Зазеркальные близнецы - Андрей Ерпылев

Чтобы не потерять физической формы (слава Всевышнему, бок все-таки залечили на совесть!), Владимир начинал “день” с разминки, заключавшейся в методичном оббивании кулаков и ступней о мягкие стены и дверь, сотни-другой приседаний и не меньшего числа отжиманий. Бег на месте Бекбулатову никогда не нравился, но разбежаться на пяти шагах было некуда. Руки тосковали по гирям и эспандеру, не говоря о тренажере — “качалке”, но об этом оставалось только мечтать по причине отсутствия как первого, так и второго, не говоря уже о третьем.

Затем, удобно устроившись на “кровати”, Владимир, подобно степному акыну, заводил нескончаемую пластинку культурной программы: анекдоты чередовались со стихами, попсовые шлягеры — с таблицей умножения, неприличные частушки — с детскими считалочками… Втайне штаб-ротмистр лелеял сладкую мысль о том, что терпение у тюремщиков наконец закончится (а в том, что его слушают и внимательно наблюдают, он не сомневался ни минуты) и сюда ворвется десяток-другой головорезов, может быть, во главе с ненавистным докторишкой… Предвкушение молодецкой забавы туманило глаза, сами собой вырисовывались сладострастные подробности…

Сколько же времени уже длится пребывание в этом “чистилище” (или это уже ад?) и когда закончится? Неужели впереди вечность?…

“В тюремной камере оказались вместе русский и еврей. Один ходит из угла в угол, а другой (это был как раз еврей) сидит в задумчивости. Русский к нему обращается: “Послушай! У вас там был Эйнштейн, придумал какую-то теорию относительности. Вот ты еврей, умный, объясни, что это за теория за такая?” — “Как тебе объяснить? Вот ты сейчас ходишь… Но ты же все равно сидишь!”

Бекбулатов снова хохочет до слез.

— Вы слышали, господа, как тонко: ходишь, но все равно сидишь! Смейтесь же, смейтесь, господа!…

27

Грохот взрыва застал Полковника в спальне.

Еще открывая глаза, он уже понял, что все пропало. Не одеваясь, он кинулся в смежную потайную комнату и, не обращая внимания на звуки выстрелов, буквально обрушился на клавиатуру компьютера. Временами казалось, что число пальцев, порхавших по трещавшим под ними клавишам, удваивается и утраивается. В распоряжении Полковника оставались считанные минуты, если не секунды, и он это знал лучше, чем кто-либо иной. Наконец, ткнув в клавишу “ENTER”, он увидел сиреневый отблеск, отразившийся в экране монитора, и оглянулся.

Часть стены, только что ничем не отличавшаяся от остальной поверхности, сияла нестерпимым бело-синим, каким-то электрическим светом, по ней явственно перекатывались концентрические радужные волны, возникавшие где-то за пределами светящегося проема и пропадавшие в центре.

Полковник отсоединил монитор, схватил в охапку системный блок компьютера, стараясь не выдернуть из розетки вилку шнура, питания, тяжело дыша, пересек комнату и осторожно опустил свою ношу на самой границе сияющего пятна.

— Стоять! Руки за голову! — раздалось сзади. — Стрелять буду!

По-волчьи, всем телом обернувшись на голос, Полковник послал преследователям улыбку, напоминавшую звериный оскал, и, увлекая за собой компьютер, рыбкой бросился прямо в завихряющиеся перед ним сиреневые всполохи.

Ослепленные последовавшей вспышкой оперативники открыли ураганный огонь по листу, где секунду назад растворился Полковник. Когда желто-зеленые круги и звезды в их глазах слегка побледнели, их взорам предстала только кирпичная, испещренная выбоинами стена с отбитой пулями штукатуркой, из которой где-то возле пола нелепо торчало полметра электрического шнура с вилкой…

* * *

Больно, как больно!

Полковник лежал в полной темноте на чем-то остром, но все ощущения притуплялись, не оставляя ничего, кроме непереносимой боли. Ладонь, которой он попытался дотронуться до пылающего плеча, наткнулась на что-то густое и липкое. Кровь?

Память понемногу возвращалась. Видимо, его все же подстрелили. Какая-то пуля вместе с ним преодолела локал и достала уже здесь, по ЭТУ сторону… Это, конечно, скверно, но поправимо.

Шипя от боли и оставляя на покореженном металле ошметки внутренностей, вывалившихся из распоротого живота, Полковник сполз с останков сослужившего свою службу компьютера, с помощью которого на короткое время ему удалось сделать “GAME OVER”, то есть открыть искусственный краткоживущий локал, и снова потерял сознание…

* * *

Следующие несколько дней пришлось отчаянно бороться за жизнь: пуля, догнавшая его в “Зазеркалье”, оказалась далеко не единственной. Плохо было то, что, нанеся хотя и очень болезненные, но вовсе не смертельные для такой живучей твари ранения, свинцовые посланцы Бежецкого со товарищи непоправимо повредили оболочку. Полковника, увы, больше не существовало.

