Цзянь - Эрик Ластбадер

Обычно Чжилинь, приходя сюда, не мог ни о чем думать, кроме Май, и редко обращал внимание на других людей. А сейчас он вдруг остановился на выложенной камнями дорожке и уставился на эту женщину, будто он был самым что ни на есть гвай-ло с дурными манерами. Что могло его так привлечь в ней? Может быть, изящная линия спины и гордый разворот плеч, не сутулящихся, несмотря на скорбную позу? Может быть, пряди волос, которые летний ветерок уронил ей на лицо? Или во всем виновато было мягкое летнее освещение, так выгодно подчеркивавшее нежный овал ее лица, высокие скулы и чувственные губы? Все это вместе или, напротив, все эти черточки не при чем?

Чжилинь никогда не находил ничего красивого в женщинах европейского типа. Ему и в голову не могло придти, что кто-то из них может показаться ему привлекательной. По правде говоря, эта мысль его даже испугала сейчас. Конечно, он давно покончил с предрассудками в отношении европейцев. Он спокойно общался с ними, занимался бизнесом, с некоторыми из них даже подружился. Но это совсем другое дело.

Усилием воли он оторвал взгляд от стройного женского стана и прошествовал дальше по дорожке. Дойдя до самого ее конца, он опустился на колени и забыл обо всем постороннем, сосредоточившись на ритуале.

Почувствовав, что кто-то стоит за его спиной, он вздрогнул. Тень стоявшего сзади человека сливалась с его тенью и падала на медленно курившиеся палочки. Сколько времени он тут просидел? Что за глупый вопрос! Все сутры прочитаны: значит, давно...

Чжилинь поднял голову и уставился в черные с поволокой глаза незнакомки. Той самой, со стройным станом. Он растерялся самым жалким образом.

- Простите, - сказала она на сносном кантонском диалекте, - Надеюсь, я не помешала вам? Я знаю, что бестактно беспокоить человека, пока он не закончил свои молитвы. Вы уже закончили? - Она виновато посмотрела на него, но, так и не дождавшись ответа, храбро продолжила. - Видите ли, я приехала сюда на такси и теперь, собравшись домой, никак не могу вспомнить, как отсюда можно добраться до центра. Нам, случайно, не по пути?

Улыбка, начавшись в уголках рта, постепенно распространилась по всему ее милому личику. Она указала рукой в ту часть кладбища, где он впервые увидел ее.

- Там похоронен мой брат. Он был миссионером... Ее голос прервался. Видимо, она отчаянно пыталась достойно выйти из неудобного положения, в которое попала, затеяв разговор с человеком, предающимся скорби.

Чжилинь медленно вышел из прострации, легким покашливанием прочистил горло от сковавшей его спазмы

- Не беспокойтесь. Я уже все закончил. - Он поднялся на ноги, кивком указывая на могилу. - Моя жена.

- Я вам сочувствую.

Он понял, что это были не пустые слова, и снова смешался. Сглотнул, опять прокашлялся.

- И я вам. По поводу вашего брата.

Она улыбнулась застенчивой улыбкой маленькой девочки.

- Он был счастлив здесь. Работа значила для него все

Тема, кажется, была исчерпана. Последовавшее за этой репликой неловкое молчание прервал гудок парохода, донесшийся с реки.

Чжилинь принял этот звук как доброе предзнаменование.

- Конечно, я провожу вас до центра. Но если у вас есть немного свободного времени, мы бы могли сходить в храм Лунхуа. Прекрасный храм, который я знаю с детства. Посещение его всегда облегчает душу, особенно в день, посвященный скорби по ушедшим

Женщина бросила на него нерешительный взгляд.

- Вы считаете, это удобно? Что люди скажут?

Чжилинь обладал редким для шанхайца безразличием к сплетням, которые в этом городе - да и вообще в Китае - относятся, как к высокому искусству. И ему и в голову не приходило, что из-за его богатства и веса в обществе о его личной жизни могут ходить различные домыслы.

- А что они могут сказать? - спросил он, немного озадаченный.

У нее, однако, талант ошарашивать, - подумал он.

Она весело рассмеялась, и этот смех кольнул его в самое сердце.

- О, все что угодно, учитывая страсть китайцев к сплетням! - Она беззаботно улыбнулась. - Например, что между нами тайная любовная связь.

Чжилинь покраснел.

- Какая чушь!

- Чушь, конечно, - согласилась она, все еще улыбаясь. - Но ведь людские мысли и языки невозможно контролировать.

Еще как можно! - подумал Чжилинь. Вся его жизнь была посвящена науке делать именно это. Но, странное дело, они будто поменялись ролями: она говорит с ним, будто он - гвай-ло, а она - китаянка. Очень странно! Совершенно сбивает с панталыку!

- Вы что, боитесь людских языков? - спросил он. Она опять засмеялась.

