Широкое течение - Александр Андреев

Аплодисменты прервали речь Антона.

— В битве за мир молот наш бьет сильно, надежно и безостановочно! Но если нас вынудят поджигатели войны, мы встанем у пушек, и великий строитель и защитник мира — родная Коммунистическая партия покажет нам цель, куда бить! Мы отстоим мир… честное слово!

Сопровождаемый аплодисментами, Антон сошел с кафедры, стараясь усмирить в себе возбуждение, но щеки долго еще не могли остыть.

После закрытия заседания Антон быстро оделся и вышел на улицу. Ветер не переставал, сквер перед Большим театром обновленно белел, плотно покрытый снегом.

Таня встретила Антона ласково, с затаенной радостью, которая светилась у нее сквозь пушистые ресницы. Была она по-домашнему тихая и, казалось, смущенная чем-то, крепко кутала плечи и грудь в шерстяной платок, движения были мягкие и осторожные.

— Озяб, наверно? — спросила она негромко. — Садись, чаю налью. Я слушала по радио, как ты говорил… Хорошо, — похвалила она. — Видно, выучил наизусть… Мне почему-то бывает совестно, когда люди читают речи по бумажке и запинаются. А ты говорил хорошо, прямо оратор… — и улыбнулась, не поднимая глаз.

…Они сидели на диване рядышком, редко и неохотно прерывали молчание, заполненное светлыми и волнующими думами. Настольная лампа под синеватым абажуром освещала комнату лунным полумраком. Сидеть было тепло и уютно. Наконец Антон пошевелился, промолвил:

— Надо успеть на метро…

Таня встала, подойдя к окну и отогнув занавеску, взглянула: на улице в отсветах фонаря наискось чертили воздух падающие снежинки.

— Ветер, снег… Куда ты опять в холод пойдешь… — Она произнесла это тихо, как бы проверяя свои мысли. — Оставайся здесь… — И, повернувшись, взглянула на него тревожно, строго и гордо. Он приблизился к ней, полный неизъяснимого и великого чувства. Обнявшись, они стояли посреди комнаты долго, безмолвно, не дыша.

Вместо эпилога

И снова весна…

Антона разбудили телефонные звонки, — он спал после вечерней смены. Соседка, должно быть, ушла в магазин, к телефону никто не подходил, а вставать не хотелось.

«Вот прицепился кто-то! — с недовольством думал Антон сквозь сладкую дремоту. — Пусть его; позвонит-позвонит, да и отступится — догадается, что никого нет дома».

Но звонки не прекращались, настойчивые, пронзительные и какие-то захлебывающиеся. Делать нечего — пришлось подыматься. Сняв трубку, Антон услышал торопливый и возбужденный голос Тани: она просила его немедленно приехать в кузницу.

— Что-нибудь случилось?

— Да, случилось, — ответила Таня. — Ты очень нужен. Приезжай скорее.

Антон с недоумением постоял возле телефона: что бы могло произойти?

Быстро одевшись, Антон вышел на улицу. Медленно занималось хмурое мартовское утро, небо нависло над самыми крышами домов, неприветливое, мглистое; косо и стремительно падали редкие снежинки и, коснувшись асфальта, тут же таяли; в холодноватом воздухе, едва внятный и волнующий, чувствовался аромат мимозы: мохнатые кусты ранних весенних цветов желтели в палатках и у цветочниц на углах улиц.

Взволнованный голос жены, как бы продолжая звучать в ушах, заставлял Антона торопиться. Пройдя в завод, он поднялся к Володе Безводову — там было пусто. Громкие и неразборчивые голоса слышались из партбюро. Здесь Антон застал Безводова, Фирсонова, Фому Прохоровича, Самылкина, Таню и еще многих знакомых. Все они были чем-то взбудоражены, шумны.

При появлении Антона все смолкли, выжидательно и с любопытством поглядели на него. Володя Безводов, шурша газетой, рванулся было к Антону:

— Спишь и не знаешь, что произошло!

Но Володю остановил Фома Прохорович. Старый кузнец подступил к Антону и, кашлянув, сказал торжественно:

— Для нас, Антон, сегодня великий день: нам с тобой присудили Сталинскую премию. Володя, подай газету.

