Цзянь - Эрик Ластбадер

Этой бывшей элите японского общества оставалось либо погибнуть, либо приспособиться к новым веяниям. Те, кто приспособился, составили костяк новой бюрократии. Кроме того, появился новый класс японского общества - купечество. Реставрация сделала их героями новой Японии, а по мере развития международной торговли они стали нуворишами.

Чжилинь понимал, что глупо не воспользоваться историческим опытом Японии, и видел в нем как позитивные, так и негативные моменты. Например, его не могло не волновать усиление пассивного отношения к политике в японской расширяющейся инфраструктуре. А это всегда чревато новой волной милитаризма.

Отношения Японии к Китаю во все века были в лучшем случае прохладными. И теперь развитие торгового класса, столь необходимого для продолжающегося экономического роста, дало толчок милитаристским настроениям, а для разжигания их использовалось доброе старое топливо - островной национализм.

Чжилинь видел в этом особо пагубные тенденции, поскольку призывы к экспансии исходили из деловых кругов и имели приверженцев как в мощной бюрократии, так и в слабом правительстве.

Он был уверен, что без кровавых столкновений между соседями не обойдется, когда в 1936 году Ху Ханмин рассказывал ему о секретных встречах между Мао и Чан Кайши. То, что два заклятых врага в истерзанной гражданской войной стране встречаются, могло значить только одно: в воздухе запахло угрозой империалистической экспансии Японии. Но, как и следовало ожидать, эти переговоры скоро были прерваны, и не обошлось без взаимных оскорблений. Коммунистическая партия и Гоминьдан по-прежнему были на ножах.

Удивительное дело: с самого начала столетия в Китае не прекращается смута, а вожди не могут договориться даже перед лицом нависшей над страной угрозы! Чжилинь считал, что необходима общая платформа для единения сил, и такой платформой мог быть в текущий период коммунизм. Да, последнее время антипатия Чжилиня к этой доктрине несколько уменьшилась. Он говорил, что объединенный Китай - это шаг в будущее. Хоть какое, но будущее. Раскольнические же действия генерала Чана лишали Китай всякой перспективы. Правда, Чжилинь по-прежнему скептически относился к идее практического воплощения коммунистических идей в Китае. Подозревал он также, что и в России не все идет гладко: и там вожди давно уже предали Революцию. Более того, он видел в русских коммунистах не братьев по классу, какими их считал Мао, а потенциальных антагонистов в мировом коммунистическом движении, угрожающих незыблемости китайских границ. Но, при всем при том, коммунистическая идея казалась Чжилиню единственно приемлемой из тех, которые могут обеспечить консолидацию национальных сил, что в свою очередь должно привести к стабильности и порядку в стране.

В том же месяце, когда Мао и Чан прервали переговоры, Чжилинь и Афина поженились. Он, естественно, предпочитал буддийскую церемонию. Афина сказала, что у нее нет определенных религиозных убеждений, и поэтому ей все равно, каков будет обряд венчания. Хотя Чжилиня это немного покоробило, но он находился в состоянии такой эйфории, что тут же забыл об этом.

По желанию Чжилиня, церемония проходила в храме Лунхуа. И свои брачные обеты они произнесли в Зале Небесных Покровителей. После церемонии среди собравшихся было много разговоров об усиливающемся влиянии Мао, о новой оборонительной тактике Чана, о японцах в Манчжурии. Чжилинь обратил внимание на то, как мало настоящей озабоченности звучало в суждениях гостей. Впечатление было такое, что эти события, столь жизненно важные для него, им казались происходящими в другом измерении. Он отвернулся и угрюмо уставился в окно ничего не видящим взором. Он думал о Японии и России, и его пугало, как, в сущности, был беззащитен расколотый Китай.

Позднее, когда он выразил свои опасения Афине, она ответила со свойственным ей рационализмом:

- Ты бизнесмен, Чжилинь, а это - политические проблемы. Они должны решаться политическими средствами.

- Значит ли это, что мне не надо вмешиваться не в свое дело? - Он думал о Небесных Покровителях своей юности. - Может, нужна моя помощь?

- Честно говоря, - ответила она, - я думаю, что дела зашли так далеко, что одному человеку не под силу изменить их курс. Китай сейчас подхвачен стремительным потоком. Куда бежит река, туда Китай и вынесет.

- Но мы не беспомощны! - попробовал протестовать он.

- Верно, - согласилась она. - "Мы" как страна. Но не мы с тобой. Мы с тобой беспомощны.

