Хорошее стало плохим (ЛП) - Дарлинг Джиана

— Я знаю, что могу это сделать.

Он не заметил, что я не использовала универсальное «мы». Он обошел стойку, чтобы посмотреть мне в глаза. Я попыталась запомнить, как он смотрел на меня вот так, великолепный и праведный, как ангел Гавриил, спустившийся с небес, чтобы убить всех моих демонов.

— Это не «Ромео и Джульетта», Рози. Думаешь, только один человек умрет, если нас узнают? Нет. Мы оба знаем, если ты хотя бы на секунду подумаешь логически, что мы продолжаем это делать, и нас узнают, не только ты и я в опасности. Это твои друзья и семья, твой папа, Лулу и ее чертовы не рожденные дети, твой брат и его девушка, один из твоих лучших друзей, Лайла, Нова и Бэт, а также Майя и Бак. Ты хочешь, чтобы все эти жизни сгорели в огне, потому что мы были слишком эгоистичны, чтобы отпустить то, что между нами?

Он осторожно потряс меня за плечи, его глаза были такими зелеными, что прожигали меня насквозь, как кислота.

Что-то во мне надломилось от остроты его слов, и гнев захлестнул меня. Я хотела сбежать на луну, проклясть Богов и принести в жертву кого угодно, кроме него. Вместо этого я сильно оттолкнула его двумя руками и зарычала на него, даже чувствуя, как мое сердце бьется и пульсирует из-за него, удары ногой отдавались в такт каждому слову, которое я кричала.

— Любить тебя никогда не было моим решением. В этом не было ничего сознательного, так как я могу относиться к этому логично сейчас? Я знаю, что это не имеет смысла, мы двое, хороший парень и плохая девочка, с твоей семьей и моей семьей. Я знаю, что сведу тебя с ума, и я заставлю тебя злиться. Думаешь, я всего этого не знаю? Нет, я знаю. Так что перестань просить меня логически думать об этом дерьме. В нашей любви нет никакой логики, только чувство, которое у меня так глубоко в сердце, что если я вырву его, я просто знаю, что перестану жить.

— Ты говоришь мне, что любишь меня? — спросил он так тихо, что я почти не слышала слов, но чувствовала их. Каждый брал ноту глубоко внутри меня, играя на инструменте, на котором умел играть только он.

Я моргнула, пожевала губы и проклинала себя за то, что позволила моей горячей голове завести меня в такое долбанное, уязвимое положение, особенно перед лицом того, что мне пришлось сделать.

Но потом мне пришло в голову, что Жнец, Мэт и Твиз ждали снаружи с пистолетами на поясе и ужасными ножами в ботинках. Не было выхода из того, что я должна была сделать, чтобы гарантировать безопасность моей семьи.

Это был Дэннер или они. И их было так много, бесчисленное количество имен, которые он только что перечислил, как список покупок.

Один или десяток.

Любовь всей моей жизни или люди, которые дали мне жизнь и вырастили меня.

Я знала, каким будет ответ.

Итак, я глубоко вздохнула и решила быть эгоисткой, какой могла быть только я.

Я решила насладиться единственным моментом, который у меня когда-либо был с ним, когда я могла свободно любить его.

— Да, и что? — я сказала это, дерзко, потому что ему это нравилось, и я знала это. — Не то, чтобы ты меня тоже не любил.

— Да, это правда, — тотчас же согласился он с тем долгим, медовым акцентом, который он использовал, когда я говорила что-то, что его задевало, — Я люблю тебя и знаю, как большинство людей знают, что солнце встает на востоке и садится на западе, что байкеры знают звук труб Харлея, а копы знают разницу между чертовски правильным и чертовски неправильным, что мы с тобой созданы друг для друга.

— Черт, — выдохнула я сквозь поток слез, нахлынувших на мои глаза, — Ты снова заставляешь меня плакать. Господи Иисусе, что со мной не так в последнее время?

Дэннер слегка прикусил улыбку, но затем сдался и поразил меня красотой своей широкой улыбки, складок на его щеках и прижавшихся к его блестящим глазам. Мне даже нравились его крепкие квадратные зубы, такие белые на фоне его кожи.

— Черт, — повторила я снова, чувствуя себя подавленной почти до истерики, — Я чувствую, что могу упасть в обморок или что-то подобное.

