Хрустальный грот - Мэри Стюарт

В звуке не было ничего необычного. Два черных ворона взлетели с холма и теперь возмущенно бранили меня с валунов.

Я медленно стал взбираться по тропе, ведущей мимо источника на склон горы над пещерой. Вороны, каркая, перелетели еще выше. Из зарослей молодого папоротника взлетели еще две птицы. Пара других продолжала трудиться над чем-то, лежащим под кустом одевшегося в нежные цветы терновника.

Я взмахнул факелом, прогоняя их прочь, и побежал.

Никто не мог бы сказать, как давно он погиб. Птицы, ветер и дождь начисто выбелили кости. Но я узнал его по выцветшим коричневым лохмотьям, на которых покоился скелет, и по старой изношенной сандалии, одиноко валявшейся неподалеку среди апрельских маргариток. Одна кисть отвалилась от сустава, и у моих ног лежали чистые хрупкие косточки. Я заметил, что мизинец был когда-то сломан, а затем залечен, но сросся криво. Сквозь ребра грудной клетки пробивалась апрельская трава. Напоенный солнцем воздух был прозрачен и чист и пах цветущим дроком.

Факел погас во влажной, сочной траве. Наклонившись, я поднял его. Не стоило швырять им в воронов, подумалось мне. Его птицы устроили ему подобающие проводы.

Услышав шаги у себя за спиной, я резко обернулся, но это был всего лишь Кадал.

— Я видел взлетевших птиц, — произнес он, глядя на останки под терновым кустом. — Это Галапас?

Я кивнул.

— Я видел головешки у входа в пещеру. Я догадался.

— Я и не знал, что прошло так много времени.

— Позволь мне заняться этим. — Кадал наклонился над скелетом. — Я похороню его. Иди и жди меня там, где мы оставили лошадь. Возможно, мне удастся найти там внизу какое-нибудь орудие или я спущусь в…

— Нет. Пусть он покоится в мире под терновником. Мы насыплем над ним холм, и пусть полый холм укроет его. Мы сделаем это вместе, Кадал.

Наносив мелких камней, в изобилии лежавших на склоне горы, мы сложили невысокий могильный курган, затем кинжалами нарезали пласты дерна, чтоб обложить ими могильник. К концу лета он зарастет папоротником и наперстянкой, и свежие травы укутают его словно саваном. Ненужные больше, мы оставили его.

Спускаясь мимо пещеры, я думал о том, как шел этой тропой в прошлый раз. Я помню, я тогда оплакивал смерть Сердика, расставание с матерью и Галапасом, все утраты, какие, казалось, предвидел я в будущем.

«Ты увидишь меня снова, — сказал он мне на прощанье. — Это я тебе обещаю». Что ж, я увидел его. И однажды, в этом я не сомневался, сбудется и другое его предсказание.

Меня пробрала дрожь. Перехватив быстрый взгляд Кадала, я отрывисто бросил:

— Надеюсь, у тебя хватило ума захватить флягу. Мне нужно выпить.

4

Кадал захватил не только флягу, он принес также пищи — соленой баранины, хлеба и прошлогодних олив в масле. Мы расположились на опушке леса и принялись за еду. Рядом щипала траву лошадь, а внизу, вдалеке, среди апрельской зелени полей и поросших молодым лесом холмов, блестели плавные изгибы реки. Туман рассеялся, и наступил прекрасный день.

— Ладно, — немного погодя сказал Кадал. — Что теперь мы будем делать?

— Отправимся повидать мою мать, — ответил я. — Если она, разумеется, все еще здесь. — И с внезапной яростью, о существовании которой в себе я даже не подозревал, добавил: — Клянусь Митрой, я многое отдал бы за то, чтобы узнать, кто повинен в содеянном!

— Да кто же это может быть, кроме Вортигерна?

— Вортимер, Пасцентий, кто угодно. Если человек мудр, мягок и добр, — с горечью продолжал я, — мне кажется, что рука любого, рука каждого поднимется на него. Галапаса мог убить разбойник ради куска хлеба, или пастух ради коров, или проходивший мимо солдат ради глотка воды.

— Это не было убийством.

— Чем же тогда?

— Я имею в виду, что в нем участвовало несколько человек. Свора всегда страшнее, чем волк-одиночка. Я бы сказал, это были люди Вортигерна, которые пришли со стороны города.

— Возможно, ты прав. Это я обязательно узнаю.

— Полагаешь, тебе удастся повидать мать?

— Я попытаюсь.

— Он… у тебя есть послание к ней?

Думаю, то, что он осмелился задать мне подобный вопрос, было мерилом наших отношений с Кадалом. А потому я ответил без утайки:

— Если ты спрашиваешь, просил ли Амброзий меня что-нибудь передать ей, то нет. Он положился на меня. То, что я ей скажу, целиком зависит от того, что произошло со времени моего бегства. Сперва я поговорю с ней и только после этого решу, что ей сказать. Не забывай, что я давно не видел ее, а людям свойственно меняться со временем. Я хочу сказать, и верность может найти себе нового господина. Взять хоть меня. Когда я видел мать в последний раз, я был всего лишь ребенком, и сохранил детские воспоминания — мне только известно, что я совсем не понимал ее, не понимал, о чем она думает, чего она хочет. Ее чувства мне неизвестны, и дело даже не в том, насколько она погрузилась в свою веру, а в том, что она испытывает по отношению к Амброзию. Боги свидетели, не ее в том вина, если она изменилась. Она ничем не обязана Амброзию. Об этом она хорошо позаботилась.

— Монастырь не тронули, — задумчиво произнес Кадал, устремив взор в зеленую даль, пересекаемую блестящей лентой реки.

— Вот именно. Что бы ни случилось с городом, обитель Святого Петра Вортигерн не тронул. Вот почему мне сперва нужно выяснить, кто на чьей стороне, а уж потом передавать какое-либо послание. Она столько лет пребывала в неведении, что еще несколько дней уже ничего не изменят. Что бы ни случилось, Амброзий сам скоро прибудет сюда, и я не могу рисковать, открывая ей слишком много.

Кадал принялся складывать в дорожную суму остатки пищи, а я сидел, подперев рукой подбородок, и размышлял, глядя в сверкающую даль.

— Узнать, где сейчас Вортигерн, нетрудно, — медленно добавил я, — то же верно и в отношении Хенгиста: успел ли он высадиться, и если да, то где и сколько с ним людей. Возможно, Маррику не составит труда все это разведать. Но есть еще кое-что, о чем меня просил разузнать Амброзий — едва ли об этом что-то знают в монастыре, — и теперь, когда Галапас мертв, мне придется искать иные пути. Мы подождем до сумерек, а затем отправимся в святую обитель. Моя мать скажет нам, к кому можно обратиться, не подвергая себя опасности. — Я посмотрел на него. — Какого бы короля она ни предпочла, меня она не выдаст.

— Это вполне справедливо. Что ж, будем надеяться, тебе позволят с ней повидаться.

— Если она узнает, кто ее спрашивает, думаю, понадобится нечто большее, чем просто слово аббатисы, чтобы удержать ее от встречи со мной. Не забывай, что она все-таки дочь короля. — Я лег на теплую траву, заложив руки за голову. — Даже если я еще и не сын короля…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});