Она смотрела на его отражение в окне. В качестве свадебного подарка он купил для нее этот дом. В течение трех недель фэншо - предсказатель, гадающий на четырех основных элементах бытия: земля, огонь, воздух и вода, - ходил взад-вперед по каждому из коридоров, чтобы убедиться, что дом расположен правильно на своем участке земли (кому охота жить в доме, стоящем на спине Земного Дракона?), что коридоры все заворачивают направо (каждый знает, что демоны не умеют поворачивать в этом направлении), что все комнаты расположены правильно и их кровать развернута к востоку и югу, а не к северу или западу.

- Чжилинь, - позвала она, - иди спать. - Не дождавшись ответа, она выразила свою мысль более откровенно. - Я хочу тебя. - Произнести эти слова ей было не просто: они застревали у нее в горле, но, начав, она продолжила уже смелее, откидывая покрывало: - Ты находишь меня привлекательной?

Она посмотрела ему в спину. Он не пошевелился, даже не подал вида, что слышит ее слова. Страх перед ней сковал его. Сейчас, когда подошел этот ответственный момент, он чувствовал, как ее присутствие давит ему на грудь, как чугунная гиря. Внутри все отнялось, и только сердце стучало, как метроном, отсчитывая проходящие секунды. Он с ужасом думал, переживет ли этот ужасный момент, простят ли его предки ему то, что он отдал свое сердце гвай-ло? И как насчет детей, которые она ему родит? Не будут ли они совсем другими, чем те Ши, которые рождались до них? Последняя мысль была ему абсолютно невыносима: для китайца понятие семьи свято.

- Чжилинь, посмотри на меня.

Он повернулся и понял, что пропал. Что бы ни приключилось с ним в следующие минуты, он не мог устоять перед ней. Она лежала на бледно-розовых простынях, ее распущенные волосы черными волнами покрывали подушки, как море, расплескавшееся в шумном беге по ночному пляжу. Она его перехитрила. На ней не было ночной сорочки. Вообще ничего не было.

В теплом свете настольной лампы ее смуглая кожа отливала, как топаз. В первый раз он видел ее наготу и на него будто столбняк напал. Она была как лесное озеро, в которое так и тянет нырнуть головой вперед. С ужасом почувствовал Чжилинь ее притяжение, с которым ему не совладать.

Она была маленького роста, но сложением значительно отличалась от женщин Востока, и грудь пышнее, и талия тоньше, и бедра шире. В Китае есть два типа женщин. Первый - это тип крестьянки с приземистой фигурой, с большими руками и ногами, с ладонями, огрубевшими от работы в поле. На другом конце спектра изнеженная дама с кожей, никогда не видавшей солнца, чьи руки нежнее шелка, а ноги изувечены с детства колодками, в которые их заковывают, чтобы сохранить маленькими и, следовательно, красивыми.

Афина не попадала ни в одну из этих категорий. Хотя кости ее были и тонкие, но плоть отличалась упругостью. Руки ее были ловкими и сильными, а ноги вовсе не походили на лепестки лилий. Одним словом, чужестранка.

Она виновато улыбнулась ему и, увидев направление ее взгляда, он посмотрел вниз. Брюки его оттопыривались самым ужасным образом

- Твое тело ответило мне, - сказала она с хрипотцой в голосе, - хотя уста твои и промолчали. - Она протянула к нему обнаженные руки, и Чжилинь подумал, что он сроду не видел более эротического жеста. - Иди ко мне.

Как во сне, он двинулся к ней через коврик перед кроватью. Движения у него были чисто рефлекторные сознание контролировало его действия не лучше, чем у тех преждевременно состарившихся людей, что валяются на грязной циновке в каком-нибудь притоне, судорожно вцепившись в трубку с опиумом, с бессмысленными остекленевшими глазами

Он стоял у кровати с опущенной головой, наблюдая, как Афина расстегивает его брюки. По мере того, как она стягивала с него один за другим все принадлежности его европейского костюма, он ощущал все большее и большее отстранение своего тела, пока не почувствовал себя таким же чужестранцем, какой была и она.

Голый, он стоял перед нею, не смея дышать, с торчащим, как радиомачта, сокровенным членом. Но стыда он уже не чувствовал. И это еще больше усугубило ощущение того, что он - это не он. Перед Май, да и вообще перед любой китаянкой, он не мог бы с таким бесстыдством демонстрировать свое мужское достоинство

Афина потянулась к нему и провела пальчиком по всей его длине вверх и вниз. Ощущение было такое, что она ласкает его рукой в шелковой перчатке. Он вздрогнул, набирая полные легкие воздуху и все функции его тела заработали нормально.