Мертвецы тоже люди - Елена Валерьевна Грозовская

прижалась ухом к груди, не надеясь, что отец жив, так холодна и бледна была его кожа. Но под влажной тканью коты послышалось слабое биение сердца. Удар… ещё!

Пытаясь ослабить цепи, крепко вмурованные в узкие расщелины, я чуть с ума не сошла. Но металлические узлы не поддавались ни рукам, ни воле. У меня не хватило сил сдвинуть цепи хотя бы на полпальца.

– Папа! – В отчаянии я закричала так громко, что несколько узких сталактитов, отколовшись, спикировали вниз и разбились о каменный пол.

Этернель вздрогнул, захрипел, рванул закованные в цепи руки и открыл глаза.

– Не получится… Зря не старайся… Заклятье… на мне…

Я, рыдая, бросилась на грудь отцу:

– Кто же вас так? За что?

– Не могу… сказать… иначе… заклятье… не снять… – голос Этернеля шелестел тихо и слабо, – нет… сил… дочка…

– Если бы я знала! Если бы я знала раньше, что вы живы, я никогда не оставила бы вас!

– Я знаю… Поэтому… отослал… не сказал… всей правды…

– Скажите же, ради бога, кто может снять с вас эту страшную кару?

– Есть один… человек… Один-единственный… Тот, кто сильнее меня… Придёт… сюда… и снимет… заклятье…

– Когда?!

– Я не знаю… Я надеялся… что не скоро… Может… через тридцать лет… а может… и через три… Ты зря вернулась… нарушила слово… А теперь… уже ничего… не изменить… Я не смогу… защитить… тебя… Теперь… они узнают… кто ты.

– От чего защитить? Кто «они»?

– Жива… всё расскажет… К ней ступай…

– Нет! Я не поеду к Живе! Раз уж вас нельзя спасти, то и мне ни к чему все эти богатства! Пусть забирают!

На лице отца мелькнула слабая тень улыбки:

– Прости… меня.

– За что?

– Это я… убил… твоих… приёмных родителей.

– Но… зачем?! – Я не желала верить услышанному.

– Жива, тётка твоя, много лет назад… предсказала мне… что я стану пленником… что заклятье нашлёт моя бывшая жена… Марья Моревна… И что быть мне здесь… в плену… пока не придёт… жених моей дочери Иван-царевич… Он освободит меня… У Марьи Моревны сподручник есть Собота… Любовники они… Марья Моревна мечтает сама править Лукоморьем… Если я останусь вечным пленником, она будет царствовать… Для этого ей нужно убить и тебя, и жениха твоего… Жива напророчила, что я умру… от руки жениха… моей дочери. Что познакомишься… ты с ним… в Тбилиси, и я решил… взять ситуацию в свои руки… Я хотел убить его, но не убил, пожалел… Я знаю учение Живы, знаю тайну временных проходов. Они хоть и с игольное ушко… но я могу проходить сквозь них в грядущее. Я спрятал тебя в грядущем… и никто не знал о тебе много лет… Нашёл приёмных родителей. Ты и сама не знала, кто ты, царевна. Но от судьбы и Живы не уйдёшь… и я лишил тебя дома… родных… Ты приехала в Москву… и с тех пор… жила… под моим присмотром в неведении… Я придумал… хитроумный план… и женился на тебе, скрыв наше… кровное родство… Но заклятье… уже действовало… Силы покидали меня… Поэтому я оставил в живых… твоего суженого. И я выслал… тебя из Москвы… взяв слово не возвращаться… Зачем вернулась?.. Раскрыла тайну… Теперь враги… узнают… что ты моя дочь… они воспользуются… нашим родством… Они заманят… тебя в ловушку, Василиса… чтобы погубить меня… Если ты попадёшься… и мне не жить… Так предсказано… Уезжай… и не возвращайся! Подальше! На край света… на остров… Там тебя никто… не найдёт…

Я молча внимала отцу. После гибели родителей я думала: мир перевернулся. Оказывается, переворачивается он сейчас. Не просто переворачивается, а выворачивается наизнанку, и чем дальше, тем страшнее. И ничего с этим не поделать.

«Знать, судьба у меня такая».

Наверное, в тот день вылились мои последние детские слёзы. Я взахлёб рыдала на плече отца, широко открывая рот, задыхаясь, как рыба, выброшенная на сушу.

«Папа… что же ты наделал…»

Когда я успокоилась и высохли слёзы, отец, собрав последние силы, улыбнулся:

– Прощай, дочка… Помни, я слишком богат, чтобы любить кого-то.

– И я?

– И ты…

Тогда мы виделись с отцом в последний раз».

Глава 16

«Аргиз фыркнул и стукнул копытом. Я молча уцепилась за густую гриву и залезла на круп.

– Поехали обратно, Аргиз.

Конь выгнул тонкую шею:

– Видела отца?

– Видела.

– Как поговорили?

– Век не забуду.

– А ты хотела бы забыть?

– Такое не забудешь.

– Ну… есть одно средство. Если хочешь, научу.

– Что это ты со мной такой добрый? Небось всё знал! Отвечай, почему помогаешь мне?

Аргиз скосил на меня огненный глаз:

– Нельзя ли повежливей, царевна?

Конь развернулся, скакнул вперёд. Свод подземелья просвистел низко над головой, и я пригнулась к лошадиной гриве. Напоследок обернулась, но увидела лишь чёрный как ночь хвост Аргиза, заметавшего за собой следы. Пещера с пленником осталась далеко позади.

Аргиз перемахнул небольшой поток и дальше летел, не замедляя хода.

– Расскажи о себе, Аргиз, – попросила я примирительно.

– Что рассказать?

– Кем ты был раньше? Кто твои родители? Давно ты служишь?

– Это долгая история.

– А я, видишь ли, никуда не спешу. – Я припала щекой к гриве коня. – Расскажи… Ты конь или человек?

Тяжкий вздох вырвался из груди Аргиза.

– Изволь, царевна, расскажу. Я человек, но и конь тоже.

«На службе я с двенадцати лет. Хорошо помню, как очнулся связанным в чертогах. Надо мной склонился высокий витязь. Трёхаршинного [51] росту, в деснице держит посох с мерцающим опалом в навершии, глаза, золотисто-зелёные, как у рыси, глядят с любопытством и говорит мне:

– Вставай, парень! Посмотрим, какой силы ветер ты выдержишь!

Витязь перерезал верёвки. Я задохнулся, закашлялся, задышал со свистом:

– Кто… вы?

– Твой хозяин.

– Я ничего не помню… Кто я?

– Мой слуга. Слушайся беспрекословно. Иначе мой меч – твоя голова с плеч.

Витязь опустился в кресло перед высоким очагом.

В огне плавился и трещал дубовый ствол. В оранжевом свете очага опал на посохе переливался синими и зелёными бликами, но глаза витязя сверкали ярче.

Витязь был молод, на вид не больше тридцати – тридцати пяти лет. Продолговатое, худое лицо можно было бы назвать красивым, если бы не хищный, с горбинкой нос, придававший всему облику сходство с орлом. Короткая рыжая борода клинышком темнее, чем густые кудри на голове.

Под кольчугой, отражающей свет очага ослепительными, золотыми бликами, белела богато расшитая по подолу льняная рубаха и парчовый кафтан. За накладным поясом сверкали золотые чеканные ножны огромного кинжала. На витом поясе с наконечниками в виде головок ужей висели два охотничьих ножа в ножнах турьей кожи, отделанные серебряными и золотыми