Русская фэнтези-2008 - Юлия Остапенко

С двенадцатым ударом произошло то, что и должно было случиться. Кони мгновенно уменьшились до размеров мышей, но в следующий же момент обрели человеческий вид и габариты. По инерции они пробежали еще несколько метров на четырех конечностях. Но тут Мигель и Санчес автоматически взвились в воздух, а Виктор, несколько раз перекувырнувшись, покатился по земле. Виола, успевшая соскочить со стремительно уменьшавшегося облучка, удачно приземлилась на дорогу на четвереньки.

— Помогите! — раздался вопль на два голоса из тыквы странной формы, валявшейся на земле. А земля при этом ритмично сотрясалась от прыжков гранитной туши Сфинкса.

Тыква наконец поддалась дружным усилиям изнутри и снаружи и развалилась на куски, выпустив Белоснежку и Ланку с налипшими на них тыквенными семечками.

Дальше все действовали автоматически. Санчес обнял Белоснежку и, тяжело дыша, поднялся с ней в воздух. Рядом с ними парил буревух, судорожно ухвативший правой лапой стеклянный башмачок, а левой — кусок тыквы. Мигель, лопасти мотора которого бешено вращались, уже поднимался ввысь, крепко прижимая к груди ноги Виолы и подметая дорогу ее волосами. Руки она сложила на груди.

Дверь уже была видна, она гостеприимно светилась и звала. И они помчались к ней.

А Сфинкс был совсем близко.

Finita la comedia

Два года назад, когда только начинались экзамены с погружением в литературную действительность, студенты возвращались прямо туда, откуда уходили: в кресло на кафедре. Но после первой же сессии координаты выхода были изменены. Теперь вернувшийся оказывался в особой Камере перехода — с мягкими, обитыми войлоком стенами и жёсткими медицинскими кушетками, металлические ножки которых были надежно привинчены к полу. Дверь из этой комнаты ведёт сразу в коридор. Единственное исключение делается для возвращения со Спасателями, присутствие которых гарантирует безопасность всех присутствующих от спасенных.

Поэтому никто из студентов не удивился, когда, открыв глаза, обнаружил себя лежащим на низкой кушетке в пустой комнате, единственным элементом декора которой была знакомая массивная дверь да голая лампочка на потолке.

— Ох, почему здесь такое жёсткое ложе, — недовольно кряхтя, произнес Санчес, усаживаясь и опуская ноги на пол. Его русый хвост улегся на кушетке за его спиной.

— Чтобы не залёживались особо, — поведал Мигель, продолжая лежать, но для пробы шевеля сначала левой, а потом правой ногой. Обе они функционировали нормально.

А Вовик просто потянулся, но ничего не сказал.

Виола, взмахнув в воздухе всеми четырьмя лапами, перевернулась и, усаживаясь, со слабым удивлением (на сильное не хватило бы сил) заметила:

— Странно, раньше, когда я возвращалась, здесь всегда была только одна кушетка, а сейчас их пять!

Ланка, пышный кринолин которой закрывал ей половину комнаты, повернула голову, чтобы лучше видеть, и подтвердила:

— Действительно пять, по одной на каждого, и сама комната много больше.

— Ничего странного, — философски заметил Санчес, растирая шею. — Просто раньше мы всегда возвращались поодиночке, поэтому здесь существовала только одна кушетка и комната была маленькая, а сейчас нас много — и их столько же. А комната большая, чтобы поместились.

— А ты что, предпочла бы, чтобы мы все оказались на одной? Например, поверх тебя? — ядовито вопросил Мигель, организм которого быстро восстанавливал не только физиологические, но и интеллектуальные функции, в том числе память о ряде поступков Виолы во времена её недавней кучерской карьеры. Но это не помешало ему искоса заглянуть под кринолин и хмыкнуть по поводу открывшегося зрелища: стройных ножек в белых ажурных чулках, закрепленных чуть выше колен голубыми атласными подвязками с серебряной вышивкой. Дальше все закрывали белые панталоны с оборочками.

— Не пори чушь, — фыркнула Виола, к которой её язвительность вернулась сразу, как только кто-то начал ей возражать. — Я просто фиксирую изменение обстановки. — Взгляд Мигеля она, конечно, заметила, и это не улучшило ее настроения.

В этот миг затуманенный взор Ланки, блуждающий по комнате, вдруг зацепился за что-то необычное. На одной из кушеток ярко выделялась рыжая шевелюра и белая тога с красной полосой внизу, в которую было завернуто чье-то длинное туловище.

— Вовик! — закричала она. — И ты здесь! Спасся!

В следующее мгновение и она, и Виола сорвались с места и набросились на Вовика, как опоздавшие гости на последний кусок пирога. Чтобы было удобнее целовать, обнимать и тормошить, они заставили Вовика сесть прямо и приникли к нему с двух сторон. Виола встала на задние лапы, одну переднюю положив ему на грудь, а другую — на плечо. И она то откидывала голову назад, чтобы полюбоваться на обретенное сокровище, то, приблизившись, лизала его в щеку. Ее куцый хвостик при этом бешено крутился. Ланка левой рукой обняла Малыша за талию. В правой у нее был зажат стеклянный башмачок, которым она периодически гладила Вовика по лицу: по лбу, носу, щекам… Огненный цвет его шевелюры разноцветными искрами отражался в резных гранях.

— Действительно, Вовик! — удивился Мигель и уселся на кушетке, чтобы лучше видеть найденного друга, на лице которого боролись счастье и смущение, попеременно побеждая друг друга. — Как же так? Не было Вовика, а теперь есть…

— Подождите, — недоумевая и потирая висок, произнёс Санчес. — Вовик — это, конечно, хорошо. А где эта?

— Кто?

— Ну, та самая, которую я тащил? — и в этот миг, глядя на красную полосу внизу тоги, он вдруг прозрел: — У, зараза! А я тебя еще на руках носил! — простонал он и изо всех сил ударил кулаком по стене. В этот миг радость полностью покинула физиономию Вовика, а всю освободившуюся площадь заняло глубокое уныние. Разноцветные глаза опустились долу, лицо побледнело, а руки, до того обнимавшие девушек, бессильно упали.

— Значит, вот оно как, — сдержанно отметил Мигель, отводя взор.

— Значит, так, — подтвердил Санчес, вздохнул и уставился на носок левой ноги, которым зачем-то стал шевелить.

— Чушь какая! — пылко вскричала Виола и запрыгнула на колени Вовика, чтобы еще теснее прижаться к нему, и передними лапами обняла его за шею. — Ты ни в чём не виноват! И вообще, это не экзамен был, а сплошная белиберда! И мы тебя всё равно любим!

— Ладно! Пошли отсюда! Надоела мне эта литература до чёртиков! — не поднимая взора, пробормотал Санчес. — И зачем только человечество изобрело письменность? — и подергал при этом за свой пушистый хвост. — И как подумаешь, что придётся еще раз сдавать…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});