешится от бремени. 26 января приходит весть о том, что герцогиня Людовика скоропостижно скончалась на восемьдесят четвёртом году жизни от воспаления лёгких. Днём позже Валерия благополучно производит на свет дочь, которую, естественно, нарекают Елизаветой и зовут Эллой.

Все эти события сильно подрывают нервную систему императрицы. Она снова спешит на Корфу. Там она много гуляет с Христоманосом, и греку приходится напрячь для этого все свои физические силы. Однако как и вещи, люди тоже быстро надоедают императрице, душа которой не знает ни минуты покоя. Со временем она начинает тяготиться Христоманосом из-за некоторой слащавости, мечтательности его натуры, оторванности от жизни. В конце апреля 1892 года у неё появляется некий мастер Фредерик Баркер из Александрии, наполовину англичанин, наполовину грек. После непродолжительной поездки в Афины императрица в начале мая возвращается на родину. В Лихтенэгге она навещает дочь, радуется её счастливой семейной жизни, но при этом признается, что эта зима, перервавшая со смертью матери последнюю нить, которая связывала её с родиной и с молодостью, так подорвала её здоровье, что ей теперь радость не в радость.

В июне императрица отправляется в Карлсбад, чтобы пройти там курс лечения. Елизавета так много ходит, что Христоманос едва волочит ноги от усталости. Поскольку императрица при этом совсем ничего не ест, у неё случаются приступы головокружения. «Её величество так плохо выглядит, — сообщает графиня Фестетич, — что просто сжимается сердце... У неё идея фикс, что она прибавляет в весе. Если бы я так не упрашивала её, думаю, она давно умерла бы от голода...»

В таких условиях нечего и думать, чтобы Елизавета прибыла в Будапешт на двадцать пятую годовщину коронования, чего страстно желает венгерская нация. Тем не менее в венгерском парламенте принимается поздравительный адрес, в составлении которого принимают участие и члены оппозиции.

Из Карлсбада Елизавета возвращается на свою баварскую родину, затем едет в Швейцарию, в Цюрих, в Кальтбад-Риги и в Люцерн. Повсюду она целый день на ногах.

Франц Иосиф теперь пишет жене почти ежедневно. Трогательно видеть, как подробно он повествует ей обо всём важном, хотя Елизавета по-прежнему совершенно не интересуется политикой. «Индепенденс Бельж» неожиданно сообщает, будто бы императрица заказала мессу по поводу девяностолетия со дня рождения Кошута, которое приходится на 16 сентября, и послала ему поздравление. Хотя эта новость немедленно опровергается, многие люди в Венгрии тем не менее верят этому. В конце сентября, возвратившись из Швейцарии прямо в Гедель, Елизавета спокойно проводит там прекрасные осенние дни, с грустью наблюдая за роспуском того, что осталось от конюшни охотничьих лошадей.

Когда в Будапеште начинаются беспорядки, вызванные возложением венков к памятнику Гентциса, австрийского защитника Офена в 1848 году, двор демонстративно покидает Гедель и возвращается в Вену. Однако в Венгрии убеждены, что императрица к этому решению не имела никакого отношения.

В ноябре 1892 года в Вену прибывает великий князь — наследник русского престола[67]. Чтобы подчеркнуть особое внимание к гостю, императрицу тоже побуждают появиться за столом. Великий князь находит это совершенно естественным, поэтому приходится обратить его внимание на то, как высоко в данном случае следует оценивать факт присутствия императрицы, обычно само собой разумеющийся.

Отношение Елизаветы к Францу Иосифу теперь опять очень тёплое. И тем не менее она не может усидеть на месте, её снова манят путешествия, хотя прощание с императором даётся ей тяжело — так тяжело, как никогда ещё не было. На этот раз императрица собирается отправиться через Сицилию и Балеарские острова в Испанию, чтобы переждать зимние холода. «Мне понятно, — пишет по этому поводу Мария Фестетич Иде Ференци, — когда стремятся к теплу, но чтобы провести зимой три месяца на судне, нужно иметь особое пристрастие. Куда мы отправимся, не знает, собственно говоря, даже Её величество». Франц Иосиф тоже с тревогой ожидает телеграммы, что императрица благополучно прибыла «куда-то».

