Святослав. Болгария - Валентин Гнатюк

– Темник, – подскочил к Притыке Ворон, – склады со съестными припасами отысканы, давай самых крепких ратников, переносить всё на лодьи, а остальные пусть на греческих воев навалятся, чтоб тем не до провизии было, пока отец Перун нас с небес молниями прикрывает!

– Добре, брат Ворон, – громко отвечал разгорячённый боем начальник мореходов. И принялся раздавать быстрые и короткие приказы.

– Ярослав, веди воев к складам греческим, – повелел Ворон отроку, а сам с тремя остальными изведывателями скрылся в грохочущем мраке.

Когда гружённые греческими припасами лодьи одна за одной уходили в ночную темень, вспарываемую частыми молниями, среди стоявших дальше от берега ромейских кораблей вдруг взметнулся аж до самой Сварги огненный сполох. Он вскинулся ярким пламенеющим столбом высоко в чёрное небо и заклубился там дымно-огненным грибом.

– Что это, дядька Ворон?! – вскричал поражённый отрок.

– Эге, братья, это сам отец-Перун молоньей своей поразил греческий огненосный дромон, сейчас им и вовсе не до нас будет!

И точно, едва они вдоль берега на всех вёслах погнали свою лодью в сторону града, как перед ними в отблесках горящего дромона обозначилось греческое судно.

– Дядька Ворон, это ж та самая галея, на которой командует бородатый, что у нас рыбу отобрал! – завопил Ярослав.

– Не боись, изведыватель, – азартно хохотнул кряжистый старший лодейщик и, стараясь перекрыть очередной небесный раскат, приказал: – Кошки, багры готовь, бортуемся с греком!

Грек ещё не разобрался, что за корабль оказался перед ним, как в борт вонзились кошки и багры русов, и на мокрый настил галеи стали прыгать умелые и быстрые мореходы, сметая всякого, кто попадался на пути.

– Ага, бородатый! – вопя на болгарском, подскочил к начальнику галеи, которого Ворон уже успел обезоружить, отрок с ножом в руках. – Сожрал нашу рыбу, а, не подавился?!

Бородатый непонимающе глядел на вооружённых людей, явившихся прямо из ливня и мрака, на ярко горящий огненосный дромон, на отрока, который орал, махая пред его ликом обнажённым клинком, про какую-то рыбу, на поверженные тела своих воинов. Воля его была настолько поражена внезапным и необъяснимым деянием, сродни какой-то магии, что он почти не сопротивлялся. Ворон связал его и велел взять как языка с собой.

После сей дерзкой вылазки россов Иоанн Цимисхес повелел усилить охрану с суши и воды. На помощь императорской армии подходили свежие полки из Византии, прибыл также патрикий Пётр с войском, набранным в основном из фракийских и макдонских ополченцев.

В это тяжкое время и подоспели из Киева три тысячи конников, высланные княжичем Ярополком в подмогу отцу. Во главе их ехал боярин Стрешня. Он был ещё молод, однако добре показал себя в Кавказийских землях, где дремать особо не приходилось. То остатки хазар, то койсоги, то яссы и другие обитавшие там племена, подстрекаемые византийцами, всячески пытались уничтожить русов, чтоб оставили они благодатные Кавказийские земли и пути торговые из Асии. Потому постоянная угроза со стороны быстрых и коварных врагов приучила Стрешню ходить борзо, на коне сидеть крепко, а решение в быстро меняющейся яви принимать мгновенно. Повадками, статью и обритым ликом с длинными усами был он схож с самим князем Святославом, которого за пример для себя считал.

Ранним утром, когда особо крепок сон человеческий, решил боярин со своею небольшою дружиной пройти берегом, скрываясь в утреннем тумане, к осаждённому граду. Всё верно продумал молодой начальник и, наверное, прошёл бы, скрытый от кораблей византийских маревом, а от войска Цимисхеса верболозами да ивняком, да не ведал, что как раз тут, у берега, стоят обозы со съестными припасами и расположены огнища, на которых на всю огромную византийскую армию готовят еду.

Едва ромейские кашевары, уже раз крепко напуганные нежданным ночным появлением Святославичей, отправились к Дунаю за водой для утреннего варева, как на берегу столкнулись с выплывающими из тумана конными русами. Вмиг поднялся крик и шум, обозники и кашевары в ужасе бросились прочь, кто куда. Керкиты подали сигнал тревоги. Огромное войско, уже привыкшее к ночным вылазкам русов и болгар, быстро пришло в движение и облачилось в боевые доспехи. Стрешня борзо вывел из верболоза свою конницу, и по твёрдой земле она вихрем ускакала обратно, опрокинув и разгромив по пути хозяйство греческих кашеваров, как совсем недавно это сделали морские воины Притыки.

