Русская фэнтези-2008 - Юлия Остапенко

Странник возвратился на постоялый двор. Ничего не изменилось, кони по-прежнему спокойно стояли у коновязи, а толстяк все так же делил скамью с мертвецом. Ел он теперь медленнее, потому что лучшие куски уже прикончил, и теперь выбирал те, что поаппетитней из оставшихся. Выбирал не брезгливо, а аккуратно. Над ними вились мухи, изредка ненасытный едок взмахивал рукой, отгоняя докучливый рой.

Когда воин вошел, обжора окинул его взглядом и буркнул:

— Зря ты их.

Вооруженный пожал плечами. Он не знал, что ответить. Толстяк дожевал, оглядел миски и со вздохом пояснил:

— Я говорю, зря ты их. Они меня не трогали, будто и не замечали вовсе. В сущности, они такие же, как мы.

— Ты имеешь в виду это? — Воин дотронулся до серебряной трубы.

— Именно. Разве ты мог не трубить? Так и эти кости. Делают то, что должны делать. У них нет выбора.

— Зато у меня теперь есть. А почему вообще это происходит? Мы, трубы, армия мертвых?

Теперь плечами пожал обжора.

— Так решил Создатель. Пришел срок.

— Похоже, ты был прав насчет книги. В церкви в самом деле лежит книга, в ней записано пророчество. Правда, страницы вырваны.

— Это не я. Мне ни к чему… — потом вдруг доверительно добавил: — А знаешь, когда я гляжу на жратву, я вдруг откуда-то знаю, сколько она стоит. В местной монете. А если приеду в другие края, буду знать, что почем там. Странно, да? Зачем меня Создатель наделил этим умением? Если мертвые уничтожат живых, деньги станут ни к чему.

— Думаешь, уничтожат?

— Ну, пока что у них неплохо получалось… А вообще не знаю. Я же не читал эту книгу с пророчеством. Но думаю, что все сбудет так, как там написано. — Толстяк наморщил лоб и с видимым трудом припомнил: — «Воздастся каждому по вере его». Вот. Верили в неизбежный конец и армию мертвых — получайте. Написали в своей книге — вот вам! Славная шутка, правда? Наш Создатель — парень не промах.

— А мы? Хотя… да, я понял. Мы созданы такими, как нас описали в этой книге…

Толстяк был настолько легкомыслен, что, похоже, не мог говорить на одну тему больше пяти минут. Разглядывая оставшиеся объедки, он печально молвил:

— Здесь не умеют готовить. Разве это кушанья? Эх-х-х… Наверное, двину в город. Уж там-то наверняка сыщутся яства поприличней…

Тут он приметил жареную куриную ногу, зажатую в руке покойника, который завалился на стол рядом с ним. Бедняга успел откусить лишь раз. Не брезгуя, обжора выдернул кусок из мертвой руки и впился зубами, его не смущали капли крови, запятнавшие курятину. От рывка труп сполз со стола и с глухим стуком свалился на пол. Мухи, возмущенно жужжа, взвились с насиженных местечек.

Воин, не прощаясь, направился к выходу. Толстяк стал ему противен, к тому же он ничего не знал толком. Пусть делит трапезу с мухами. Он и сам похож на муху — с бессмысленным жужжанием следует за армией мертвых, подбирая объедки. И, будто муха, не интересуется ничем, кроме жратвы.

Возможно, кое-какие ответы найдутся у людей, которых преследовали неупокоенные. Должна же существовать причина, ради которой группа мертвых солдат отделилась от армии и направилась за беглецами? Что, если пророчество в книге из храма — всего лишь случайное совпадение? Что, если среди беглецов — некий некромант, неосторожно поднявший мертвецов из могил? Или, напротив, среди беглецов — враг этого некроманта, за которым бездушные создания гонятся по приказу повелителя? Всадник приторочил меч и вскочил в седло. Рыжий конь тронулся с места, тяжелые копыта мерно топтали пыль, жеребец аккуратно переступал рассыпавшиеся кости мертвых воинов и куриные тушки…

Дорога то петляла между холмов, то взбиралась по пологому склону, чтобы снова спуститься в долину. На перевале всадник всякий раз привставал в стременах и вглядывался, не покажутся ли на тракте, серой лентой уходящем к горизонту, фургоны беглецов и неутомимые мертвецы, преследующие их.

