Новый Мир ( № 12 2010) - Новый Мир Новый Мир

На подготовке этого плана и прерывается публикация в девятом номере «Знамени», оставив читателя с чередой вопросов: будет ли Максим Т. Ермаков нырять с моста? Может ли сработать его план обмануть кагэбэшников? Застрелится герой — или нет?

Вообще-то критики, рассуждая о той или иной журнальной публикации, не придают значения тому, на каком именно сюжетном витке был сделан перерыв. Но с романом Ольги Славниковой случилось иначе. В сетевом варианте журнала оказалась утраченной стандартная подпись « окончание следует ». Это привело к тому, что критик Сергей Беляков принял половину романа за целый и откликнулся статьей «Слуга двух господ» в «Частном корреспонденте»

(8 сентября 2010 года).

Роман Белякову не понравился: не узнав знакомого писателя, искусство которого описывать предметы и нанизывать друг на друга метафоры критик высоко ценил, он решил, что автор изменил себе и что роман неудачен.

К этой, концептуальной стороне рассуждений Белякова мы еще вернемся — они того заслуживают, критик серьезный и о прозе Славниковой писал много и проницательно.

Если стилевая сторона романа открывается в самом процессе чтения (хотя лучше, конечно, прочесть текст полностью), то суждение о сюжетной стороне на основании знакомства с первой частью романа выносить опасно: может обернуться конфузом. Так и вышло. Беляков, например, счел «техническим проколом» сюжета отсутствие финала (и был глубоко прав, финал в следующем номере). Другой вопрос, который возник у критика к сюжету: почему органы не препятствуют соседу-алкоголику Шутову за малую мзду носить еду Максиму Т. Ермакову? Вопрос тоже справедливый. Но в следующем номере Шутову не просто «воспрепятствуют» — его из квартиры выселят вместе с его дешевыми проститутками. И вообще окажется, что Шутов и не алкоголик вовсе, а совершенный трезвенник, христианский проповедник, носящий личину алкоголика, дабы уберечь себя и свой кружок от назойливого внимания органов власти. Ну и, соответственно, проститутки — тоже не проститутки, а вроде как монахини в миру, в знак смирения изображающие проституток. Скажу сразу: линия Шутова мне кажется не слишком удачной. Но она движет сюжет, и пока он не завершен — претензии неуместны.

Техническим проколом счел также Беляков намерение героя инсценировать самоубийство с помощью Вована. Но почему же органы проморгали Вована? Почему он сам не настучал начальству? — спрашивает критик.Но во второй части романа выяснится, что Вован в первый же день настучал, что тренировки Максима Т. Ермакова в заброшенном пруду проходили под тайным наблюдением соответствующих спецслужб, а спрыгнувшего наконец с моста героя на дне реки ожидал вовсе не Вован, а «социальные прогнозисты» в водолазных костюмах.

Понятно, что претензии к неисчерпанному сюжету выглядят курьезно, о чем довольно миролюбиво заметил в своем блоге от 8 сентября писатель Юрий Буйда. Началась вполне ожидаемая дискуссия: дескать, оправдывает ли Белякова тот факт, что в сетевой версии журнала отсутствовала подпись «окончание следует», или, как выразился хозяин ЖЖ, «профессиональный критик все же должен чувствовать, что сюжет еще не выработан».

«Это и есть ослепляющая нелюбовь. Как говорят нынешние молодые, „когда любви нет, то и ботинки у тебя всегда грязные”», — бросил реплику Виталий Пуханов, появившийся в чужом блоге. Подал обиженную реплику и автор статьи, Сергей Беляков, напомнив (и справедливо), что глупо записывать его во враги Славниковой, и сославшись на собственную рецензию на рассказ «Басилевс» (на мой взгляд, и в самом деле чрезвычайно доброжелательную, тонкую и профессиональную).

Дискуссия в блоге Юрия Буйды, впрочем, довольно быстро утихла и осталась бы одним из тех локальных споров, которые то и дело возникают в ЖЖ. Пуханов еще побурчал на Белякова уже в своем собственном ЖЖ, Беляков ему отвечал, подключились френды. Ну так что ж? Раньше писатели, случалось, спорили за столиками на собственных кухнях да в кафе писательских союзов, бывало — и на кулаки переходили. Теперь вот кухню заменили блоги, и кулаки стали виртуальными. Через несколько дней глядишь — вчерашние непримиримые бойцы опять сидят за одним столом.

Но тут в угасший огонь спора плеснул бензинчику Виктор Топоров, решительно взяв сторону Сергея Белякова и саркастически объяснив Виталию Пуханову, что «его номер в литературной полемике по данному конкретному поводу вообще-то шестнадцатый», что «суждение мужа о художественной прозе жены, мягко говоря, далеко не столь релевантно, как его же наверняка вполне компетентное мнение об иных ее способностях и талантах (допустим, о кулинарных)» и вообще «услужливый дурак опаснее врага. А уж услужливый супруг тем более».

