Вина и грехи - Мара Вульф

и Ардялом, если победит. Речь никогда не шла о моей или твоей жизни, Валеа. Твой отец этого не понимал. Вот почему ему пришлось умереть. Будь он смелее и займи трон, все было бы по-другому. Но он полюбил викканку, причем не простую, а дочь верховного жреца. – Она откинула голову и рассмеялась. – Мне всегда казалось плохой шуткой, когда он появлялся здесь с ней.

Я поморщилась. Пытая меня, она была так же безумна. Семиконечная звезда у меня на спине запульсировала.

– И именно у меня они решили искать убежища. Твоя мать уже была беременна, и я должна была убедиться, что законный наследник королевства родится целым и невредимым. Но потом она родила двоих детей. – В ее голосе прозвучало недоумение.

– Неужели это такая редкость? – недоверчиво спросила я.

– Среди ведьм не рождаются близнецы. Даже если две яйцеклетки оплодотворяются одновременно, более сильный ребенок всегда убивает слабого.

– Это жестоко, – вырвалось у меня.

Она лишь рассмеялась:

– Такова наша природа, Валеа. Привыкай. Не будь ты наполовину викканкой, убила бы Кирилла еще в утробе матери. И, возможно, к лучшему. Тогда бы ты унаследовала всю силу стригоев, а я не потерпела бы неудачу. Мне удалось бы отнять ее у тебя. Тогда, возможно, у нас был бы шанс.

Мне хотелось наброситься на нее и выцарапать глаза. Хотелось увидеть, как ее тело полыхает огнем, но усилием воли я сдержалась.

– А ты не боишься, что Селеста найдет тебя здесь?

– И что тогда? Что она сможет сделать? Пытать меня? Или убить? А еще она может запереть меня в своих подземельях и забыть обо мне. Мне стоило освободить монстров из горы, пока у меня еще был шанс. – На мгновение Мелинда замолчала, а затем продолжила уже нормальным голосом: – Гораздо более вероятно, что она проделает все это с Илией, чтобы наказать меня. Он ослеп из-за нее и все равно не уходит в безопасное место, а остается рядом со своими друзьями. Я не могла просто так уйти.

Значит, она все это время пряталась здесь? Прямо под носом у Селесты? Если бы я не ненавидела эту женщину, то могла бы ею восхититься. Нужно рассказать королеве. Это возвысило бы меня в глазах Селесты. Настоящий викканин и злейшему врагу не пожелает того, что пришлось пережить Алексею и Лупе, но мне понравилась мысль о том, чтобы отправить Мелинду гнить в подземелья Караймана. Она этого заслуживала, но на кону стояло нечто куда большее, а Мелинда единственная, у кого могли быть ответы. Во всяком случае, несколько из них.

– У меня к тебе еще один вопрос. – Я взяла себя в руки. – Скажи мне, кто помог Селесте украсть магию стригоев. Ты знаешь?

Мелинда склонила голову набок, и на ее лице появилась улыбка облегчения.

– Так ты узнала? – Ведьма покачала головой, а затем запрокинула ее назад. – Спасибо, – пробормотала она, после чего твердо посмотрела мне в глаза. – Я попросила Анкуту отдать тебе гримуар на тот случай, если сама не смогу этого сделать. Я должна была убедиться, что ты его получишь.

Я моргнула, однако больше ничем не выдала своего удивления.

– Но ты же не знала, что там написано.

– Нет, но преемники Эстеры не скрывали ее тайну так же хорошо, как она сама. И я сложила два плюс два. Какое послание оставила королева в гримуаре? – Мелинда изящно прислонилась к дереву, словно показывая, что я в безопасности.

Я скрестила руки на груди:

– Этого я тебе сказать не могу.

– Конечно, не можешь. На мне же нет семиконечной звезды. Понимаю. – Она ни на секунду не сводила с меня глаз, и в них неожиданно засветилось сожаление. – Возможно, мне стоило избавить тебя от этой ноши. Нексор уже давно победил. Мы не сможем его одолеть.

Больше не было необходимости говорить загадками. Она действительно знала все, по крайней мере, о самых важных вещах. Я испытала чуть ли не облегчение.

– Он здесь? Это он помог Селесте украсть силу стригоев? Он сейчас в том же теле, что и тогда?

– Не думаю. Слишком многие погибли. – Она погладила кору дерева когтями, которых я никогда раньше у нее не видела. – Он оставил много следов. Тысяча лет и все это зло. Я виню в этом Эстеру. Ей следовало обо всем догадаться, и все же она бросила нас на произвол судьбы. Ни одна королева после нее не была достаточно сильна, чтобы остановить его, и ты тоже не сможешь.

Я медленно подошла ближе к ведьме.

– Эстера только после его смерти узнала, что он спас свою душу, – заявила я в защиту своей прародительницы.

Как Мелинда смела так говорить? Она не имела на это права. Эстера испробовала все, чтобы остановить Нексора. Что может служить более веским доказательством, чем то, что она сама убила его?

– Она оставила мне воспоминания в замке. Но она не знала, как убить его душу. Она записала послание в гримуаре в надежде на то, что одна из ее наследниц найдет решение.

Глаза Мелинды расширились от удивления и ужаса.

– Она не знала?

Эта женщина сама раскрыла и охраняла тщательно оберегаемый секрет, но не ожидала, что даже у Эстеры нет решения.

– Нет. А ты выяснила?

– Не я. Одна из твоих предшественниц. Последняя до тебя. Она была очень умна, но умерла молодой. Ее звали Вероник. В ее гримуаре осталось зашифрованное послание. Скорее всего, оно предназначалось тебе. Я расшифровала его и уничтожила. Чтобы он не попал не в те руки.

– Ты расскажешь мне, что там было написано? – Я так нервничала, что у меня покалывало кожу. Скольких еще ведьм и ведьмаков увлечет идея о том, что их души будут путешествовать во времени в одержимых телах? Наверное, очень многих. – Как убить его окончательно? Понадобится какое-то особое оружие?

– Никакого оружия. – Ведьма ненадолго замешкалась, прежде чем продолжить. – Тебе нужно убить не его душу. Речь идет о ее ядре. О ее сердце.

– Ее сердце? – спросил я. – Что ты имеешь в виду?

Мелинда сделала глубокий вдох и твердо посмотрела мне в глаза.

– Он вырвал сердце своей души и спрятал его. Только если ты найдешь это сердце и уничтожишь его, убьешь его душу. Пока оно бьется, он будет воскресать снова и снова. – В ее тоне прибавилось настойчивости. – Сердце души удерживает ее внутреннюю сущность в целости. Как только оно отделяется, человек теряет всякое сострадание, всякую эмпатию. Все, что остается, – это эгоизм и желание выжить, на какие бы зверства тебе ни пришлось пойти ради этого. У меня ушло сорок лет, чтобы