Солдат великой войны - Марк Хелприн

Они уходили в море по широкой дуге, чтобы их не видели с суши. Не думали, что кто-либо на Сицилии ждет подхода скотовоза со ста пятьюдесятью элитными солдатами, но хотели вообще избегать суши, словно опасались, что и у пустынных гор есть глаза. Со всех сторон скотовоз окружало Средиземное море, простирающееся на юг до самой Африки. Однажды они увидели английский миноносец, который двигался параллельным курсом. Полдня оставался на виду, потом повернул, постепенно уменьшаясь до точки, превращаясь в мираж, наконец, исчез из виду, и вновь их окружала одна лазурь.

Они находились вне торговых путей, вне войны, и тишина нарушалась только гулом работающего двигателя да плеском волн. Нигде не видно было поднимающегося из трубы дыма далекого корабля, и небо синело той же пустотой: ни облаков, ни птиц.

Гварилья и Алессандро стояли на плавно покачивающемся носу корабля.

– Смотри. – Гварилья обвел горизонт рукой. – Вокруг одна синева. Мы ничего не можем с этим поделать. И не можем этого понять.

– Синева за пределами нашей досягаемости, – кивнул Алессандро. – Она важна. Мы – нет.

– Мы не можем даже прикоснуться к ней. – Гварилья вглядывался в бесконечность синевы. – И все-таки, если бы не моя семья, я бы мог остаться в море навсегда.

– Гварилья, тебе не захочется быть в море в шторм.

– Даже в шторм на глубине оно спокойное. Я не против того, чтобы утонуть. Я бы лишился тела, веса, превратился бы в кусок синевы… Гварилья синий.

Капитан скотовоза знал один маленький островок с источником пресной воды. Перед началом войны он вывез оттуда на материк последнего пастуха и стадо. Теперь, по его словам, там осталось только несколько одичавших овец, а вода из источника ручейком стекала в море. Они также могли набрать там дров, чтобы сэкономить уголь. Еще он говорил, что с верхней точки островка видна Сицилия и им надо подойти с юга, чтобы островок находился между ними.

Они вошли в маленькую бухту, бросили якоря, матросы спустили на воду две шлюпки. Когда полковник увидел три своих взвода, сгрудившихся у леерного ограждения и не сводящих глаз с залитого солнцем островка, он разрешил всем высадиться на берег. Те, кто умел плавать, попрыгали за борт, тут же сбросив ботинки.

Алессандро прыгнул с кормы. После недели на море наконец-то оказался в воде. В одних лишь трусах летел, казалось, долгие часы. Раскинув руки, глубоко вдохнул, вращался в воздухе, точно сорванный с ветки лист. Наконец разбил гладкую поверхность фонтаном брызг, провалился глубоко-глубоко, пока запасенный воздух не потащил его вверх, к ветру. Другие солдаты падали в воду, как артиллерийские снаряды. Алессандро вновь нырнул, закрыл глаза, принялся кружиться под водой, наслаждаясь состоянием невесомости. А солдаты продолжали прыгать за борт, входили в воду, словно ангелы – в атмосферу.

Что-то заставило всех, а их было больше сотни, изо всех сил спешить к узкой полоске пляжа. Они напоминали стадо мигрирующих бурых дельфинов. Когда вылезли из воды, принялись обследовать холмы. Их босым ногам не грозили ни колючки, ни острые камни: землю покрывал толстый, пружинистый слой сосновых иголок, который формировался несколько тысячелетий.

Они поднялись на хребет, уставились на север, где в жарком воздухе виднелись вершины сицилийских гор. Островок окружало совершенно пустынное море. Солдаты стояли, прикрывая глаза ладонью от слепящего солнца. Одно слово перекатывалось по их неровной шеренге, звучало, как магическое заклинание: «Сицилия».

* * *

Они пошли на запад и несколько дней курсировали вдоль белоснежных пляжей Туниса, пока наконец в три часа ночи под сверкающими звездами не миновали городок Сан-Вито-Ло-Капо, в котором не светилось ни единого огонька, и не высадились на восточной стороне самого северного мыса Сицилии. Скотовоз развил максимальную скорость и заглушил двигатель, чтобы подойти к берегу в тишине. В полной темноте – все фонари предусмотрительно погасили, – корабль выполз носовой частью на песок, словно бревно, принесенное морем.

– Как же вы отойдете от берега, не включая двигатель? – спросил Фабио одного из матросов.

– Скоро начнется прилив, а течение здесь от берега. К рассвету мы будем достаточно далеко, чтобы запустить двигатель, не разбудив в городе ни единой живой души, – ответил матрос.

Повозки и ящики с припасами краном вытащили из трюма и поставили у борта. Речные гвардейцы, с винтовками и набитыми вещмешками, спускались в воду на веревках, погружаясь по пояс. Шли к берегу, подняв над головой винтовки и патроны. Повозки опустили в воду и выкатили на берег по легкому прибою. Ящики с амуницией перевезли на двух шлюпках, загружая их под завязку.

