Настоящий врач скоро подойдет. Путь профессионала: пройти огонь, воду и интернатуру - Мэтт Маккарти

прокручивая в голове вопросы.

Мог ли Дэррил рассказать мне, что вызвало его дыхательную недостаточность либо что ей предшествовало?

Почему у него была такая тяжелая степень ожирения?

Прививался ли он от гриппа?

Из трахеи Дэррила только что извлекли дыхательную трубку, так что говорить ему было больно. Мне нужно было расставить свои вопросы в приоритетном порядке и решить, будет ли лучше задать один-два открытых или же несколько вопросов, на которые можно ответить «да» или «нет». Я не мог решить, что выбрать.

– Впереди большой день, – провозгласил Дон, как делал это каждое утро, входя в отделение интенсивной терапии. То, что он появлялся на работе еще до рассвета, служило мне напоминанием о том, что второй год ординатуры также будет не сахар. Работать придется не меньше, а ко всему прочему еще нужно будет присматривать за интерном.

Каждая палата звучит по-своему из-за конкретного набора оборудования и его установок. В хорошие дни эти звуки могут стать удачным саундтреком, в плохие – какофонией, мешающей сосредоточиться.

– За дело, – отозвался я, дав ему не совсем уместное «пять», и направился к палате Дэррила. Мне всегда требовалось немного времени, чтобы привыкнуть к нескончаемой какофонии звуковых сигналов оборудования в реанимации. В удачные дни я, словно под музыку, скакал из одной палаты в другую во время утреннего обхода. Когда же настроение было на нуле, они ассоциировались с автомобильными гудками в пробке. В тот день эти звуки немного напоминали мне немецкий прогрессивный рок – было непонятно, каким обещает быть день.

– Надеюсь, вы уделите мне немного своего времени, – сказал я, присев на небольшой стул у кровати Дэррила. – У меня к вам несколько вопросов, и я знаю, что из вас только что извлекли трубку.

Он кивнул, тихо хрюкнув.

– Думаю, мы можем помочь предотвратить приступы в будущем, если больше про вас узнаем, – продолжил я.

Он подтянул одеяло к носу и закрыл глаза. Мой взгляд переместился на его ладони и закругления его ногтевых пластин.

– Не могли бы вы рассказать, что случилось в ту ночь, когда вам стало плохо?

Я уже узнал достаточно много про Дэррила из его медкарты, заполненной врачами приемного покоя, которые стабилизировали его, прежде чем он попал к нам в реанимацию. Тем не менее в его истории оставалось много пробелов.

Мне было известно, что ожирение в семье Дженкинсов не было наследственным. Что, когда он был еще подростком, мать отвела Дэррила к специалисту, заподозрившему у него синдром Прадера – Вилли – расстройства, при котором не происходит нормальной экспрессии генов пятнадцатой хромосомы, что вызывает постоянное чувство голода, зачастую приводящее к опасному ожирению. Позже, когда оказалось, что его телосложение никак не связано с какой-либо генетической мутацией, Дэррил погряз в депрессии, которая стала преобладающей проблемой в его жизни. Из медицинской карты я узнал, что перед тем, как попасть к нам в отделение, Дэррил почувствовал у себя в горле резкую боль. Несколько часов спустя у него появился характерный для приступа астмы хрип. На этот раз, однако, его ингалятор почти не принес облегчения. В начале вечера, когда у него появилась резь в глазах, а дыхание стало затрудненным, он позвонил из своего общежития матери. Она не ответила, так что он вызвал такси, которое доставило его в ближайшую больницу.

Вскоре после этого в приемном покое медицинского центра Колумбийского университета на его медкарту приклеили желтый стикер[82] и дали ему кислородный баллон. Дэррил был слишком большим для инвалидного кресла, так что его на каталке повезли по приемному покою на флюорографию. Как только снимок был загружен в систему, его изучил Байо, заметивший серьезные аномалии в тканях легких. Вскоре после этого дыхание Дэррила ухудшилось, и его доставили в наше отделение интенсивной терапии, где установили воздуховод и подключили к аппарату ИВЛ.

Когда ему в горло вставляли дыхательную трубку, у Дэррила разошлась пополам губа – ее вид напомнил мне даму из Массачусетской больницы с домашним туканом. Если губа нормально не заживет, у него может остаться шрам, как у Дона после операции на заячьей губе.

– Я могу заглянуть и позже, – предложил я. – Вы, наверное, измотаны.

Порой очень сложно задавать вопросы, ответы на которые могли бы помочь в лечении, – они могут оказаться слишком и травмирующими для пациента.

Один анестезиолог на занятии в Гарвардской медицинской школе как-то сказал нам, что, чем больше на шее пациента подкожного жира, тем сложнее проводить интубацию. С точки зрения профессора, самым трудным пациентом Бостона был бы мэр города Томас Менино. Дэррила с его телосложением интубировать явно было тяжело – скорее всего, именно поэтому его губа и разошлась в процессе. В ожидании ответа я окинул палату взглядом. Там не было никаких цветов, открыток с пожеланиями выздоровления – лишь стопка одежды размера XXXL в прозрачном полиэтиленовом пакете. Где была его семья? Неужели он, подобно Бенни, будет проводить в больнице дни в полном одиночестве?

– Ага, – тихо сказал Дэррил, глядя на свой живот. – я не особо хочу разговаривать. Не хочу говорить ни с кем.

– Понимаю.

– Просто хочу выбраться отсюда.

– Разумеется. Мы выпишем тебя, как только ты будешь в безопасности.

– Здорово. Надеюсь, это случится скоро.

– Непременно.

Я решил предпринять еще одну попытку. Я подвинул голову, чтобы она полностью попала в его поле зрения.

– Мне доводилось в прошлом болеть в одиночестве, – сказал я, имея в виду тот период, когда принимал лекарства от ВИЧ. – Было паршиво. Казалось, что я умираю, но никому не было до этого дела.

Дэррил с силой выдохнул воздух – это был самый большой вздох, который он сделал самостоятельно на моей памяти.

– Но людям есть дело. Здесь всем есть до тебя дело.

Он продолжал молчать, однако мне показалось, что я увидел кивок. Мне хотелось расспросить его про семью, но не хотелось случайно затронуть больную тему.

– Если ты просто позволишь мне задать тебе пару вопросов, я оставлю тебя в покое. До конца дня. Просто пару коротких…

– Ладно.

– Хорошо, – начал я, посмотрев на вопросы, которые набросал на листке со своими поручениями. – Из чистого любопытства, скажи, ты в этом году прививался от гриппа?

– Не-а.

– А почему?

– Не подумал об этом.

– Уверен, перед началом учебного года в колледже ты был у врача. Он разве не предложил тебе прививку?

– Наверное.

– Так почему ты ее не сделал?

– Да не знаю я.

Я заметил у него на подбородке небольшой участок гипопигментации и набросал «витилиго?»[83] на листке.

– Ты знаешь, насколько важно таким,