Золотая лихорадка - Николай Задорнов

Медведь подошел к Никите сзади и обнюхивал его штаны. Никита почувствовал, что кто-то ткнул его под ноги. Медведь тронул мужика лапой за зад.

– О-ох! – осел Никита.

У лица его ощерилась пасть, черные, узко поставленные глаза уставились лукаво. Подбежал Илья, ударил медведя по морде. Васька стал гнать его пинками.

– Уже вырос! – молвил Гуран.

– Р-разойдись! – раздался крик, и полицейские стали расталкивать толпу.

Жеребцова подняли. Штаны у него были изодраны. Телятев икал от удовольствия.

– Р-разойдись! – кричал урядник Попов.

– Силин, ты пойдешь с нами! – сказал Телятев.

– Так говорите, он мужичка за гузно? – расхохотался Оломов, услыхав о том, как арестовывали Силина. – За гузно? Мужичка? Ха-ха-ха…

День прошел сегодня благополучно, и старатели успокоились. Оломов велел пригласить к себе и осторожно арестовать президента, чтобы не скрылся ночью. Телятев не сказал старателям, зачем он приглашает их атамана.

Узнав о драке с Никитой, Оломов приказал:

– Жеребцова тоже арестуйте! Пусть он не лезет, куда не надо. И держите их порознь. Никиту на голодном пайке, на хлеб и на воду. А Силину пусть все подают, как и нам! Отдадим долг демократии!

* * *

– Они еще милостивы. Могли бы в два счета тут все расшибить. А на сборы время дали, говорили обстоятельно! – расходясь, толковали старатели.

– Как же! Сколько мы им переплатили на своем веку… Приготовишь калугу или осетрины лучшей – и к рождеству. А китайцы их одевали. Он прежде в Софийске был и ездил налог с нас собирать.

– Как бы атамана выручить!

– Я сам думаю, его били и его же посадили.

– Кузнецов, поди, не дурак, смягчал их все эти годы, – сказал Сапогов.

– Ты думаешь?

– Конечно. Он же совету отвечал, куда рез шел. Держали же мы посла в городе. Нет, тут кто-то еще по злобе затесался.

– Вот тебе и вольные старатели!

– Атамана били. А мы? Дураки русские, за себя не можем постоять без приказа!

– Всех побьют! – ответил старик старовер.

Утром старатели поднялись до рассвета. Женщины стирали белье. Кое-где начали промывку. Бывшие товарищи Никиты собирались кучками, рассуждали, что же будет.

С Кузнецовской стороны в артель Жеребцова приехал от Василия Кузнецова посланный Микеха.

– Живо, ребята, складывайте добычу и мешочки покрепче, перевяжите потуже, бирку свою каждый приладьте, значок ли какой. Мы это вывезем отсюдова. Очкастый тут ходит пьяный. Очкастому не говорите.

– Куда же вы? Когда получим!

– На рождество в церкви на Мылках раздадено будет. Коли довезем. А то, говорят, при осмотре станут металл отымать.

Поздно вечером пьяный Очкастый бродил по берегу. Ему сегодня не спалось. «Выдал, и все!» Он любил доносы. Вся его жизнь здесь была не только накоплением золота, но и накоплением сведений для составления огромного доноса. Он наконец решился, составил такой донос и отослал с Дядей.

«Ура! Донос получен! Счастье! – хотелось кричать ему. – А после нас хоть потоп! Теперь прииск больше не нужен никому! Будет и прощение и благодарность начальства. И все встанет на свое место». Сейчас он чувствовал себя, как и Акула и Полоз, сверхчеловеком. «Я смею все! По моему мановению падает вся эта республика! Ха-ха! Люди пойдут в тюрьму! В полицию! Следствие! Ах, какие словечки! Началось крушение-с! Пожалте бриться, господа! Пора! Пора!»

Донос писался, когда еще все здесь процветало, еще можно было мыть самому, мыть и пить, и были девицы. Но Очкастый опасался, что все может лопнуть. Он чувствовал, что вот-вот все может выдать кто-нибудь другой, тот же Полоз, захочет выслужиться. «Идеи жадности, верность идеи доносов, осквернения человеков, необходимого им, подлецам, для раскаяния!»

– Шкар-ла-ти-на! – вдруг истошно воскликнул он. – на весь прииск зараза, болезнь! Начали лечить! Поэт доносов!

Он был совершенно пьян и от спирта и от радости.

Кто-то подошел и сильно ударил его по глазам. Очкастый упал. Что-то подломилось под ним, и он провалился в рыхлую землю.

«Цел, кажется? – подумал он через некоторое время. – Не-ет, меня не так легко в могилу закопать! – подумал он, роясь в земле и стараясь вылезти. – Что же! Всех заодно! Тем больше прав у меня, но куда я попал? В колодец? В штрек? О боже…»

ГЛАВА 19

Оломов и Телятев ночевали на раскладных койках в тщательно закрытой просторной палатке, в которой огнем были выпалены денщиками с вечера все комары.

