На службе зла - Роберт Гэлбрейт

У него с языка хлынул поток грязной брани… удар, удар, удар, еще удар; разделочный нож пронзил ее ладонь, которой она пыталась заслониться… У него родилась идея: он придавил ее руку к земле коленом и занес нож…

– Сосулька поганая…

– Эй, кто там?

Да твою ж мать.

Мужской голос доносился сквозь темноту со стороны улицы:

– Кто там?

Он слез с нее, натягивая трусы и брюки, и попытался бесшумно отползти назад; левая рука сжимала ножи, а правая, как ему хотелось верить, два ее пальца… еще теплые, костлявые, окровавленные… она все по-прежнему скулила и кряхтела… а после, издав длинный хриплый вздох, затихла…

Он заковылял прочь в неизвестном направлении, подальше от ее бездвижного тела. Все чувства обострились до предела, как у кошки, издали почуявшей собаку. Перед ним оказалась глухая стена. Ощупью он двигался вдоль нее, пока не наткнулся на проволочную сетку. В удаленном свете уличного фонаря по ту сторону забора он увидел нечто похожее на старую автомастерскую с жутковатыми, размытыми очертаниями автомобилей во мраке. Где-то там, откуда он только что унес ноги, послышались шаги: мужик пошел разведать, кто голосил.

Паниковать нельзя. Бежать нельзя. Малейший шум – и кирдык. Медленно он подобрался к металлическому заграждению, за которым стояли старые машины, и полез к сгустку темноты, который мог оказаться как выходом на прилегающую улицу, так и тупиком. Окровавленные ножи скользнули обратно в куртку, пальцы легли на дно кармана. Затаив дыхание, он крался вперед.

Из переулка до него эхом долетел вопль:

– Черт! Энди… ЭНДИ!

Он побежал. Сейчас уже можно: они не слышали ничего, кроме своих гулких криков, и вселенная вновь оказалась к нему благосклонна: за очередным сгустком темноты она расстелила у него под ногами мягкий травяной покров…

Тупик… двухметровая стена.

С той стороны слышался рев моторов.

Что было делать? Задыхаясь и суча ногами, проклиная себя за потерю былой спортивной формы, он пытался подтянуться и нащупывал ногами хоть какую-нибудь опору; мышцы во всем теле стонали и отказывались подчиняться…

Но паника творит чудеса. Он забрался на стену и приземлился на другой стороне. Свалился как мешок, колени отозвались болью, но, пошатнувшись, он все же смог удержать равновесие.

Вперед, вперед… Вот так… Хорошо… Молодец…

Мимо проносились автомобили. Он незаметно вытер окровавленные руки о куртку. С расстояния доносились крики, слишком глухие, чтобы разобрать слова… нужно убираться отсюда как можно дальше. У него есть на примете место, о котором Чудо даже не подозревает.

Автобусная остановка. Он пробежался и встал в очередь. Не важно, куда ехать, главное – подальше отсюда. На билете остался кровавый отпечаток его пальца. Засовывая билет поглубже в карман, он нащупал отрезанные пальцы. Автобус, тарахтя, уносил его с места происшествия. Чтобы успокоиться, он несколько раз сделал глубокий вдох и полный выдох.

Наверху кто-то снова заорал национальный гимн. Автобус набирал скорость. Сердце стучало быстро и громко. Вскоре он отдышался.

Глядя на свое отражение в грязном оконном стекле, он поигрывал в кармане еще теплыми женскими пальцами. Паника улеглась; ее тут же сменил неподдельный восторг. Он улыбнулся своему темному отражению, ибо только оно могло постичь и разделить с ним сегодняшний триумф.

39

The door opens both ways…

Blue Öyster Cult. «Out of the Darkness»[71]

– Иди сюда, – позвала в понедельник утром Элин, в ошеломлении застывшая перед телевизором с вазочкой мюсли в руках. – Ты не поверишь!

Только что принявший душ и, как всегда, уже полностью одетый, Страйк вошел на кухню после их ночного воскресного свидания. Безукоризненное бело-кремовое пространство, освещенное невидимыми источниками света, поблескивало стальными поверхностями, как операционная космического века. Над столом к стене крепилась плазменная панель. Стоявший на трибуне президент Обама делал какое-то заявление.

– Усама бен Ладен убит! – сказала Элин.

– Ни фига себе! – вырвалось у Страйка, следившего за бегущей строкой внизу экрана.

