Полуночные поцелуи (ЛП) - Бенедикт Жанин

Был также этот другой раз…

— Ты знаешь, что хочешь этого, — насмехается он. — Тебе нравится унижать людей.

— И фахитас с говядиной, — бормочу я. Я бы женилась на корове в мгновение ока, если бы это не вызывало неодобрения. — Я действительно люблю говядину.

Он прилагает очевидные, отважные усилия, чтобы не пошутить о члене, и я горжусь тем, что ему это удалось.

— Вот именно. Говядина и унижение. Ничто не сравнится с этим. Что ты скажешь?

Между нами проходит связь, наполненная возможностью, которую, я знаю, нам не следует исследовать. Несмотря на то, насколько заманчиво его предложение, я качаю головой.

— Я просто пойду домой.

Даже если я этого не хочу. Даже если видение того, как я сижу на его диване и выкрикиваю оскорбления в телевизор за домашней едой, наиболее привлекательно, я просто знаю, что это плохая идея. Я не могу этого объяснить — не могу должным образом выразить словами беспокойство, которое урчит у меня внизу живота. Я хочу, чтобы эти отношения, которые мы наладили, длились как можно дольше, и, если я могу избежать расширения наших границ, я должна. Даже если я не делала этого раньше, я должна сделать это сейчас. Я уже чувствую, что все больше привязываюсь к нему.

— Ты уверена?

Я киваю, и как только я открываю дверь со стороны пассажира, чтобы пойти забрать свои вещи с заднего сиденья, он добавляет:

— Позволь мне хотя бы принести тебе что-нибудь домой, чтобы ты могла поесть.

Я соглашаюсь.

Когда он врывается внутрь, а я иду забирать свои вещи с заднего сиденья, любезно оглядываясь в поисках его телефона, я вижу записку.

Обычно я бы никогда не подняла выброшенный листок бумаги, наполовину раскрошенный, со следами грязи на нем. Но в мягком свете фонаря на крыльце я вижу пять букв: МИРИА и у меня такое чувство, что последняя буква М. Я расправляю ее и читаю, что в ней написано, мое сердце падает к ногам.

Мириам,

Обведи одно

В следующий раз позавтракаешь у меня дома?

ДА НЕТ

ГОЛОСОВАЯ ПОЧТА

Мамунетта

Колумбус, Миссисипи

16 ноября 2022 года в 10:15

Расшифровка

— Я опоздаю в торговый центр, пожалуйста, позвони отцу, мне все равно, если ты с ним в ссоре, игнорировать его нехорошо, мы тебя так не воспитывали, ты ведешь себя так неуважительно, я, честно говоря, не могу поверить, что ты моя дочь сейчас.

папа Сахнун

Колумбус, Миссисипи

15 ноября 2022 года в 14:16

Расшифровка

— Я нанял несколько человек, чтобы они починили твою стиральную машинку, пока твоей мамы не было, и поставили ужин в холодильник, не выходи и покушай, и не трать деньги впустую, или я аннулирую твои карточки, учись усердно.

Глава 22. Плачет из-за пролитого вина

Отис

Мама убьет следующего человека, который назовет меня Отисом.

— Я никогда не прощу твоего отца за то, что он назвал тебя в честь своего отца, — она кипит, когда родители Родни наконец уходят от нас.

— Ты такой белый. У тебя нет ничего из моего наследия. Это позор.

Я фыркаю, закатывая глаза на ее утверждение, что я похож на своего отца-гринго, вместо того, чтобы пойти в нее.

— Вот тебе и любовь к папе, и почитание его памяти. — хотя я понимаю по-испански, я не в состоянии ответить тем же, смущенный своей плохой грамматикой и ограниченным словарным запасом. Тем не менее, я лучше, чем Катя и Моника, которые вообще едва понимают родной язык нашей матери.

— Не заставляй меня начинать. Я любила твоего отца, но твое имя, меня раздражает! Это сводит меня с ума! Да! Не напоминай мне.

— Я тебе не напоминал! Ты сама заговорила об этом, и теперь ты начинаешь злиться.

У мамы нет шанса огрызнуться на меня, когда Катя и Моника, пыхтя, приближаются к нам, их глаза сияют. По выражению их лиц ясно, что у них есть миссия: разлить чай.

— Ты знаешь, как я не люблю беспорядок? — спрашивает Катя, стоя перед нами.