Его голова откинулась назад, когда он рассмеялся, обнажая длинную линию горла. До этого момента я никогда не думала, что мужской кадык может быть таким чертовски сексуальным. Прежде чем я смогла вырваться из ступора, он оказался на мне, подняв меня в воздух, так что я инстинктивно обвилась вокруг него.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Ты любишь меня, Рози? — спросил он, глядя на меня с беззаботной радостью, с мальчишески открытым лицом.

Я хотела разорвать его на куски, превратив зубы и пальцы в когти. Я хотела слишком крепко держать его львиное сердце в своих руках и чувствовать, как оно бьется и пульсирует для меня, против меня. Я хотела разобрать его на куски, кровавые куски, чтобы удовлетворить свою жгучую страсть, мою сокрушительную ярость из-за изменений, которые он произвел в моей жизни и во мне.

Но потом… Мне захотелось сесть, скрестив ноги, посреди этого беспорядка, разгладить когтями, провести пальцами по неровным краям его тела и снова собрать его вместе. Я хотела проследить очертания каждой из его конечностей, связать воедино его мышцы и вставить его кости в суставы. Я хотела вшить себя в каждый атом его ДНК и жить там вечно, неразрывно связанная с ним, так что, если какая-то сила попытается оторвать меня, как я знала, им придется убить его, чтобы разлучить нас.

Это был ужасный способ любить кого-то, но именно так я относилась к Лайонелю Дэннеру, и я знала, что это никогда не изменится.

— Ага, Лайн, — сказала я, положив руку на его крепкое лицо, — Я чертовски люблю тебя, ясно?

Я задохнулась, когда он скользнул вниз по своему телу, каждая твердая плоскость скользила по моим легким изгибам, как грубая ласка, и он воспользовался моими приоткрытыми губами, сомкнув их своими.

Он поцеловал меня так, будто владел мной, одной рукой он коснулся кожи над моим сердцем и прижал ее, тепло и тяжело, а другой нырнул в мои волосы, чтобы обнять меня так, как ему хотелось. Я почти болезненно чувствовала его претензии, когда он татуировал себя на каждом дюйме моей кожи, синхронизируя себя с каждым ударом моего возрожденного сердца.

— Чертовски люблю тебя, — прохрипел он в мои влажные губы, прежде чем толкнуть меня обратно к стойке, — Жестоко, дико, чертовски бесконечно.

Я чувствовала свое разбитое сердце в груди, отравленное кровь, бьющейся в каждой камере, пока не хлынула по моим венам, залитая светом, так что моя плазма была похожа на шампанское. Головокружение распухло у меня в животе, и я выпустила его с прозрачным хихиканьем, которое мне совсем не подходило.

Он был хорошим человеком.

Из тех, кто помогает старушкам переходить улицу, спасает котят с высоких ветвей деревьев и открывает дверцы машин на свиданиях.

Но он был и плохим человеком.

Из тех, что любил оставлять на моей коже румяные синяки и полосать мою задницу, как чертову карамельную трость, резким ударом своего ремня.

Он стал плохим, и все из-за меня.

Правда не должна была стереть меня с лица земли, как лесной пожар, пока я не превратилась в пепел в его руке, но это произошло.

Он не был таким уж хорошим, и я не была плохой.

Не по отдельности и уж точно не вместе.

Вместе мы были многими вещами, и ни одна из них не имела никакого смысла, но все они работали.

Я сосредоточилась на его губах на своих, на ощущении его тепла вокруг меня, на том, как его руки обнимали мое лицо, как будто я была драгоценной. И я поняла, что гнилое семя в центре моей души исчезло, этот имплантат от Фарры, который всегда говорил мне, что я не достойна, искоренен его любовью.

Дэннер был лучшим человеком, которого я знала, и он любил меня.

Действительно любил меня.

Слезы скапливались в глубине моих глаз и скатывались по моим щекам.

Я прижала его к себе, целуя со всей своей свирепой страстью к нему, и осторожно провела одной рукой через стойку к разделочной доске. Мои пальцы сжались вокруг прохладной рукояти, вес ножа был так похож на тесак, но ситуация так отличалась от той, что была с Крикетом, что на мгновение я заколебалась.