Между коек устроен стол, на нем чашки, бутылки, дорожные приборы, сумки, походные чернильницы и револьверы, все навалено еще с вечера.

Оломов в серой мгле оделся сам, напялил, кряхтя и задыхаясь, болотные сапоги.

Возвратившись после прогулки с ружьем, когда уже взошло солнце, он увидел, что Телятев сидит и пишет за прибранным столом и в палатке полно мошки и комарья.

– Заходил ко мне этот отставной статский советник, – сказал Телятев, не отрываясь от пера. – Он уверяет, что никакой бердышовской конторы на той стороне нет, что молодой Кузнецов самозванец. Просит его арестовать и обещает представить свидетельство.

– Не может быть! – сказал Оломов, разряжая ружье и ставя его в подставку, чтобы было под рукой.

– Я не сразу поверил!

Телятев положил ручку и поднял голову.

– Почему вы его не задержали?

– Он очень спешил и боялся. Говорит, что вчера его столкнули в колодец, и он еле вылез ночью.

– Не может быть, чтобы жулик… Смотрите, какой отличный хлеб вчера на всю команду прислали.

«За один этот хлеб в тайге, – полагал Оломов, – можно скостить бог знает что!»

– Да, предпринимательство чувствуется!

Вчера вечером, видя, какая масса старателей собралась здесь, Оломов послал записку на пост на озеро Кизи с просьбой срочно выслать полуроту солдат из укрепления.

– Советник, его фамилия Модзолев, или, не помню точно, Судалев, какая-то очень сложная, он просил пока звать его Советником. Говорит, что амбары и пекарня все это республиканские учреждения… Мол, дух противоправительственного протеста дышит там в каждом бревне.

– Надо, конечно, допросить Кузнецова как следует. Пошлите туда людей. Вечером заедем вместе, как бы в гости, и посмотрим сами. Но пока он кормит, не будем тревожить. Допросим перед отъездом, и если надо будет, то заберем с собой до выяснения и бердышовского управляющего. Во всяком случае, он на виду.

– Конечно, можно потом извиниться перед Бердышовым, – сказал Телятев.

– Подозрительно, как у него документы утонули. Это ведь он вчера говорил, что лодка перевернулась?

– Да, он…

Телятев тоже еще не во всем сразу мог разобраться. Он на свою память еще надеялся. Но масса людей, проходивших перед глазами, сливалась. Трудно было найти виноватых.

* * *

Обоих полицейских офицеров угнетало чувство опасности. Прииск как бы давил на них, некогда еще было заниматься отдельными личностями, могло вспыхнуть что-то вроде восстания.

– Вы слышите, они опять моют! – сказал Оломов. – Они опять моют! Опять моют! – возмущенно повторил он.

– Да, стучат! И пусть! Нам же лучше…

– Нет, это недопустимо. Я объявил именем…

– Мало ли что именем… Вы ничего не сказали, чтобы не мыть. Вот они и моют, вместо того чтобы собираться…

– Как же быть?..

– Ибалка! – крикнул Телятев.

Вошел гиляк.

– Бери отделение, пройди по прииску и прикажи, чтобы не смели мыть, – сказал Телятев.

– Да сломайте там что-нибудь… Вот у них вчера обвалилась штольня, может быть, это можно самим сделать?

– Там люди могут оказаться. Родные на вас же напишут жалобу.

– А вы действуйте осторожно. Жизнь жалейте и бейте, не ломая костей, за исключением крайности. Может быть, послать Попова? Он – артист, умеет бить, не ломая костей! Надо немножко оживить прииск, а то мы чувствуем себя, как их соучастники…

– Да скажи, чтобы привели на допрос их президента.

– Какой толк в нем? Пустышка, мужик совсем неграмотный!

– Нет, тут что-то есть… Именно что неграмотный!

Около палатки загремели кандалы.

– Заковали тебя? – спросил, выходя, Оломов. – Теперь надолго. Первый раз?

– Я?

– Ознакомишься, своих в тюрьме встретишь. Будешь умничать – пойдешь на Сахалин, на каторгу. Говори лучше всю правду, а то пойдешь, как политический…

– Я и так, как перед богом истинным! Мы каждое утро молились за его величество ныне царствующего…

– Молчи лучше… Смеешь своим поганым ртом произносить! Говори, ты был? Ты что не отвечаешь? Ты или кто-то другой?

– Не знаю. Как будто я.

– Или ты только подставное лицо?

– Полиция мне подчинялась, порядок наводили, а политики не было никакой. Мы хозяйство хотели укрепить.

* * *

Мимо палатки, гремя оружием, отправился на прииск Ибалка вдвоем с пожилым полицейским. За ними пошли еще двое.

… Утром Советник пробился в палатку и представился Телятеву.

– Действительный статский советник, достиг в молодые годы высокого положения, но уволен без пенсии и чинов, отставлен от службы. Могу дать полную информацию. Вся правая сторона такой же прииск, как и левая, Силинская. Васька Белый – самозванец… Никакой бердышовской поисковой партии не существует.