Цимисхес вначале повелел позвать к себе друнгария флота Льва и напустился на него, обвиняя, что он снова проспал лодьи россов, а значит, по его вине большая часть воинов осталась без утреннего варева. Но Лев поклялся Богом Христом, осенив себя несколько раз крестным знамением, что ни одна лодья россов на воду спущена не была. Греки так и не поняли, откуда взялся конный неприятель в тылу войска и куда он исчез потом.

Ничего не поняли и осаждённые, когда на рассвете во вражеском стане вдруг поднялся нешуточный переполох, а потом у берега начали выстраиваться фаланги греков. Однако защитники града с удивлением узрели, что копья и щиты тех фаланг обращены не к Доростолу, а, напротив, к собственному лагерю. Потом всё утихло, но в этот день греки так и не решились идти на приступ града.

– Разузнай, брат Ворон, что за странности деются в стане ворожьем, кто их всполошил, как кур на насесте? – озадаченно молвил князь.

– Нынче ночью узнаю, княже, – как всегда кратко, ответил главный изведыватель.

Однако ему не пришлось идти за очередным греческим языком. Изведыватели уже собирались тихо спуститься по верёвке со стены, когда начальника Тайной стражи окликнул запыхавшийся Ярослав:

– Дядько Ворон, князь тебя кличет!

– Что сталось, не ведаешь? – озабоченно спросил тот.

– Ведаю, там воин Киевской тьмы к нам приплыл, как я тогда.

– Добре, значит, с походом к грекам погодить надо, – молвил собратьям Ворон.

Темники и полутемники, число которых значительно поредело, расположились за широким столом в княжеской гриднице. Тут же сидел незнакомый Ворону молодой муж в одной мокрой рубахе и портах, коего дружинники нетерпеливо расспрашивали о делах киевских.

– В Киеве отпраздновали Купалу, дожидаются дня Перунова. Только тихим было празднование, мало веселья теперь на Руси, – устало отвечал воин.

– А что на Торжище киевском, – спросил пожилой темник Васюта, – византийцы торгуют по-прежнему, несмотря на войну?

– И византийцы, и варяги, и немцы, и нурманы, и арабы, кого только нет. Греки, после того как их церкви были разрушены, тайно люд киевский в христианство зовут, и кто принимает крещение, тому дают монету серебряную, на которую целого быка купить можно. А иные гости те монеты на куски рубят и на них тиснут быка, коня или рыбу. И у кого таких рублей много наберётся, тот может жить безбедно до старости. И многие люди рекут, как хорошо с греками торговать и собирать серебро да золото. Вон-де бывший боярин Блуд с людьми торговыми дружбу водит и завсегда у них в чести.

Качали головами воины на те слова, и мрачнел князь Святослав. Он первым наедине расспросил гонца про дела в Киеве и про своих сыновей. И услышал, что Ярополк, княжич киевский, звероловством увлечён и во многих охотничьих премудростях преуспел. Олег послушен, правит в древлянском Овруче. А Владимир в Нов-граде, хоть и млад ещё, любит старшими помыкать, забавы всяческие устраивать – особливо на драки глядеть до крови да за голыми бабами на реке подглядывать, опять же игрища шумные предпочитает научению.

«Мало уделял я внимания сыновьям, – думал князь, – не так хотел их воспитать. Да не мог отнять внуков у матери-Ольги после того, как она, по сути, лишилась меня, Святослава. Всю жизнь меж нами была тень разделения, и выходит, что отдал я матери сыновей, как жертву за себя самого. По-своему надеялся воспитать Мечислава, но… Ничего, вернусь, возьмусь за них крепко, – решил князь. – Опять же Предслава затяжелела, будет ещё один наследник древнего соколиного рода ободритов-одринов». От сих мыслей Святославу сделалось легче.

– Давайте, братья, решать, как лепше воинам боярина Стрешни пробиться в град, – обратился он к военачальникам, пресекая праздные разговоры.

– Может, так же, как сегодня утром, только одновременно, он оттуда, а мы со стороны Доростола поддержим? – предложил молодой полутемник Збимир, занявший место своего павшего собрата Зверобоя.

– Сейчас нельзя, греки встревожены, по всему берегу конные разъезды рыщут, а ночью и того более, – рассудительно молвил Притыка.

– А может, и вовсе нет нужды Стрешне к граду пробиваться? – по обыкновению негромко молвил Ворон.

Темники и воевода Свенельд удивлённо воззрились на главного изведывателя.

– Я к тому, братья, – продолжал он, – что из-за сегодняшнего шума, что возник в стане ворожьем после попытки Киевской конницы к граду пробиться, греки не решились даже на приступ пойти.