Взвод, приготовиться к атаке!.. Лейтенанты Великой Отечественной. 1941-1945 - Сергей Михеенков

Мы старались быть приветливыми с Марией и ее дочерью. Она с нами тоже была приветлива. Всегда утром и вечером говорили ей венгерское слово: «Сербус!» Оно означало: «Здравствуй!» В ответ она одаривала нас сдержанной улыбкой и отвечала тем же. Она была красивой. Носила длинную черную косу, но всегда укладывала ее в жгут на затылке. Так ей шло.

Когда мы покидали то гостеприимное венгерское село и дом венгерки Марии, все жители вышли нас проводить. Даже следом шли. Шла среди них и Мария. Мы махали ей руками. Она сдержанно кивала нам и улыбалась. А мы шли, как вскоре узнали, воевать с их мужьями, сыновьями, братьями. Зла мы никому в селе не сделали. Дисциплина в подразделениях была железная.

Дело прошлое, но истины ради замечу: никто из нас на красоту Марии не покушался. Больше всех любил шутить с нею Володя Ведерников. Он был еще жив. Но и он ничего такого нам не говорил. Вместе с нами ложился и спокойно спал до утра.

А туберкулезом она, скорее всего, и не болела. Так, покашливала для острастки, чтобы у нас и мысли никакой на ее счет не возникало. Венгерки, когда мы входили в их села, не мазали себя сажей и не одевались в лохмотья, как это делали румынки.

Венгры, особенно крестьяне, относились к нам хорошо. При том, что венгерская армия продолжала сражаться вместе с вермахтом против нас. У крестьян немцы и венгерские фашисты, салашисты, забирали скот и урожай. Мы же, придя на их землю, ни продуктов для себя, ни фуража для лошадей с них не требовали. Все необходимое везли с собой. Земли у здешних крестьян было мало. Занятия свои мы проводили не на их участках, а у обочин дорог, в оврагах и на пустырях. Чтобы не топтать пашню. Отрывали окопы и потом, вечером, уходя, снова закапывали их. Мы знали некоторых крестьян, которые воевали против нас, были на Восточном фронте, но злобы к ним не проявляли. В основном это были инвалиды. Кто без руки, кто без ноги, а кто еще не мог оправиться от контузии. Они свое получили. Кто под Сталинградом, кто под Ростовом и Харьковом, кто под Одессой.

Скот свой венгры на всякий случай прятали от нас за двумя-тремя стенами. Поили и кормили скрытно, рано утром, когда мы еще спали. В каждом дворе стояло по одной-две подводы с набором конных плугов и борон, а лошадей или быков мы никогда не видели. Прятать свой скор от реквизиций и мобилизаций они научились еще до нас. Прятали и при нас.

К Дунаю мы подошли возле села Харта и Мадочи. Село Харта стояло на левом берегу Дуная, а Мадочи – на правом. Саперы, встретившие нас, когда мы подошли туда, рассказали, что реку на этом участке с боем форсировали стрелковые роты 40-й гвардейской стрелковой дивизии.

Дунай мы форсировали на надувных лодках. На середине реки проплыли мимо трубы затонувшего парохода. Труба была окрашена в белый и черный цвета. Мы выбрались на берег без единого выстрела. Светало. Моросил дождь. Цепи подошли к фруктовым деревьям и виноградникам. Вдали виднелись очертания большого города. Мы шли, не встречая сопротивления противника. Вскоре начали попадаться свежеотрытые окопчики. Все они были брошены. Кроме одного. Окопы тянулись вдоль берега ровной цепочкой. И один из них был накрыт камуфляжной немецкой плащ-палаткой. Мы и сами так делали, когда становились в оборону: зароешься в землю, а сверху ячейку прикроешь плащ-палаткой – тепло и дождь не страшен.

Мы шли рядом: связной Петр Маркович, пулеметчик Иван Захарович и я. Когда увидели ячейку, прикрытую плащ-палаткой, остановились. Дальше двигались осторожно, тихо. Я зашел с тыла, подобрался к брустверу, опустился на колени и осторожно поднял край плащ-палатки. Под камуфляжным пологом в ячейке спали два немца. Это были моряки. Морские пехотинцы. Молодые, почти дети. В углу окопа стояли два автомата и пехотные малые лопаты в чехлах. Ранцы были под головами. Осторожно, чтобы не разбудить спящих немцев, я нагнулся и вытащил автоматы. Они проснулись, но не испугались. Они тут же встали, словно ждали нас, выпрямились и, не произнеся ни слова, подняли руки.

Автоматы я передал Ивану Захаровичу. А Петру Марковичу сказал, чтобы, когда моряки вылезут из окопа, он их хорошенько обыскал. Сам с автоматом на изготовку стоял напротив них. Носком сапога пнул одного, кивнул вверх. Тот сразу понял, что надо вылезать. При обыске у него нашли финку. У второго морского пехотинца тоже нашли такую же финку. А больше ничего опасного. Вытащили из окопа все остальное: лопаты, ранцы. В ранцах оказались патроны, запасные магазины с набитыми в них патронами и гранаты. Они были готовы к хорошему бою. Автоматы и финские ножи забрал мой связной, а гранаты и магазины с патронами я поручил нести второму номеру пулеметного расчета. Пленных конвоировал Иван Захарович, держа пулемет на изготовку.

Ранцы у них были добротные, вместительные, сверху крышки их были обшиты телячьей кожей. Но видимо, постоянно растущую потребность в снаряжении в период тотальной мобилизации на фронты Германия, ее союзники и их промышленность уже не могли удовлетворить, и иногда нам попадались в плен немцы, которые имели простые рюкзаки. Но эти имели настоящие ранцы.

Наш вещмешок, солдатский сидор, во всех отношениях был прост. В него свободно входил один комплект патронов – 120 штук. Пара нательного белья. Пара чистых портянок. Котелок, в который обычно закладывался порядочный кусок хлеба, кружка и ложка. Бритвенные принадлежности. Некоторые солдаты носили в вещмешках нехитрый набор сапожного инструмента: молоток, сапожный нож и плоскогубцы. Вот и весь солдатский багаж на войне.

Мы с любопытством осматривали ранцы немецких морских пехотинцев: кроме патронов и гранат, в них лежало чистое нательное белье (кальсоны и тельняшка), прибор для бритья, галеты, сахар и по куску хлеба и сала. Все это мы оставили в ранцах.

В других окопах никого не было.

Из опроса пленных морских пехотинцев мы выяснили, что их подразделение находилось здесь в боевом охранении. В подразделении в основном молодые пехотинцы, в боях еще не были. На фронт они только-только прибыли. Все ночью ушли, а их оставили, забыли разбудить. Даже нам они не хотели признаться, что плен для них – не самый худший исход. Месяц назад их списали из флотского экипажа на берег, в пехоту. Но форму оставили. Из Кельна сюда, на Дунай. Одеты они были в короткие черные бушлаты, в черные брюки, заправленные в короткие сапоги. Им повезло, что в плен они попали не в бою и что мы продвигались вперед без потерь. Трудно сказать, как бы мы распорядились их судьбами, попади они нам в руки в бою. Во-первых, их запросто могли бы принять за эсэсовцев – черная форма! Кто бы там, во время атаки, разбирался в нашивках и прочих тонкостях? А во-вторых… И во-вторых, и в-третьих – легче было избавиться от обузы сопровождать пленных в тыл прямо на месте. Другое дело, если бы где-то поблизости формировалась колонна. Но немцы пока еще не сдавались в плен массово. Еще дрались отчаянно.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});