Шахиня - Леопольд Захер-Мазох

– Ну, что ты теперь скажешь, мерзавец?

Полковник в ответ только вздохнул.

– Это, голубчик, еще далеко не все, – заявил Волков и приказал, – свяжите его по рукам и ногам и хорошенько отделайте его по-турецки палкой по пяткам.

– Ради Бога, Волков, что за дикая мысль, – возопил полковник.

– Ты мой раб? – спросил Волков, поднимаясь на ложе.

– Да.

– Тогда что за разговоры.

Мавры связали полковнику руки и ноги, принесли длинную жердь и прикрепили его к ней пятками вверх.

– Пощади! – взмолился Мальцан.

– Никакой пощады! – засмеялся Волков, в своей большой роскошной султанской шубе чувствовавший себя стопроцентным деспотом. – Задайте-ка ему бастонаду[108] , я буду сам считать.

Один из мавров подошел к жертве Волкова с тонкой тростью.

– Раз! – приказал султан, вытянувшись на ложе.

Трость со свистом рассекла воздух, Мальцан только охнул.

– Два!

Зловещая трость снова опустилась на пятки полковника. При двадцатом ударе он запросил пощады и выглядел уже совершенно плачевно. Однако у Волкова нашелся для него только издевательский смех, и он продолжал преспокойно отсчитывать дальше. Насчитав, вероятно, ударов пятьдесят, он только тогда приказал истязателям остановиться и развязать полковника.

– Теперь поблагодари меня, раб! – повелел Волков, и бедняге пришлось еще и поцеловать ему руку.

– Все, достаточно! – молвил султан после этого, и мавры вместе с полковником в мгновение ока исчезли.

Перед осчастливленным снова предстала могущественная фея.

– Ну, объяви мне свое третье, последнее желание, – предложила она. – Хорошенько подумай, чего ты просишь, потом ты больше не сможешь предъявлять мне никаких требований, а наоборот будешь сам обязан служить мне.

– Лучшее на десерт! – воскликнул Волков, ни секунды не раздумывая. – Наколдуй мне сюда немедленно красивую богоподобную женщину, которую я люблю и которой я поклоняюсь.

– Назови ее!

– Царица.

Фея взмахнула жезлом, из-под сводов ротонды сверкнула молния, от удара грома закачалось здание и затряслась земля. Волкова окутал туман благовоний, который постепенно рассеялся, и у него, ослепленного ярким светом, все расплылось перед глазами в розовое пятно.

Волков издал крик. Словно сквозь волшебную пелену он увидел теперь царицу. Стена перед ним превратилась в огромное зеркало, в котором он увидел отражение красивой женщины, неотступно занимавшей все его мысли во сне и наяву, которая в спокойной позе возлежала на оттоманке. Она была окутана белым облаком шелка и кружев, глаза ее были закрыты; казалось, она спала.

– О, как же она прекрасна, – пробормотал Волков, соскальзывая со своего царского ложа и с немым обожанием опускаясь перед отражением на колени.

Фея приблизилась к волшебной картине и коснулась ее своим маленьким жезлом, стена разошлась, прекрасная дама проснулась, огляделась вокруг, божественно-привлекательно улыбнулась Волкову и затем встала, чтобы спуститься к нему.

– Ты идешь ко мне, моя госпожа, моя богиня! – прошептал молодой актер.

– Как ты сюда попал, Волков? – спросила царица, подойдя к нему и поднимая его на ноги. – А я? Не сон ли это?

– Нет, нет, – воскликнул он, – это реальность, великолепная чудесная реальность, я пью твое сладостное дыхание, я держу тебя в своих объятиях.

Он порывисто обнял ее, но она мягко высвободилась из его рук.

– Не так, мой друг, – сказала она, – сдерживай себя, иначе мне придется тебя покинуть.

– Ты моя! – воскликнул Волков. – Добрая фея подарила мне тебя на час блаженства, и я не отпущу тебя, потому что боготворю, ты для меня все, больше, чем весь остальной мир, всеми фибрами души стремлюсь я к тебе, не гляди же так холодно и так строго.

– Я еще раз предупреждаю тебя, – молвила царица. – Я не могу тем же ответить на твою страсть, ты знаешь, видишь это кольцо, оно объяснит тебе все.

Она подняла вверх палец с обручальным кольцом.

– Нет, Елизавета, – еще пуще загорелся Волков, – ты принадлежишь мне, и никакая сила земная не сможет оторвать тебя от меня. Я хочу назвать тебя своею и потом, когда это осуществится, умереть!

Он с неистовством привлек красивую женщину к своей груди и запечатлел жаркий поцелуй на ее шее. В это мгновение фея протянула между ним и царицей свой жезл.

– Назад! – приказала она. – Ты просил выколдовать сюда женщину, которую любишь, но ни словом не обмолвился о том, чтобы обладать ею, стало быть, поумерь-ка свой пыл.

