Шахматист - Вальдемар Лысяк

Утром 9 декабря (вторник), разбуженный Сием пораньше, Бенджамен помчался в Познань один. Филадельф уже ожидал его, но их обоих ждала неожиданность — двери в собор кармелитов были закрыты. Тогда они пошли дальше и уселись у бернардинов, в соборе возле монастыря, под стенами которого уже начали устраиваться шумные торговки. Гвардеец осмотрелся еще раз и вынул из-за пазухи свернутые бумаги.

— Ознакомьтесь с этим и как можно скорее уничтожьте, — сказал он. — Это список лиц, из которых состоит ближайшее окружение узурпатора. Слуги, секретари, охрана, министры, штаб, военные, которые сейчас пребывают в Познани — с описаниями лиц и характерных признаков. Не думаю, чтобы все это было нужно двойнику больше, чем на несколько часов, так как затем мы перехватим все нити и будем ими дергать. А вот здесь досье на Шульмайстера…

Пока тот говорил, Батхерст просматривал отдельные листки. Услышав фамилию Шульмайстера, он буркнул:

— Убогое это досье…

— Это все, что мы успели собрать.

— …но занимательное… Ну вот, сын пастора, вот оно как…

Он хотел сказать: «как и я сам», но вовремя сдержался.

После этого он перелистывал страницы одну за другой, читая некоторые сведения тихо вслух, как будто разговаривал сам с собой:

— Псевдонимы: «Господин Карл», «Рыжий Карл», «Почтмейстер»… Мания величия… Ясное дело, без нее он был бы мальчиком на посылках, как и всякий, кто ее лишен… Везунчик! Много раз вырывался из лап австрийцев. Жестокий и не знающий сомнений. Следовательно — умный… Ооо, любит театр! И еще… что здесь написано?… Любит детей! Замечательная смесь![258]

Увлеченный таким сходством между собой и Шульмайстером, Батхерст впал в некий транс, он читал и комментировал вполголоса, все время в стиле беседы с самим собой, пока филадельф не перебил его:

— У нас нет времени, вы прочитаете это потом! И вообще, не понимаю, какое это вообще может иметь значение! Сами мы Шульмайстером заниматься не будем и, конечно, не потому, что знаем его как любителя театра! Нас же он тоже не тронет, поскольку не имеет о нас понятия!

— Вот в этом никогда нельзя быть уверенным, — заметил Бенджамен.

— Мы в этом уверены. Доказательством является то, что мы до сих пор живы. Если бы он хоть что-то о нас знал, мы все уже делили бы общую могилу! Пока что он ничего не знает. А узнает, когда будет стоять перед расстрельным взводом! Поэтому я и не понимаю, зачем все это…

«Ты и не должен», — подумал Бенджамен. Даже если бы он и хотел, то не объяснил бы этому человеку, что ему доставляет буквально физическое наслаждение иметь такого противника, как Шульмайстер, соль всей этой игры, брата-близнеца по другую сторону баррикады, и чтобы иметь возможность обмануть его с помощью прекрасной, словно симфония Бетховена, комбинации, он хочет знать о нем все — как мужчина желает познать любимую женщину. Ну как бы он мог все это объяснить?

— Сколько у нас времени? — спросил он.

— Не знаю, — ответил агент филадельфов. — Но несколько дней — наверняка. Раньше, чем к концу недели он отсюда не тронется. Все ускорилось…

— И от чего это зависит?

— От захвата постоянных переправ на Висле, Буге и Нареве. Наши войска, переправляющиеся через Вислу, попадают в тесный угол между австрийской границей, Наревом и Вислой. Чтобы получить свободу маневра, необходимо овладеть переправами на Нареве или Буге, а вот этого пока не удалось[259]. Русские Беннингсена крепко удерживают противоположный берег, а от Белостока подходит новая русская армия Буксгевдена. Развитие событий на этом участке, естественно, будет иметь свое значение, но главную роль играет мост на Висле, который сейчас восстанавливает Мюрат. Можно сказать практически наверняка: как только этот мост будет готов, Бонапарт выедет из Познани через двадцать четыре часа.

— Имеются ли какие-нибудь донесения, на основании которых можно было бы определить, сколько времени займет восстановление этого моста?

— Как я уже говорил, дня четыре… или пять. И это все наше время. На большее лучше не рассчитывать, потому что можно и поскользнуться. Там, в Варшаве, они рвут все жилы, работают день и ночь… Вы готовы, О'Лири?

— Почти. Послезавтра буду готов наверняка.

— То есть, даже в самом худшем случае, это будет еще перед планируемым отъездом. Но мне кажется, все не так уж и плохо. Я думаю — у нас есть пять дней. Когда мы должны начать действовать?

— Послезавтра. Вам нужно будет напомнить ему про «железную маску», а если этого будет мало, упомяните еще и про «Шахматиста» фон Кемпелена.

— Хорошо, это будет несложно. Почти каждый день он куда-нибудь выезжает и часами шастает по округе.

— В мундире полковника конных егерей?

— Всегда. Плюс плащ и шляпа.

— Какая охрана?

— Около тридцати человек. В основном, польские гвардейцы, от нас — с десяток человек. Но два раза он был только с нами и с тремя поляками, всего двенадцать человек. Так что, бывает по-разному[260].

— Во сколько он выезжает?

— Утром или до полудня. Очень редко — позднее одиннадцати. Точного времени я сообщить не могу, точно на него положиться нельзя. Несколько дней назад он играл в Гарун-аль-Рашида: бродил по городу вечером в гражданском платье и наблюдал. Его сопровождало трое наших и один поляк, переводчик. Он обожает подобные штучки, в Париже частенько так делает.

— Зачем?

— Говорит, что таким образом, инкогнито, может слышать глас народа без посредников.

— Когда вы мне сообщите? — спросил Батхерст.

— О чем?

— О дне приезда императора в Шамотулы.

— Мне трудно сказать заранее. Может, за час, а может — за трое суток. Мы кого-нибудь пришлем. От часа ноль, о котором сообщит вам наш посланник, вы должны быть готовы постоянно, вплоть до приезда корсиканца.

— Кто, месье, будет контролером замены с вашей стороны?

— Я. Постараюсь быть в эскорте. Но этого мало. Чтобы мы поверили, то есть, чтобы я был совершенно уверен и мог донести начальнику, что замена все-таки совершилась, кто-то из наших будет и вместе с вами, чтобы следить за операцией с вашей стороны. И еще одно: перед тем мы должны увидеть двойника.

— Очень хорошо складывается, — сказал Бенджамен, — поскольку я как раз хотел просить, чтобы вы провели двойника ко двору, на час или на два, как можно дольше. Затем, чтобы он как можно лучше присмотрелся к Наполеону.

— Что?! — отшатнулся филадельф. — Это невозможно!

— Это обязательное условие.

— Повторяю, это невозможно!

— Ах, так? Для вас это невозможно?… Я боюсь, месье, что невозможно, чтобы организация, для которой такая мелочь невозможна, была способна перехватить власть! И только не стройте оскорбленных мин, ибо — либо все это просто комедия, и тогда я выхожу из игры, либо мы играем серьезно, и я знаю, что у меня имеются надежные партнеры, которые сотрудничают со мной, и которые не пустят все сделанное мною псу под хвост уже через час после моего отъезда!.. Так как?! Вы же, вроде бы, контролируете и штаб и двор!..