Риск. Молодинская битва - Геннадий Ананьев

А если на Киев повернут печенеги? Им один путь: брод под Витичевым. У брода же стоит мощная крепость с дубовыми стенами, с башнями, одна из которых — сигнальная — выше всех, дым при тревоге виден из Киева простым глазом.

Последний рубеж, полукольцом окаймлявший Киев, по реке Стугне: крепости Трепол, Тумаш и Васильев, а между ними и Киевом город-лагерь — Белгород.

«В несколько линий. Именно — в несколько. Не как у нас теперь лишь по Оке. Засеки, какие есть впереди, — не очень серьезная преграда, — переводил уже на себя князь Михаил Воротынский. — Логинову рисовать чертеж сегодняшних засек нужно поручить».

Для порядка князь позвал дьяка. Только и на сей раз он не выказал никакой прыти в мыслях и никакого желания засучить рукава. Эка невидаль: князь-воевода. Не велика птица, чтоб услужить аки государю. Вчера лишь из Белоозера, а нынче гляди ж ты: подай ему то, подай это. Словно своих дел мало. Выручил вновь подьячий Логинов, хорошо понявший желание князя и заверивший, что все сработает ладно. Сроку подьячий взял опять же всего неделю.

Уходя, посоветовал Михаилу Воротынскому:

— Погляди, князь, кого Владимир Святой в порубежники скликал.

— Обязательно, — пообещал Михаил Иванович. — Сейчас же это сделаю.

Он и сам собирался прочитать отписку подьячего о том, кого брал великий князь Владимир в порубежную рать и для охраны новых крепостей, а теперь с большей охотой взялся за чтение.

Ремесленников в служилые не неволил, им своего дела хватало по горло. Они ковали, гончарили, плотничали, плели кольчуги. Вооружал и учил ратному делу великий князь киевский отобранных молодцов из людей, но особенно из смердов, которые были приписаны к погостам. Не гнушался изгоев.[206] Им была открыта дорога не только в порубежники, но и в княжескую дружину. Не по роду-племени ставил князь Владимир также воевод больших и малых. Не одно боярство честил, а слал в крепости десятниками, сотниками и тысяцкими отличившихся разумом и храбростью в сечах, да и в мирные дни при сборах полюдья отроков, гридней, мечников и даже пасынков[207] и милостников.[208]

Всех, кого отбирал князь в порубежные крепости, наделял без скаредности землей, холостым повелевал венчаться, семейным — брать с собой жен, детей и домочадцев.

Это тоже весьма разумный ход: не только хлебопашцы, приросшие к земле, стали постоянными жителями тех в общем-то весьма неспокойных, но привольных для земледелия мест, а и все порубежники постепенно укоренялись на новых местах, обзаводились хозяйствами, и защищали они не только княжеские украины, но и свое, кровное, трудом и потом нажитое.

«Решит ли нынче государь по-разумному? Не станет ли чего опасаться либо скаредничать?»

Неделя прошла в беседах с прибывающими с украин порубежниками, и Михаил Воротынский убедился, что многие из них вровень с его верным стремянным Никифором Двужилом, а иные еще и живее умом. Особенно много советов давали, как усторожливей[209] дозорить от сторож; иные советы были такими неожиданными для князя, ибо он всегда расчет делал на добросовестность служивых, на их бескорыстие и честность. Ан нет. Выискивались и такие дозоры, которые не любили вольных мест, более по лесам тропы тропили. А что из лесу увидишь? На ископоти, конечно, наткнуться можно, если крымцы или ногайцы сакмой пойдут, но после драки кулаками махать дело ли? Как за стремительными разбойниками гоняться, когда они минуют засеки, Михаил Воротынский знал не по рассказам.

Молодой казак из мещерских украин без стеснения, при всех, резал правду-матку:

— Выберут сухое место в полуверсте за опушкой, разведут костер, коней на траву пустят, вот тебе и — разлюли-малина. Весь день не тронутся с места, а то и ночь еще там же скоротают. У них одно на уме: станицы есть впереди, они, мол, оповестят воевод, если что. Только если малая ватага татарская идет, не враз станица ее почует, а татары что, они дым за пять верст унюхают, вот и обойдут дозоривших в лесу бездвижно. Потом мы всем миром коней в мыло загоняем, товарищей в сечах теряем.

Казака поддержали многие. Особенно пожилой стрелец венёвской сторожи:

— Батогами бить таких, а случись сакма пройдет или рати не углядят — смертью карать! — И переждавши одобрительные реплики сослуживцев, продолжил так же категорично: — Воеводам тоже бы наказать, чтобы на сторожи чаще наведывались, дозоры бы без своего глаза не оставляли. Да чтоб незнаемо появлялись. А то соберется иной воевода в полгода раз, растрезвонит прежде еще о своих намерениях, свиту целую с собой повезет, что тебе князь светлый. Выходит в конце концов так: толи дозорить, то ли воеводскую свиту кормить-поить да обихаживать.