Случилось так, что колонку Топорова я прочла раньше, чем разобралась во всей этой истории, и оттого сделала вывод, что Пуханов напечатал где-то статью о новом романе Ольги Славниковой. Это вызвало у меня тягостное недоумение: я всегда считала, что писать статьи о собственных мужьях, женах и детях как-то неэтично. Топоров же не счел нужным предупредить читателя, что цитируемые им фрагменты текста Пуханова, восторженно отзывающегося о романе жены, извлечены вовсе не из статьи, а из дневника в ЖЖ, и адресованы посещающим журнал френдам, где некоторые частным образом интересуются мнением мужа-литератора о новом романе жены. И контекст этих записей сильно меняет дело.

«Твой номер шестнадцатый, понял? Помалкивай в трубочку», — обрывает Глеб Жеглов, не брезгующий воровским жаргоном, своего молодого подчиненного. Но Виталий Пуханов не находится в подчинении у Топорова, а Виктор Топоров не находится в авторитете у литературного сообщества, чтобы его команды типа «застегни рот, заткнись, цыц» и т. п. (смотри синонимический ряд к выражению «твой номер шестнадцатый» в словаре В. Н. Тришина) выполнялись столь же незамедлительно, как шестерками выполняются на зоне команды пахана.

Мне тоже случилось как-то получить порцию оскорблений от В. Л. Топо­ро­ва: года два назад он обвинил меня в том, что идея моей статьи об «Асане» Мака­нина украдена у него. Я работала над этой статьей очень долго и тщательно, перелопатила кучу литературы о Чечне и почувствовала себя страшно оскорбленной обвинением (было бы еще что красть: колонку Топорова, посвященную тому же предмету, я считала поверхностной и небрежной). В гневе я бросилась писать ответ и объяснять, что между моей статьей, половину которой занимает анализ сюжетообразующих ошибок Маканина, и колонкой Топорова, не заметившего ни одной из них, нет ничего общего, кроме слова «притча». Топо­ров полагает, что я узнала слово «притча» из его статьи? Но тогда почему бы мне, писавшей о притчевом начале у Маканина десятью-пятнадцатью годами раньше, не предположить, что именно из моих статей Топоров сам узнал это слово?

К концу работы над репликой я стала чувствовать нелепость ситуации. Меня оскорбили — и я же оправдываюсь. Абсурд какой-то. Вообще-то, согласно дворянской этике, оскорбленный не оправдывается, а требует извинений, а не получив их — вызывает на дуэль. Но где она, та эпоха и та этика… Суд? Смешно, — скажут, — слишком мелкое дело. У нас не Америка. «Суд чести» литераторы не создали, несмотря на время от времени возникающие о нем разговоры: как раз вот для подобных случаев сгодился бы. Так что же делать?

Назавтра, во время прогулки с моим давним коллегой и другом, известным критиком, речь зашла о «наезде» Топорова. Я сказала, что написала ответ, и получила совет: в полемику не вступать. «Потому что, — добавил мой друг, — Топоров не ищет истины, он ищет скандала. Он любую полемику превратит в коммунальную склоку, а ты кидать мышей в чужой борщ не умеешь».

Я послушалась тогда совета, но до сих пор не уверена, что поступила правильно. Получается, что в мой борщ мышей кидать можно безнаказанно? Но с другой стороны — не кидать же их в ответ?

Без Виктора Топорова, возможно, наша литературная жизнь была бы намного скучнее: только он умеет из ничего извлечь повод для скандала и раздуть его до размеров пожара. Случается, его жертвами становятся те, кто того и заслуживает. Но как вести себя тому, кто стал объектом вздорных претензий Топорова, я до сих пор не знаю. Боюсь, однако, что из всех возможных вариантов поведения обиженные выбрали самый скверный.

24 сентября в «Литературной России» появился материал «Гордый орел клопу не товарищ, или О критиках-насмешниках». Некий Артур Акмин­лаус, 22-летний житель Канады и уроженец Литвы (перед тем уже взявший интервью у Славниковой), защищал писательницу, но делал это столь неуклюже, что нельзя было не поморщиться: дескать, Сергей Беляков и Виктор Топо­ров завидуют таланту Славниковой, «ее выходу на европейский олимп». Еще нелепее выглядели неумеренные дифирамбы писательнице, составленные по комическому рецепту гоголевской Агафьи Тихоновны: «Если соединить глубину Мар­тина Эмиса, изощрённость Владимира Набокова и сюрреалистический цинизм Берроуза, то получится Ольга Славникова». Понятно, что уже через несколько дней бедный Артур Акминлаусболтался на крючке у Виктора Топорова, едко иронизировавшего над литературными пристрастиями далекого канадца: «Он и в литературном закулисье не только Екатеринбурга, но и Первопрестольной разбирается, он и фамилию Топоров пишет с середины текста как Торопов.