Елизавета снова проводит свой день рождения и Рождество не на родине. «Сегодня я хочу, — пишет Франц Иосиф, — принести тебе самые искренние пожелания счастья и просить, чтобы в течение того, возможно, непродолжительного времени, которое нам с тобой ещё осталось жить, ты оставалась со мной такой же доброй и милой, какой была для меня прежде. Я хотел бы сказать тебе это, поскольку не умею как следует дать это понять (да тебе и наскучило бы, если бы я то и дело демонстрировал это), как страстно я тебя люблю. Спаси и сохрани тебя Бог и дай нам с тобой свидеться — большего нам нечего и желать...» Письмо опять подписано «твой малыш», что в последние годы случалось нечасто.

Если император с императрицей как нельзя лучше понимают друг друга, в монархии, напротив, растёт недовольство тем, что Елизавета не только полностью игнорирует свои обязанности императрицы и удалилась от двора и общества, но и почти на протяжении всего года не бывает на родине. Дипломаты в Вене фиксируют эти настроения в своих отчётах. Елизавета же давно не обращает внимания на людские пересуды. В канун Рождества она получила приглашение королевы-регентши Испании посетить Аранюэс, но отговаривается ишиасом. В Мадриде огорчены её отказом, считая, что ссылка на состояние здоровья после всего того, что известно о прогулках и походах императрицы, не слишком убедительна. Хочешь не хочешь, приходится довольствоваться известиями о странных поступках Елизаветы.

Настроение у императрицы неустойчивое. «До сих пор я не знала, — вздыхает графиня Фестетич, — как трудно исполнять свой долг». При кочевом образе жизни сохранять мир и покой в окружении императрицы становится всё сложнее. Из Кадикса она возвращается в Гибралтар. Далее яхта направляется через Майорку в Барселону, потом на Ривьеру, а оттуда — в Турин. Ни один человек не знает, где он окажется. Здесь приходит известие, что эрцгерцогиня Валерия родила мальчика. Елизавета радуется. Доволен и Франц Иосиф. «Не знаю, почему, — пишет император жене, — но я не могу не думать о Рудольфе. Этот мальчуган — хоть и слабая, но всё же замена нашему сыну».

Из Италии императрица решает направиться в Женеву, а оттуда — на Территет. Женева особенно ей нравится. Елизавета просит мужа дать себе хоть небольшой отдых и приехать к ней в прекрасную Швейцарию. Её мучает совесть, что она так долго оставляет императора одного, и она всегда просит Иду Ференци позаботиться о её муже и его маленьких пристрастиях. Та часто устраивает небольшие завтраки с замечательной колбасой и жарким из свинины, а также с превосходным крестьянским хлебом из родной Пушты, которые очень нравятся императору. Единственной отрадой для этого человека, одинокого на своём престоле, по-прежнему остаётся фрау Шратт. Когда ни её, ни императрицы рядом с ним не оказывается, он впадает в меланхолию, что проскальзывает в каждом из его писем.

Франц Иосиф прибывает в Территет. Весь мир удивлён, что император приехал в Швейцарию, которая известна как прибежище всякого рода нигилистов и социалистов. Изобретательные газетчики склонны объяснять это тем, что императрица сошла с ума, вообразила себе, что и Франц Иосиф застрелился, и собирается броситься со скалы в пропасть. В ответ Баркер, который в действительности не кто иной, как искусный афинский врач, занимающийся лечением нервных болезней, заявил, что необходимо доказать императрице, что её супруг ещё жив. Миланская газета «Секоло» распространяет все эти домыслы и добавляет, что императрица успела разлюбить свой «Ахиллеон» и боится возвращаться туда, поскольку знаменитый македонский разбойник Атанасио намерен ворваться на виллу со своей шайкой, ограбить её и потребовать колоссальный выкуп. Эти ужасы, описанные в итальянской прессе, вызывают озабоченность на родине. В газете «Мадьяр хирлап» появляются сетования по поводу того, что в Венгрии о законной королеве не слышно ни слова. На самом деле настроение Елизаветы именно теперь несколько лучше, но её страсть к длительным пешим прогулкам остаётся неизменной. Дождь ли, 6уря ли — она не в силах усидеть дома, и нередко случается так, что ветер выворачивает у неё зонтик, срывает с головы шляпу, и домой она возвращается промокшей до нитки.