По пути он размышлял над словами толстяка. Как ни обидно, пришлось признать, что обжора был неприятен еще и потому, что сказал верно: в сущности, костлявые воины армии мертвых должны были казаться всаднику ближе, чем люди. Версия с некромантом — не более, чем соломинка, за которую хватается разум, утопающий в невероятном. Сам всадник, серебряная труба, рыжий конь, меч — все это создано во исполнение пророчества, записанного в церковной книге, наверняка. Равно как и армия мертвых. Они пришли вместе.

Вместе с тем всадник ощущал странную привязанность к живым. Они были интересны.

Наконец с очередного переката всадник заметил два облачка пыли — одно погуще, поднятое копытами измученных коней, впряженных в фургоны. Другое — продолговатое, пожиже, отмечающее путь колонны мертвых воинов. Не знающие устали солдаты догоняли. Два пылевых облака вот-вот должны были соединиться. Обжора был прав и здесь — мертвые преследовали фургоны, и если бы часть беглецов скрылась в холмах, в стороне от дороги — они бы наверняка спаслись…

Странник пришпорил рыжего, тот, разгоняясь под уклон, перешел на галоп… Когда всадник догнал фургоны, вокруг них уже кипела схватка. Несколько мужчин отбивались от наседающих мертвецов. Среди беглецов выделялся толстый рыжий бородач, вооруженный топором на длинной рукояти, он — единственный — имел представление о том, как следует наносить и парировать удары. Остальные бестолково потрясали палками и топорами, отмахиваясь от мертвых воинов. Те неспешно, но достаточно сноровисто сжимали кольцо. Вытаскивая меч, всадник успел разглядеть, что и скелеты вооружены не слишком хорошо, некоторые дрались ржавыми клинками да копьями на трухлявых древках, остальные, должно быть, вооружились чем попало в разоренной деревне. Визгливо орали женщины, в фургоне, невидимый за пологом, надрывно плакал ребенок… Бородач сипло хэкал при каждом ударе — видимо, ему давно не приходилось упражняться с оружием. Спутники жались позади него, они трусили.

Рыжий конь ворвался в схватку, когда скелет достал копьем рыжего. Тот заревел и разнес череп обидчика в крошки, но тут же пошатнулся, едва копье мертвеца вышло из раны, хлынула кровь. Мужчины подались назад, готовые броситься наутек… Копыта рыжего жеребца опустились на головы мертвецов — два черепа развалились под тяжким ударом. И тут же всадник, рубя наискось, смахнул еще двоих противников. Обломки костей разлетелись веером над дорогой, дробно застучали по черепам и ржавым латам, а мертвые обернулись против нового противника. Рыжий без чувств свалился на руки соратников. Впрочем, им больше не пришлось сражаться.

Мертвые двинулись на всадника сомкнутыми рядами, он снова поднял жеребца на дыбы, конь ударил передними копытами и развернулся, предоставляя хозяину снова нанести удар длинным клинком. На место оседающих, рассыпающихся скелетов шагнули новые. Мертвые дрались упорно, они не ведали страха, но этого противника им было не одолеть. Рыжий конь опрокидывал и крушил, топтал в щепу поверженных, а меч взлетал, опускался, взлетал, опускался — мерно и неотвратимо. Всадник ощутил себя в привычной стихии, он не просто бился — он сам был битвой. Удары меча были его душой, нервами, мыслями. Он чувствовал каждое движение противника, не только происходящее, но и то, что случится через минуту. Он был собой, был рыжим жеребцом, был солдатами армии мертвых, был ржавыми клинками в их судорожно сжатых костяшках — он был Войной. И ощутил укол грусти, когда рухнул последний враг. Всаднику хотелось продолжать бой.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});