В команде Горбачева: взгляд изнутри - Вадим Медведев

В санатории в это время проводил свой отпуск председатель Крымского рессовета Багров, Я — к нему. Но тот тоже толком ничего не знал, ибо был отрезан от правительственной связи, как и Главком Военно-Морского Флота адмирал Чернавин, находившийся в том же санатории. Багров в этот момент ждал машину, чтобы ехать в Симферополь.

Мое решение было ясно и определенно — как можно быстрее попасть в Москву, тем более, что, как сообщил Багров, прошедшей ночью со специального аэропорта Бельбек вылетели один или два самолета. Сразу же возникло опасение, что Горбачева не только отстранили от власти, но и вывезли из Фороса. Я настоятельно попросил Багрова по прибытии в Симферополь принять все меры для того, чтобы сегодня же отправить меня в Москву, может быть, поездом, ибо это в какой-то мере обеспечивает анонимность отъезда. Поддерживать связь договорились через главврача санатория, у которого городской телефон работал.

Попытался связаться с «Южным», где в это время находились Примаков и Шахназаров. Ответил лишь один телефон — в регистратуре. Попросил найти Примакова, чтобы он перезвонил мне тоже через регистратуру. Минут через десять позвали к телефону. Примаков, естественно, ничего нового сообщить не мог, за исключением того, что накануне днем у Горбачева был обычный телефонный разговор с Шахназаровым, значит, версия о болезни Горбачева — вымысел. Связи с Президентом никакой, да и со всем миром тоже, поскольку в «Южном» все телефоны, кроме одного, отключены. Решение у Примакова, как и у меня, — как можно скорее отправиться в Москву.

Настроения среди публики в санатории самые тревожные. Обращаются с расспросами ко мне, но я ничего не могу сказать, кроме того, что это какая-то безрассудная авантюра.

Где-то в четвертом часу через главного врача санатория поступил сигнал, что, кажется, можно улететь самолетом. Чемоданы были уже давно собраны, машина стояла, и через два часа мы с супругой были в Симферополе. В аэропорту встретились с Примаковым и Лучинским, а в самолете с нами летели также Биккенин и Дегтярев. Настроение у всех тяжелое, хуже некуда. Хотя почти ничего не было известно, но ясно — версия о недееспособности Президента прикрывает его насильственное отстранение от власти, над ним нависла серьезная опасность. Поразило более всего то, что за этими антиконституционными действиями стоят подписи известных и довольно близких Президенту людей.

Я был готов ко всему, ожидая каких-то акций и в санатории, и особенно в пути, но все вроде складывалось благополучно. Были опасения, как встретят у трапа во Внукове. Но и тут, как обычно, около депутатской стояли машины, вызванные по нашей просьбе. Будто ничего не произошло. Поразили улицы и площади Москвы, набитые вооруженными людьми и военной техникой.

Приехав домой, я был немало удивлен, узнав, что связь, в том числе и правительственная, работает. Решил прежде всего связаться с Болдиным. Вначале позвонил по его служебному телефону. Ответили, что Валерия Ивановича на месте нет.

— Где он?

— Болен, в ЦКБ.

— Дайте номер телефона.

Пауза. Переспросили, кто говорит, и назвали телефон.

Разговор с Болдиным в больнице около 23-х часов был кратким: по телефону такие вещи обсуждать рискованно. На мой вопрос, что произошло, что вы тут натворили, ответ был такой: «Ты не все знаешь. Завтра я буду на работе, и мы можем встретиться».

Прослушав вечером все официальные сообщения, я еще и еще раз раздумывал о случившемся. В этих сообщениях масса противоречий и несообразностей, которые не могут остаться незамеченными. Если Горбачев не может исполнять обязанности Президента, то почему он сам не заявил об этом? Если болезнь настолько серьезна, что он не в состоянии ни сказать, ни написать хотя бы несколько слов, то почему нет заключения о характере болезни? Зачем прервана его связь с внешним миром? Почему Заявление советского руководства подписывают три лица — Янаев, Павлов и Бакланов? Почему именно они объявляют о создании ГКЧП? В постановлении N 1 этого комитета говорится об учете всех ресурсов продовольствия, об уборке урожая, об ускорении жилищного строительства, но что же мешало Кабинету Министров делать это раньше? И т. д. и т. п.

Не скрою, что уже в первый день в разговорах с некоторыми людьми пришлось столкнуться с подозрением, а не согласовано ли все это с самим Горбачевым? Иными словами, не является ли сам Горбачев участником заговора, предоставляя другим выполнить «черную работу», а самому воспользовив ее результатами? Потом такого рода подозрения не раз фигурировали в печати и даже в заявлениях некоторых видных деятелей, в том числе близких Горбачеву. И для себя, и в разговорах с другими я решительно отвергал такой вариант. Он не согласуется с логикой событий и, главное, с характером и убеждениями самого Горбачева. Его просто надо знать.

На следующий день, 20 августа, как обычно делал, вызвал машину и направился в Кремль. У Боровицких ворот стояло несколько тяжелых танков и мощная бульдозерная установка для развала баррикад. Кремль был набит военными машинами и бронетранспортерами. Опасение, что не пустят в Кремль и в президентское здание, не оправдалось: лишь на въезде усиленная охрана и более тщательная процедура узнавания. Взял ключ в комендатуре, открыл свой пустой кабинет (мои сотрудники в это время находились в отпуске). Связь, как и дома, в порядке, но на всякий случай, «в целях конспирации», звонил не по своему аппарату АТС-1, а из смежного кабинета. Как условились, сделал звонок Болдину, но он, как ответили, на совещании. Какое может быть совещание? С кем?

Связался с Примаковым, а затем и спустился к нему на второй этаж. Там собрались Бакатин, Вольский и Ярин. Все были единого мнения — налицо заговор группы лиц, ими предприняты антиконституционные действия, ввод в Москву танков и вооруженных сил носит провокационный характер, создает реальную угрозу кровопролития, а жизнь Президента в опасности. В этом духе подготовлено Заявление Примакова и Бакатина, как членов Совета Безопасности. По моему предложению в него добавлены два требования — о гарантиях личной неприкосновенности Горбачева и предоставлении ему возможности выступить в средствах массовой информации. Сошлись на том, что нужны усилия, чтобы прекратить военное вмешательство, освободить Президента, потребовать его личного присутствия на заседании Верховного Совета.

Между тем, в Москве вокруг Белого дома развертывается массовое движение против путча, строятся баррикады. Активно действует Ельцин: выпускает обращения и указы. Состоялся мощный митинг, собравший более 100 тысяч человек. Был митинг и у Моссовета, на котором выступили в числе других Яковлев и Шеварднадзе. А со стороны самозванных властей никаких официальных сообщений, кроме указа Янаева об отмене указов Ельцина. По единственной работающей программе телевидения демонстрируются балеты, мультики. Не догадались или не смогли организовать, казалось бы, самое элементарное и выгодное для себя — заявлений, откликов в поддержку путча. Создавалось такое впечатление (оно потом подтвердилось), что среди путчистов царит неуверенность и растерянность.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});