– О, я злосчастный, – закричал Волков, – но я хочу, я все же должен обладать ею.

– Назад!

Волков собрался было снова заключить царицу в объятия, но тут ужасный раскат грома потряс ротонду и в тот же миг она скрылась в облаке. Когда оно рассеялось, перед ним стояла фея и с торжественной серьезностью проговорила:

– Я исполнила три твоих желания, простой смертный, отныне ты принадлежишь мне, бой часов укажет тебе, когда настанет пора служить мне: если тебе удастся исполнить мои приказания так, как того хочу я, ты будешь по-царски вознагражден, ибо теперь ты видишь, что власти и сил у меня для этого достаточно.

– Я готов, – ответил Волков.

Тогда фея протянула ему тот же волшебный цветок, который его погрузил в сон подвластный ей джинн. Волков, как в прошлый раз, вдохнул его чудодейственный аромат и, как пьяный, повалился на мягкие подушки ложа; несколько секунд – и он погрузился в глубокий сон.

9

Капризная красавица

Когда Волков проснулся, был уже полдень. Он увидел, что лежит дома в собственной кровати, и с удивлением огляделся вокруг. Может, ему приснился более яркий сон, чем обычно? Он быстро оделся и поспешил в театр; по дороге туда он по странному совпадению встретил полковника Мальцана, который ехал в своем экипаже и, завидев его, скорчил свирепую гримасу. Волков крикнул кучеру остановиться, снял шляпу и, отвесив полковнику земной поклон, учтиво спросил:

– Сударь, скажите, пожалуйста, действительно ли минувшей ночью вы были моим рабом, или мне только приснилось, что я приказал надавать вам пятьдесят ударов по пяткам?

– Идите вы к черту! – закричал полковник и покатил дальше.

Волков покачал головой.

– И чего он такой сердитый? – сказал он самому себе. – Похоже, сегодня ночью я все же совершенно серьезно проработал его. Странно, странно.

Он пришел на репетицию и играл вечером, находясь все еще в полусне, и когда посмотрел сквозь отверстие в занавесе, императрица сидела в ложе с самым равнодушным лицом на свете и зевала.

– Нет, такое положительно невозможно, – подумал он, – мне, очевидно, привиделся сон.

Таким образом, он уже почти перестал волноваться по поводу своего приключения, когда, выходя после представления из театра, вдруг нос к носу столкнулся со старым слугой, который давеча провожал его к фее и, казалось, снова дожидался его. Теперь он больше не сомневался, что все случившееся ему не приснилось.

– Ты меня ищешь? – заговорил он.

– Да, сударь, – ответил старик.

– У тебя есть ко мне поручение?

– Разумеется. Не изволите ли проследовать за мной?

– Конечно, и попаду за тобой прямо в ад.

Старик в ответ улыбнулся и зашагал впереди, указывая Волкову дорогу.

На следующее утро граф Шувалов, прежний любимец государыни Елизаветы, закутавшись в роскошную персидскую шубу, сидел в своем кабинете и как раз занимался просматриванием бумаг, касавшихся крупной торговой спекуляции, когда ему попросила доложить о себе молодая дама, которая желала переговорить с ним по какому-то денежному вопросу. Шувалов поинтересовался у камердинера, симпатична ли гостья. Когда тот заверил, что она редкой красоты, на фоне которой померкли бы все придворные дамы, если бы ее допустили в кружок императрицы, граф довольно улыбнулся и велел пригласить ее.

С тех пор, как императрица дала ему пренебрежительную отставку, Шувалов рассорился с богом Амуром и целиком посвятил себя менее капризному Меркурию; он занимался гешефтом во всех сферах, где только имелась возможность заработать деньги, и, надо сказать, ему в этом деле неизменно везло, поскольку он не был дураком, когда речь шла о том, чтобы использовать свое положение и влияние для собственной выгоды. Вскоре он превратился в сущее наказание как для отечественных, так и для иноземных купцов, которых одинаково беззастенчиво обирал, и кроме того ссужал деньги под большие проценты. И в той мере, в какой ему улыбалась фортуна, росли его алчность и скупость, ставшие со временем притчей во языцех, как прежде вошли в поговорку его склонность к удовольствиям и мотовство.

Когда дама вошла, Шувалов не потрудился даже подняться или хотя бы поздороваться с ней. Но когда она, подойдя вплотную к его письменному столу, откинула вуаль, у него сам собой вырвался чуть слышный возглас изумления. Давно уже он не видел такого пропорционально красивого и одновременно очаровательного лица, такой импозантной и при этом изящной фигуры. Ему невольно вспомнилась юношески прекрасная великая княжна Елизавета, когда-то подарившая ему свою благосклонность, и он самодовольно улыбнулся.