Белый Волк - Дэвид Геммел

— Согласен.

— Думаешь, они опять попытаются?

— Да, но мы тогда скорее всего уже будем в дороге. Меня это, впрочем, мало волнует.

— Что так?

— Думаю, Сервай для первой атаки отобрал самых лучших, да и те были так себе. Одному Истоку ведомо, чего надеются добиться те, которые еще хуже их.

— Ты, паренек, не зазнавайся. Я видел, как полные остолопы сражали из лука великих бойцов. А раз ребятенок метнул камень из пращи — и конец славному воину. Судьба порой любит зло подшутить над нами. — Друсс помолчал, занятый едой, и снова поднял глаза на Скилганнона. — Я видел, как вы сцепились с Диагорасом. Ты не суди его строго. Он хороший парень — надежный, смелый и преданный.

— Я его, Друсс, не сужу. Это он меня судит — и, по всей вероятности, справедливо. Если бы мне рассказали о делах Проклятого, я бы тоже возненавидел его. Прошлое не изменишь, как бы тебе этого ни хотелось.

— Да, это правда. Мы все совершаем ошибки. Что проку терзаться из-за них — на них надо учиться. Гарианна ушла с вагрийским офицером. Не суди строго и ее. Ей это необходимо.

— Я знаю. Узнал ли ты еще что-нибудь про Железную Маску?

— Ничего хорошего. Он умен, хитер и жесток. Людей себе он отбирал лично за те же качества — можешь представить, что это за компания.

— И ты тем не менее намерен одолеть их в одиночку.

— Мы все одиноки в конечном счете, паренек.

— У тебя есть какой-то план?

— Да. Очень простой. Войти в крепость, найти Железную Маску и убить.

— Простые планы обычно самые лучшие. В сложных всегда что-то получается не так. А сто семьдесят воинов, защищающих эту самую крепость, — о них ты подумал?

— Чего там. Пусть лучше не становятся у меня на дороге.

— И у кого-то еще повернулся язык упрекать меня в зазнайстве! — засмеялся Скилганнон.

— Может, я придумаю что получше, когда буду на месте, — хмыкнул в ответ Друсс.

— Мудрое решение.

— Кто бы говорил о мудрости. Ты, насколько я помню, был генералом, жил во дворце и имел кучу денег. А потом подался в монахи, для чего, смею сказать, ты уж никак не годишься. Теперь ты нищий, и за тобой гоняются убийцы. Я ничего не забыл?

— Можешь добавить, что убийц ко мне подсылает женщина, которую я люблю больше всего на свете.

— Беру свои слова назад. Поведай мне еще что-нибудь о мудрости, паренек. Твоя меня привлекает как нельзя больше.

Джиане было десять, когда она открыла потайной ход под королевским дворцом. Вышло это случайно. Она играла в покоях своего отца, который ушел с армией подавлять какой-то бунт. Мать послала за ней служанок, чтобы пожурить дочь за очередную шалость, и Джиана спряталась от них в роскошной королевской опочивальне. Она попыталась отдернуть тяжелую шелковую портьеру у стены, чтобы укрыться за ней, но портьера не сдвинулась с места. Ореховая стенная панель защемила ее нижний край. Озадаченная десятилетняя принцесса освободила занавеску, юркнула за нее, и служанки ее не нашли. Когда опасность миновала, Джиана вышла и внимательно осмотрела резную, отделанную листовым золотом панель. Над головой у нее торчала золотая, оскаленная львиная морда с золотыми подсвечниками по бокам. Джиана притащила стул, залезла не него и поднялась на носки. Стул покачнулся, и она ухватилась за подсвечник. Он повернулся у нее под рукой. Джиана свалилась на пол, и на нее повеяло холодом. Панель сдвинулась вбок. За ней оказалось несколько ступенек, ведущих вниз, и запертая на засов железная дверь. За дверью принцесса обнаружила темный коридор, но в тот раз побоялась войти в него. Она снова заперла дверь, закрыла панель и вернула на место подсвечник.

Весь год она думала о таинственном коридоре и ругала себя за то, что струсила. Однажды в жаркий день, когда ее служанки дремали в саду на солнышке, она снова пробралась в королевские покои. Теперь она подросла и без труда дотянулась до подсвечника. Светя себе лампой, она нашла по ту сторону львиной головы простой рычажок. Джиана нажала на него, и панель, щелкнув, закрылась за ней.

В туннеле за железной дверью было прохладно, пламя в лампе колебалось от сквозняка. Джиана дошла до других ступеней, снова ведущих вниз. Стены блестели от сырости. По ноге пробежала крыса, и Джиана чуть не выронила лампу.

Ее начинали одолевать страхи, от которых сильно стучало сердце. Вдруг на нее накинется целое полчище крыс? Здесь ее криков никто не услышит, и даже тела ее никогда не найдут.

Джиана заколебалась и подумала, не повернуть ли назад, однако не повернула. Ей вспомнились слова Маланека, учителя фехтования: «Страх, как сторожевая собака, предупреждает тебя об опасности. Но если побежишь, собака превратится в свирепого волка, который погонится за тобой и будет хватать за пятки. Если не дашь ему отпор, он съест твое сердце. Стоит тебе побежать, и ты уже не остановишься».

Туннелю, казалось, не будет конца. Джиана стала бояться, что лампа погаснет и оставит ее в темноте, но тут перед ней появилась еще одна запертая дверь. Засов, недавно смазанный, открылся легко. Немного приотворив дверь, Джиана увидела железную, вделанную в камень лестницу. На камень падал расчерченный в клетку свет. Она открыла дверь до конца. Футах в двадцати над головой виднелся люк, закрытый решеткой. Шахта от него шла глубоко вниз. Дна не было видно, только где-то там журчала вода. Джиана поставила лампу у двери и вскарабкалась по лестнице. Тяжелую решетку она не смогла сдвинуть, но наверху зеленели верхушки деревьев и журчали фонтаны Королевского парка.

Джиана поняла тогда, что потайной ход построен на случай бегства из дворца.

Она вернулась назад, старательно запирая за собой двери.

Удовлетворив свое любопытство, Джиана больше не ходила туда и вспомнила о туннеле лишь на второй год своего триумфального возвращения в столицу. Иногда она, смыв с лица церемониальный грим и одевшись попроще, выходила в город, гуляла по улицам и делала покупки на рынке. Она закусывала в трактирах и слушала, о чем говорят горожане. Если бы Аскелус или Маланек узнали об этих ее вылазках, их хватил бы удар, но благодаря своей тайне Джиана получала представление, что думает о ней простой народ. Если знать наградила ее прозвищем «королева-колдунья», то народ почитал ее и боялся, однако не любил, вопреки убеждению Маланека. В харчевнях говорили о ее отваге, ее уме, ее боевых победах, но доброй правительницей ее никто не называл. Преступников при ней наказывали беспощадно. Ворам, пойманным в первый раз, отсекали три пальца на левой руке, а во второй раз рубили голову. Убийц препровождали на место преступления и казнили там. Мошенников лишали всего имущества. В первый год ее правления в одной лишь столице предали смерти более восьмисот человек. Аскелус не одобрял столь крайних мер, хотя преступность в государстве резко сократилась. Он говорил Джиане о терпимости и о причинах, побуждающих людей нарушать закон.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});