Один человек и один город - Вероника Евгеньевна Иванова

умрет. Если ещё не умер, умрет потом!

– Не умрет, - мамбо сделала попытку обнять Лил, но та отшатнулась. - Я помогу ему.

– Вы мне не верите? Вы все мне не верите… А я говорила с лоа. И лоа слушали меня!

Её плечики дрожали, как в лихорадке. Тощие, остренькие, держащиеся прямыми из последних сил.

Вот так, девочка. То, что важно для тебя, что важнее всего прочего мира, другие и в грош не ставят. Не замечают. Собираются растоптать. Совсем как мои надежды. И это будет больно, могу подтвердить. Но я-то – здоровый мужик, а ты такая хрупкая… Справишься ли? Особенно в одиночку?

– Команданте, ваше приглашение ещё в силе?

– Какое приглашение, юноша?

– То самое… про эксперимент.

– А почему, собственно, спрашиваете?

– Если нужен кто-то, жертва, как вы сказали… Я могу.

На меня уставились все. Кроме Лил, которая почему-то не рискнула обернуться.

– Юноша, вы… простите, что спрашиваю, но это важно. Вы в своем уме?

– А разве мне что-то угрожает? Здесь же никто не верит, что у девчонки получится. Даже её учительница не верит.

– Вероятность есть всегда, - напомнил Сильва.

– Зато все вопросы будут сняты. Правда, команданте?

Начальник управления разве руками:

– Пресекать инициативу на корню – не моё правило. Если юноша желает по доброй воле… Мы уж точно ничем не рискуем. Если колдовские чары и вправду действуют, не полиции с ним сражаться. А если все это шарлатанство, то на нет и суда нет. К вящей славе божией.

Часть 2.12

На камеру я не рассчитывал.

В смысле, не думал, что благое человеческое намерение доведет меня до тюрьмы: во имя соблюдения чистоты эксперимента и для собственного спокойствия команданте принял единственно возможное решение. Ага, поместить добровольную «жертву» туда, где колдовские чары не практиковались, а если имели место, то заключенным помочь так и не смогли. По крайней мере, история полицейского управления вкупе с историей форта не помнили случаев спасения, особенно чудесных.

Соглашаться на участие во всем этом идиотизме было… ну да, глупо. А ещё опрометчиво: только некоторое время спустя я вспомнил, что водитель-то все ещё жив и даже что-то соображает, если терзал священника ночь напролет. Значит, вполне мог связаться со своими дружками. И конечно, мог отдать определенные распоряжения. Насчет меня? Да и пожалуйста! Но я же был не один. Поэтому оставалось только молиться, чтобы…

Молиться. Считается, что делать это эффективнее всего в присутствии прямого посредника между человеком и богом. Мне всегда представлялось иначе, но сейчас выдавался шанс проверить общепринятую теорию, раз уж зверь сам вышел на ловца.

– Намечается причастие?

Вопрос застиг падре Мигеля ещё на самом пороге. Но не смутил. Священник вошел в камеру, смиренно подождал, пока дверь закроется, и только потом поинтересовался:

– А вы желаете причаститься, молодой человек?

– Да не так, чтобы слишком.

– И мне думается, что уместнее будет просто побеседовать.

– Душеспасительно?

Падре подвинул стул от стола к кровати, сел, скрестил руки на груди и посмотрел. Осуждающе, если мне не почудилось.

– О спасении я хотел поговорить, не скрою. Но, каким бы это ни показалось оскорбительным… Не только о вас пойдет речь.

– Любопытно.

– Вы совершили поступок. Неожиданный, с непредсказуемыми, возможно опасными последствиями. И в сам момент деяния думали не о собственном благе. Я прав?

А я и спорить не буду.

– Правы.

Он удовлетворенно кивнул и продолжил:

– Осмелюсь предположить, что вами двигало желание защитить…

– Хотите честно отвечу? И вопросов никаких не останется.

– Попробуйте.

– Я хочу только одного: выбить раз и навсегда из головы девчонки всю эту колдовскую дурь. Ещё бы кое-что хотелось выбить… ну ничего, подождет.

– Дурь?

– Она на полном серьезе считает себя волшебницей. Не помню, как это у них называется, да и ладно. Она уверена, что с помощью какого-то мусора может вершить судьбу человека. Вы не находите это кощунством? А как же Господь? Думаю, у него на этот счет тоже есть мнение. Очень похожее на моё.

Падре улыбнулся. Сочувственно и слегка растерянно.

– Пожалуй, я понял. Вы хотите изъять из жизни девочки чудеса.

– Я не хочу, чтобы она однажды жестоко разочаровалась в своих надеждах.

– Так, как это пришлось сделать вам?

Ну да. Правда, моя «сказка» и не обещала закончиться счастливо. Так, намекала немного. Вводила в заблуждение. Но чтобы прямо и четко уверить: все получится, если будешь хорошим мальчиком? Нет, никогда. Ни разу. Мне нравилось так думать. Грело душу. Только тепла хватило ненадолго.

– Не имеет значения.

– Что ж, вам решать. На свой счет, разумеется. Но что касается девочки…

– Она на каком-то особом положении? Или вы заступничаете по доброте душевной? Из любви к ближнему?

Взгляд Мигеля посуровел, но все равно не смог бы напугать даже самого впечатлительного ребенка.

– Любовь к ближнему, над которой вы смеетесь, молодой человек, способна на великие деяния. И настоящие чудеса. Впрочем, вы задали вопрос, и я отвечу.

Он помолчал, глядя на клочок неба, застрявший в решетке глубокого окна.

– Лилис никогда не была счастлива. Трудное детство, как часто говорят о подобных судьбах. Её мать несколько лет перед рождением дочери провела в грехе. Пересчитать мужчин, что перебывали в постели Лурдес, не взялся бы никто. И с каждым – всего одна ночь. Или утро. Никакого второго раза, никаких привязанностей. Я знал нескольких человек, что предлагали ей руку и сердце, искренне, со всем чувством… Лурдес отказала всем. И однажды вовсе закрылась от мира. Как потом выяснилось, чтобы выносить и родить дочь. А после родов словно помешалась: твердила всем, что малышка – особенная, лучшая из людей. Единственная.

– Многие матери говорят такое.

– Да, пожалуй. Но я закончу, позволите? Она протянула ещё несколько лет, постепенно сходя с ума. Лилис было около семи, когда мать ушла в мир иной.

– Достаточный возраст, чтобы понимать.

– Не скажу, что она понимала многое, но… да. Радости это не прибавляло. С тех пор я присматриваю за девочкой, как могу.

– Не вы один. Та странная… мамбо? Она говорила о том же.

– Мари? Увы. Ближе к смерти Лурдес сблизилась с ней. На почве своего безумия. И завещала заботу о дочери.

– Которую вы не одобряете. Заботу, имею в виду.

Падре вздохнул:

– Видите ли, у Лилис есть некоторые… особенности. Неустойчивые психические реакции, как сказал бы врач, но я скажу проще: мятущаяся душа. Причины понятны. Однако есть ещё последствия, и они настораживают.

– Вы о чем?

– Девочка не просто верит в колдовство или, говоря мягче, сверхъестественные и необъяснимые вещи, как это делают