Хотя и вел запись всех советов подьячий (Логинов сам вызвался участвовать в важных беседах, убеждая, что чертеж он подготовит в срок, ибо ночи длинные, а свечей в достатке), мотали на ус и братья Воротынские, уже представляя себе целые разделы боярского Приговора. А что нужен приговор Боярской Думы, одобренный самовластцем всей России Иваном Васильевичем, в этом Михаил Воротынский уже не сомневался. Одним Разрядным приказом тут не обойтись.

— Путивльских севрюков, что по найму дозорят, гнать поганой метлой с порубежной службы. У них главное изловчиться, чтоб поболее получить, да поменее напрячься.

— А что взамен?

— Как что? Оделить землей и взять на жалование ватаги тайные казаков на Червленом Яру, по Хопру и Дону.

— Верно. Есть они еще и на Быстрой Сосне, на Тихой Сосне. По Воронежу их сколько!

— Крымец тогда взбесится.

— Эка невидаль. Волков бояться — в лес не ходить. Изготовиться нашей рати следует, обломать татарве бока, вот и смирятся басурмане. Куда им деваться. Кишка тонка.

— Но это уже не нашего порубежного ума дело, а государево.

— А что, украины царевы — не государево дело? Все едино: отечество.

Вот тебе и не чинные сторожи! Не хуже бояр мыслят. Державно. Как созвучна эта перепалка той, какая произошла у него с братом, когда они прикидывали, где предложить царю строить большие города-крепости. Он, Михаил Воротынский, настаивал углубляться как можно дальше в Дикое Поле, подступать под самый Перекоп, князь же Владимир сомневался:

— Ты думаешь, тебе крымцы дадут там крепости ставить? Турки к тому же голову поднимут. Польше с Литвой тоже, думаю, не понравится.

— Верно. Никому из них города новые — не мед. Сарацины грабежа вольготного лишатся, ляхи и литвины не смогут при нужде науськивать их на нас, только я так скажу: кулаком нужно быть. Один раз чтобы и — наповал.

— Кулак-то у нас пока растопырен. Он и Тавриде грозит, и Ливонии. Убедить бы самовластца против крымцев все силы собрать.

— Оно бы отлично стало, только чем обернулась настойчивость здравомыслящих, тебе хорошо известно. Но и с теми полками, что на Оку каждогодно выходят, можно бить крымцев. У великого князя Дмитрия не так уж велика была рать против татарской, а сумел он ее побить. Еще как! Вот и расправила с тех пор крылья Россия, поняв, что пришел конец божьей каре, и распростер руку свою над христианами российскими Господь. Или вспомни, сколько у Ивана Великого полков на Угре собралось? Татар против них тьма-тьмущая. Наш с тобой удел много тогда на своих плечах вынес, но все перемогли, побежали крымцы в юрты свои несолоно хлебавши.

— Не пусти тогда Иван Великий по Волге судовую рать, из порубежных молодцов собранную, чтоб улусы татарские рушить, еще неизвестно, чем бы битва при Угре-реке кончилась…

— Прав ты. Только неужели у нас ума не достанет изловчиться против крымцев? Да, нелегко будет. Всякое может случиться, но я уверен, что успех в конце концов неминуем. Пусть десяток лет пройдет в борьбе, пусть даже больше, но все равно заперты будут татары-разбойники за Перекопом. Иль Святому Владимиру, от кого род мы ведем, легко с печенегами пришлось? Они тоже, думаю, не смотрели, руки опустивши и рты раззявив, как города на Суле, по Трубежу и Десне вырастали. Но поставил он все, какие хотел, крепости, заступив ими разбой ничьи пути степнякам, дал Киеву и всей Киевской Руси спокойствие. Неужели же мы, с Божьей помощью, не исполним того, что ждет от нас разоренная, истерзанная Земля Русская?! Неужели потомки назовут нас трусами и веками станут проклинать?!

Убедили или нет князя Владимира эти страстные слова, трудно сказать, только больше он не возражал, и они принялись обсуждать лишь то, как сделать, чтобы города те появлялись неожиданно для татар. Поставили же Свияжск в момент под носом у казанцев.

— Только так и делать. Рубить города в глубоких лесах, а готовые сплавлять реками, везти на подводах и собирать в две-три недели.

— Роспись сделать, каким наместникам и удельным князьям какие города возводить.

— Монастырям челом ударить. Не останутся в стороне.