После бритья, в чистой одежде он выглядел немногим лучше, чем вчера, – долгие часы охоты за Лэйнгом и Уиттекером давали о себе знать: глаза налились кровью, лицо посерело. Он подошел к кофемашине, налил себе большую чашку и залпом выпил. Ночью он едва не заснул прямо на Элин и счел одним из достижений минувшей недели, что худо-бедно довел дело до конца. Сейчас, облокотившись на стальную поверхность островка, он не сводил глаз с лощеного президента и завидовал ему черной завистью. Тот хотя бы поразил свою мишень.

Элин подбросила Страйка до метро; ставшие известными подробности смерти бен Ладена дали им пищу для разговоров.

– Интересно, откуда они точно знали, что это он, прежде чем штурмовать здание, – рассуждала, притормаживая у входа, Элин.

Над этим же вопросом размышлял и Страйк. Разумеется, Усама бен Ладен был заметной личностью: под два метра ростом… тут Страйк мысленно вернулся к Брокбэнку, Лэйнгу и Уиттекеру, но Элин вывела его из раздумий.

– У меня на работе в среду фуршет, если тебя это хоть как-то интересует, – полузастенчиво сообщила она. – Мы с Данканом утрясли практически все вопросы. Мне надоело таиться.

– Прости, не смогу, – сказал он. – На мне слежка висит, я же тебе говорил.

Ему пришлось напустить туману, чтобы она подумала, будто слежка за Брокбэнком, Лэйнгом и Уиттекером – это оплачиваемые заказы, иначе она не поняла бы его бесплодной пока настойчивости.

– Ничего страшного. Тогда буду ждать твоего звонка, – сказала Элин, и Страйк уловил в ее голосе холодные нотки.

Зачем все это? – спрашивал он себя, спускаясь в метро с рюкзаком на плече и подразумевая не тех, за кем охотился, а исключительно Элин. Связь, которая начиналась как приятное развлечение, переросла в почетную обязанность. Предсказуемые свидания – те же рестораны, те же ночи – уже приелись, а когда она предложила нечто новое, никакого восторга это не вызвало. Страйк мог навскидку перечислить с десяток занятий, которые были бы куда предпочтительнее фуршета с командой «Радио-3», но приоритетную позицию занимал сон.

Вскоре – если и дальше так пойдет – она захочет познакомить его с дочкой. Всю свою жизнь Страйк успешно избегал статуса «маминого друга». Те мужчины, которые прошли через жизнь Леды (одни – достойные, другие – совсем наоборот, и среди этих вторых, коих было большинство, пальму первенства удерживал Уиттекер), вызывали у него стойкую неприязнь, граничившую с отвращением. Он не имел ни малейшего желания читать в глазах чужого ребенка страх и недоверие, какие читал в глазах своей сестры Люси всякий раз, когда в дверь входил очередной незнакомец. А какое выражение принимало его собственное лицо, он и думать не хотел. По мере сил и возможностей он отгораживался от этой части бытия матери и был благодарен ей за ласку, смех и гордость его достижениями.

Выйдя из метро на станции «Ноттинг-Хилл-Гейт», чтобы двинуться к опостылевшей школе, он услышал сигнал сообщения: писала отлученная жена Папы-Злодея:

Напоминаю: сегодня общевыходной, мальчики в школу не пошли. Они у бабушки с дедом. Туда он не сунется.

Страйк вполголоса чертыхнулся. Действительно, он и думать забыл, что этот день объявили выходным. Но был и положительный момент: теперь он мог вернуться в контору, разобрать скопившиеся бумаги, а потом для разнообразия наведаться в район Кэтфорд-Бродвей при свете дня. Жаль только, что пришлось дать крюк до Ноттинг-Хилл-Гейт.

Через сорок пять минут Страйк уже взбирался по металлической лестнице к себе в агентство и в который раз задавался вопросом: почему он до сих пор не потребовал, чтобы управляющий починил лифт? Впрочем, перед стеклянной дверью у него возник вопрос посерьезнее: почему в приемной горит свет?

Страйк толкнул дверь с такой силой, что Робин, хотя и слышала его тяжелые шаги, резко вздрогнула. Они уставились друг на друга: она – вызывающе, он – обличительно.

– Ты чем тут занимаешься?

– Работаю, – ответила Робин.

– Тебе было сказано работать дома.

– У меня все готово, – заявила она, постукав пальцем по стопке листов с рукописными пометками и телефонными номерами. – Вот все телефоны, которые я нашла в Шордиче.

Страйк проследил за ее жестом, но его внимание привлекло не обилие записей, а кольцо с сапфиром.

Наступило молчание. Робин сама не понимала, почему у нее так заколотилось сердце. С какой стати она должна занимать оборону?.. Выходить ей за Мэтью или нет – это ее личное дело… перед собой и то нелепо оправдываться…

– На исходные позиции? – спросил Страйк, отворачиваясь, чтобы снять рюкзак и куртку.