Нежась в снимающей боль густой, как кисель, жидкости, резко мутневшей местами и вновь становившейся прозрачной, заполнявшей углубление, выдолбленное в граните, выстилающем пол огромной, поражающей воображение своими размерами залы, то, что ранее было Полковником, уныло рассматривало себя в зажатом в вытянутой руке зеркале.

Лицо Полковника за те дни, что прошли с момента бегства охотника, внезапно ставшего жертвой, в этот мир, давно уже напоминало посмертную маску: полуприкрытые набрякшими свинцовыми веками помутневшие глаза, безвольно отвисшая нижняя губа, потемневшая, распадающаяся ткань по краям пулевых ран… Все остальное — не лучше.

Ну ладно, пусть только заживут полученные раны и… Зеркало, выскользнув из непослушных пальцев, булькнуло в “воду”. Чертыхнувшись про себя, тварь выпростала скользкую гибкую конечность и зашарила ею по дну. Рука Полковника, в которой она ранее помещалась, полуоторванная крупнокалиберной пулей, разворотившей плечо, лежала тут же, на краю ванны, словно напрочь испорченная и потому выброшенная деталь одежды…

Время лечит, как говорят люди. Полностью освободившись от бренных останков погибшего Полковника, Тварь (а теперь, кажется, можно называть ее так, ибо имя собственное этого странного существа для человеческого языка непроизносимо), восстановила силы и была готова к дальнейшим свершениям. Пора было собираться в путь, так как до нужных миров от этого спасительного, но столь далекого от обжитых мест, лежало немало ворот-локалов и путей, причем многие из них — нехоженые. Оставался только один ритуал, сложный, но необходимый…

Тварь взбиралась на Истукана уже несколько часов, соскальзывая и упрямо возобновляя свои попытки. Силы, растраченные на восстановление подорванного здоровья, были не те, конечности не держали, но мало-помалу дело продвигалось.

Наконец Тварь оказалась на вершине. Охватив гибкими конечностями извилистые обводы Истукана, изображавшего конечно же Всемогущего, Тварь начала:

— О Всемогущий, даруй мне силы завершить начатое, замкнуть кольцо Миров, дабы не было более препятствий для твоего возвращения…

Эхо, отражавшееся от невидимых сводов, вторило мольбе на чуждом человеческому уху языке…

28

— Таким образом, по всем признакам в России назревает политический кризис. Князь Челкин, отказавшись комментировать нашей телекомпании свою отставку и дальнейшие планы, отбыл в Пулковский аэропорт. По имеющейся у нас информации целью воздушного путешествия Бориса Лаврентьевича является Швейцарская Конфедерация, точнее, мало кому известное курортное местечко Давос. Мы постараемся держать наших зрителей в курсе событий. А теперь…

Александр щелкнул кнопкой пульта и откинулся в кресле. Ну вот, что и требовалось доказать. Бомба, вброшенная с подачи Бежецкого-второго, рванула точно в том месте, где и должна была рвануть. Видимо, “близнец” и на самом деле был в “той” жизни профессионалом, да еще и асом-профессионалом по совместительству. Конечно, покойный Мотька Владовский провернул бы дельце куда изящнее, но и у его коллег получилось неплохо.

Потирая все еще ноющую грудь, Александр поднялся с кресла и прошелся по комнате, временами вожделенно поглядывая на пачку “Золотой Калифорнии”, выглядывающую из-под бумаг на столе. Сейчас бы сигаретку… Фиг вам, как выражается “близнец”, а не курение, ваше сиятельство! Еще недели не прошло, как перестал кровью харкать. Контузило-то вас, господин Бежецкий, похлеще, чем Володьку тогда на Варшавском вокзале: мало того что ребра, как спички, переломало, так еще два костяных осколка эскулапы, спасибо им, из левого легкого извлекли.

Интересно: а считаются ли осколки собственных ребер боевыми трофеями? Можно ли их будет приобщить к коллекции разного рода кусков металла, извлеченных в разное время из многострадального тела. Начало коллекции было положено еще в кадетские времена, когда шальная граната, неудачно брошенная на полигоне товарищем, нашпиговала осколками шинель юного Бежецкого, причем двум из них, благодаренье Господу, маленьким и вполне безобидным, удалось добраться и до тела. Пострадала хм-м-м… не вполне пристойная часть тела, господа, поэтому при дамах — ни-ни… А потом были достопамятная Калифорния, Маньчжурия, Кавказ, не к ночи будь помянут, Герат… Баночка постепенно пополнялась, причем и “мирная” служба в Корпусе нет-нет, да и добавляла экспонатов…