Я давлюсь вином и подношу руку к губам, чтобы поймать любую каплю, которая может вылететь при кашле.

— Это шутка? Ты шутишь, потому что тебе скучно.

Моя сестра хмурится и шлепает меня по руке. Я не уверен, намеревалась ли она вложить в удар всю свою гребаную силу, но это не имеет значения, потому что в ту секунду, когда тыльная сторона ее покрытой кольцами руки соприкасается, я начинаю косить глазами, сходя с ума от агонии. Мама и глазом не моргнет, вмешиваясь в драки между нами только в том случае, если дергают за волосы или пускают кровь.

Чтобы сохранить лицо, я проглатываю комок боли, который подступает к моему горлу. Если я признаю тот факт, что она способна нанести ощутимый, острый ущерб моей персоне, моя сестра — олицетворение самого Боузера?

Кроме того, я предпочту физический выговор — словесному. Тот, кто придумал поговорку «палки и камни могут переломать мне кости, но слова никогда не причинят мне боли», явно никогда не подвергался словесному нападению со стороны женщины Морган.

То, что тренер делает с нами, не идет ни в какое сравнение. Вот почему я до сих пор не огрызнулся на него, моя терпимость высока.

— Нет, — упрекает она низким шипением. — Я очень чистая, очень святая девушка.

— День, когда ты станешь святой — это день, когда у меня начнется лактация.

Моника хихикает. Мама закатывает глаза. Раздраженная моим отношением, Катя тянется ко мне. У меня нет времени уклониться от ее надвигающейся пытки, прежде чем она начинает щипать и выкручивать мои соски. На этот раз хныканье, которое вырывается у меня, исходит из глубины моей души. Это реакция, которую я не могу подавить, как бы ни старался.

Реакция мамы запоздалая, но она отбрасывает руку моей сестры от меня.

— Веди себя прилично, Катя! Мы на публике.

— Милый малыш Иисус… — выдыхаю я, слова вырываются мягким баритоном. Я перестаю произносить имя Господа. Вена у нее на лбу достаточно пугающая.

Катя невинно смотрит на маму, затем поворачивается, чтобы ухмыльнуться мне, тихонько фыркая. Затем она насмешливо мычит.

— Подожди минутку, Бесси, — зачесывая челку за уши, она прочищает горло и говорит более четко. — Как я уже говорила, ты знаешь, как я не люблю беспорядок?

— Да, — выдавливаю я сквозь стиснутые зубы. Я закрываю глаза и, клянусь, из уголка чуть не выкатывается слеза. Находясь так долго вдали от Кати, я забыл о нашей динамике и о том, насколько она агрессивна. Я всегда в ее власти. Мой отец выбил из меня все дерьмо, когда я однажды отомстил, когда мне было шесть, и с тех пор я никогда к ней не прикасался и никогда больше не прикоснусь, чем она и пользуется.

К счастью, Моника не разделяет агрессивного отношения. Вместо кулаков любимым оружием задумчивого подростка являются ее слова или их отсутствие.

— Угадай, кого я увидела входящим? — она делает эффектную паузу, прежде чем прошептать, тихо и устрашающе: — Отэм.

Я превращаюсь в камень, моя боль забыта.

— Что?

Блять. Неужели Такерсон пригласил ее в качестве своей гостьи? Зачем? Были ли они настолько близки? Я уже видел их в кампусе раньше, но это ужин для близких родственников, выбранных игроков. Это, должно быть, делает ее для него близкой семьей, верно? Они, наверное, говорят обо мне всякую чушь. Они рассказали об этом другим людям?

Неприятное чувство отдается эхом в моей груди, мой желудок переворачивается, когда я осматриваю комнату в поисках неё, мое дыхание немного затруднено. Ее нигде не видно, и я хотел бы верить в «с глаз долой, из сердца вон», но дом тренера такой большой, что она, честно говоря, может быть где угодно.

— Она хорошо выглядит, — добавляет Моника.

— Должны ли мы поздороваться? — мама тихо размышляет над краем своего бокала. Когда я бросаю на нее предательский взгляд, она морщится. — Мне жаль, сынок. Она просто мне действительно нравилась.

— Харрисон мне нравился больше. Он был таким чертовски сексуальным, — подхватывает Катя.

— И таким чертовски геем, — отвечаю я. Харрисон был моим первым очень-супер-пупер-серьезным парнем на первом курсе.