Когда скотовоз разгрузили, он, как и предсказывал матрос, приподнялся в воде. И скоро его понесло в море – с неработающим двигателем и потушенными огнями.

На холме, господствующем над пляжем, где они высадились, и в нескольких километрах к северу от спящего городка высилось несколько зданий, окруженных массивными каменными стенами с парапетом. Когда-то это была тюрьма, но теперь здания пустовали. Они направились туда, стараясь не шуметь, обходя несколько домов, темнеющих неподалеку. На створках ворот висели щиты, предупреждающие, что посторонним вход воспрещен, а нарушителей ждет суровое наказание. На двух скобах, приваренных к створкам ворот, висел здоровенный замок. Один из речных гвардейцев предложил перелезть через стену и затащить повозки и ящики на веревках.

– Слишком много шума, – ответил полковник, роясь в курьерской сумке. – У меня есть ключ.

Облюбовавшие тюрьму кошки в ужасе разбежались, когда речные гвардейцы вошли на просторный двор и закрыли за собой ворота. Впотьмах они не видели ничего, кроме теней. С обращенной к морю стороны cortile не слышалось шума прибоя, зато можно было разглядеть горы, поднимающиеся в глубине острова. Полковник приказал разбить лагерь на стороне, противоположной от моря.

– Никаких костров, – предупредил он, – и никакого шума. Составьте винтовки в пирамиды – и спать. Мне нужен один часовой у ворот и один на крепостной стене у парапета. Как только начнет светать, с крепостной стены часовой уходит, а окошко в воротах закрывается. Чуть-чуть освоимся и решим, как быть с домашним хозяйством, хотя я надеюсь, что дома мы много времени проводить не будем.

– Господин полковник? Не будем? – переспросил солдат в очках, выглядевший как кукла, но при этом один из лучших стрелков в Европе благодаря отличной винтовке, крепким нервам и прошлому на гражданке: он вырос в семье оружейных дел мастера и с детства приобщился к стрелковому оружию.

– Тебе нравятся пешие прогулки, так? – спросил полковник.

– Я их просто обожаю, господин полковник, – ответил солдат-кукла.

Они составили винтовки в пирамиды, положили на землю вещмешки, улеглись сами. Несколько секунд Алессандро смотрел на звезды. Теперь они не покачивались и за ними не приходилось следить глазами, как на корабле, зато видимость ограничивали темные стены. Он не думал, что его мать бродит сейчас среди звезд, но их незыблемость, недоступность и непостижимость навели его на мысль, что он, возможно, не прав.

* * *

Они оставались в тюрьме несколько недель. Каждый получил камеру, где держал снаряжение, которое инспектировалось дважды в день, чтобы убедиться, что речной гвардеец в любой момент готов к выходу на задание: сухой паек, патроны и вода уложены в рюкзак, висевший на двери камеры. В дневные часы никто не подходил к окнам.

Порядок отличался от заведенного в Мерстре разве что тишиной. Они занимались боевой подготовкой, отмеряли круги по внутреннему двору, чистили оружие и маршировали в полной тишине. Команды отдавались шепотом. Как и в Местре, ели они мало. До того, как взойдет луна, и после того, как она зайдет, им разрешалось ходить купаться в полосе прибоя за тюрьмой – группами по пять человек. Они спускались вниз по веревке с крепостной стены и бросались в волны. Тут и обнаруживалось, какими сильными они стали, как быстро могли плыть, не сбивая дыхания. И обратно по веревке они не взбирались, а буквально взлетали.

– Эти сукины дети, за которыми мы сюда приехали, наверняка уже наели огромные животы, – уверял Фабио. – Наверняка целыми днями жрут и пьют вино. Когда мы начнем гоняться за ними по холмам, в жару, с оружием и водой, кто, по-вашему, победит?

– Они, – отрезал солдат-кукла. – Спрячутся в кустах, а когда мы пойдем мимо, уложат выстрелами в спину.

– Нас сто пятьдесят, – напомнил Фабио.

– Не уложат, если мы будем там, где нет кустов и деревьев, – добавил Алессандро.

– А что мы будем есть?

– Не знаю, но, думаю, то же, что и всегда: финики, инжир, спагетти, вяленое мясо. Что, по-твоему, ждет нас там? – Он указал на горы, высившиеся над тюрьмой. – Рестораны?

Ночью Алессандро лежал в своей камере с распахнутой дверью, слушая море. Когда-то он жаждал того, что помнил, прилагал столько усилий, чтобы максимально точно вспомнить эпизоды прошлого, цвета, ощущения, меняющийся свет. Когда-то он думал, что все вернется на свои места, как только он покинет армию и доберется до дома, но теперь понял: можно выкупить сад, вырвать сорняки, обрезать фруктовые деревья, посадить овощи, вернуть на прежние места шезлонги, кошек, воду в фонтане, но это не будет прошлым. Оно ушло навсегда, воспоминания могут утешить только тех, кто не очень-то понимает, что он любил.