- Если бы боялась, никогда бы не приехала сюда. Китай - не место для добропорядочной леди, которой я, по мнению моих друзей и родственников, являюсь.

- И они заблуждаются?

- В стране, откуда я родом, джентльмены не задают таких вопросов.

- Может быть, именно поэтому вы здесь? - спросил он полушутя.

- Нет, не поэтому. - Она вдруг посерьезнела. - Я приехала похоронить брата. Он умер от малярии.

Сказав это, она вдруг усомнилась в правдивости своего ответа. Он ведь умер уже месяц назад. Траур закончен. Кроме того, - подумала она, - Майкл умер счастливым человеком, найдя свое место в жизни, чего я не могу сказать про себя.

Она взглянула на своего собеседника и внезапно приняла решение.

- Как я могу идти с вами, куда бы то ни было, сэр? Ведь мы незнакомы.

- Тысячу раз прошу прощения! - воскликнул Чжилинь, опять покраснев. - Меня зовут Чжилинь Ши.

Он намеренно произнес свое имя на европейский лад, поставив сначала имя, потом - фамилию.

- Очень приятно, Ши Чжилинь, - сказала она, вернув его имени нормальный китайский порядок. - А меня зовут Афина Ноулан.

Она была слишком темнокожей для гвай-ло, и с карими, слегка раскосыми глазами. Это у нее от матери, объяснила она. Ее мать была родом с Гавайских островов и в ее жилах текла королевская кровь. Сам Камехамеха I, который в начале XIX века объединил под своей властью все Гавайи, был ее предком. Отец Афины был англичанином, много постранствовавшим на своем веку, как и его отец, которого, привели на острова, называвшиеся тогда Сэндвичевыми, его политические страсти. Это было в короткий период правления С.Б. Доула, непосредственно перед аннексией островов Соединенными Штатами в 1898 году.

Все это Чжилинь узнал примерно через восемь дней после их первой встречи, закончившейся тем, что они вместе вернулись в город. Несмотря на все их смелые высказывания по поводу общественных условностей, они не хотели компрометировать друг друга. Что касается Чжилиня, он был очень недоволен собой. Еще с юности он привык смотреть на себя как на человека независимых взглядов, опережающего свое время. И ему было стыдно, что он до такой степени зависим от общественной морали, что не может встретиться с заинтересовавшим его человеком.

Это неприятное чувство, однако, скоро прошло, поскольку примерно через неделю он опять встретился с Афиной. Это было на званом вечере у Бартона Сойера. И именно старший сын Бартона, Эндрю - ему было уже 18 лет и он работал на отцовской фирме - официально представил их друг другу.

Ни один мускул не дрогнул на лице обоих во время церемонии представления. Чжилинь сухо поклонился Афине, затем взял ее руку и поднес к губам, по европейскому обычаю. Афина сделала книксен.

- Очень приятно, мистер Ши.

Глаза их улыбались друг другу, но губы оставались неподвижными. Их первая встреча на кладбище так и осталась их тайной. Это в какой-то степени компенсировало, во всяком случае, для Чжилиня, их скованность в тот ясный летний день.

Афина видела в Чжилине все, чего ей недоставало на Гавайях. За последнее время ее бессмысленная жизнь на родном острове начала тяготить ее. Ее просто тошнило, как от приторного сиропа, от изжелта-зеленых закатов, от шороха пальм над желто-лимонным песком, от шепота прибоя. Она не могла спать по ночам. Стала беспокойной и раздражительной. Ничто ее не интересовало. Известия о смерти Майкла принесли ей спасение. Она воспользовалась этим как предлогом для того, чтобы, несмотря на протесты семьи, уехать в Китай. К ее счастью, отец в это время был на материке по своим делам. А то бы она никогда не решилась на такой шаг

В Чжилине она нашла ту экзотику, о которой читала в книгах в школьные годы. Он обладал мощным интеллектом и знал об этом. А его внутренние силы просто пульсировали в нем, стоило только притронуться к нему рукой. Она всегда хотела обладать таким живым источником энергии, и сейчас была на седьмом небе, ощущая его рядом с собой. Кроме того - и это, возможно, было самым главным, она буквально млела, чувствуя свою власть над ним. Она видела, какое впечатление она производит на него, по выражению его глаз - таких черных и глубоких, что дрожь пробирает. Она не любила бы его так, если бы не пьянящее чувство, что она укротила такого незаурядного и таинственного мужчину.

Сейчас она могла признаться себе в том, как страшно ей было отправляться в это путешествие. Но поскольку она видела в нем свое единственное спасение, она закрыла свой разум для страха. Ее образование подготовило ее к восприятию любой культуры на земном шаре. Она была уверена, что ее не смогут шокировать никакие чужеземные традиции и привычки. Она была готова к любым неожиданностям.