Безводов ткнул пальцем в обведенное чернилами место. Опять все примолкли, с интересом наблюдая за кузнецом, пока он читал и перечитывал коротенькие строчки. Рядом с именами рабочих других заводов Антон увидел фамилию свою и Фомы Прохоровича, пробежал глазами заключительную фразу: «За коренное усовершенствование производственной работы».

Потом Антон шагнул к Полутенину и крепко обнял его.

— Спасибо вам, Фома Прохорович, за все, — сказал он глухо и повернулся к Фирсонову. — И вам, Алексей Кузьмич, спасибо… И вообще спасибо людям, товарищам…

— Премия дана тебе в самом начале твоего пути, — сказал Алексей Кузьмич. — Она обязывает тебя не останавливаться на месте, а идти вперед, искать новое… Я рад за тебя. Поздравляю!

Василий Тимофеевич удивленно всплеснул руками.

— Пришел мальчишкой, нагревальщиком. Давно ли я, гляди, парень, ругал тебя, на черную страничку заносил? А теперь — лауреат Сталинской премии, все равно что академик или народный артист какой!.. Ай-яй, что делается в мире!..

Антон приблизился к окну, взглянул на плотно сомкнутые ряды корпусов, на трубы вдали… Снег перестал. Над заводом в разорванных облаках голубыми прогалинами сияло радостное небо, прогалины ширились, синева обнимала пространство все больше, и от этой синевы или от внезапно нахлынувших, теснивших грудь чувств было необыкновенно ясно вокруг. И Антон как бы увидел на миг путь свой, недлинный, но беспокойный, вспомнил отца, когда тот уходил на войну, его последние слова: «Помогай матери, сын. Работай, не ленись. Полюбишь работу — всего в жизни добьешься, чего пожелаешь, работа все тебе даст…» Вспомнил ремесленное училище, где получил первые навыки в труде… Увидел мать, когда она читала известие о гибели отца… Потом приезд сюда, на завод, первые свои шаги, первые поковки… Здесь вступил в партию. Здесь обрел свое счастье — Таню, жену, товарища, спутника…

Антон круто повернул голову. Таня стояла рядом, глаза ее ласково и нежно лучились.

— У меня нет слов, чтобы сказать, как я люблю тебя, Таня.

Она чуть прислонилась плечом к его плечу, прошептала:

— И я…

* * *

Прозвенел капелью апрель, остался позади Первомай, — город был обтянут кумачом, будто пожаром занялся. Возглавляя праздничное шествие демонстрантов, Антон в группе знатных людей столицы прошел по Красной площади мимо Мавзолея, сопровождая знамя Москвы…

Дни проносились стремительно, заполненные работой, подготовкой к экзаменам, семейными заботами. Но весенняя настроенность, ощущение взволнованности не покидали Антона: он жил, как бы озаренный чем-то.

В один из майских дней Антон и Таня вышли из дому, направляясь в партком завода. День был теплый и девственно чистый, на фоне синего неба акварелью легко рисовались очертания зданий; все вокруг молодо зеленело и тянулось к солнцу; в сквере перед Большим театром яблони раскинули белые цветущие ветви, легкий ветерок нес нежнейший аромат лепестков. Свежей листвой шелестели липы.

— Как хорошо-то, Антон! — повторяла Таня, подставляя лицо ветру.

Они спустились в метро и доехали до завода.

Проходя мимо детского сада, откуда слышались звонкие детские голоса, Антон увидел возле калитки женщину, которая, присев, обнимала девочку лет четырех. Женщина эта показалась Антону знакомой. Вот она распрямилась, и Антон узнал ее: это была Марина Барохта. Она чуть отступила в смущении, точно ее уличили в чем-то. Воспользовавшись заминкой, девочка убежала к своим подружкам.

Антон невольно приостановился.

— Здравствуйте! — он улыбнулся и, обращаясь к ясене, сказал: — Познакомься, Таня: это Марина Барохта, мы сидим в школе на одной парте. А это — моя жена…

— А мы как будто знакомы, — ответила Марина. — Во всяком случае, я вас давно знаю.

— Да, мы нередко встречались… — подтвердила Таня. — Мне нравилось глядеть на вас, на ваше лицо… И дочка в маму пошла, красавицей будет…

— Так вы замужем? — удивленно спросил Антон.

Марина молча потупила глаза, покраснела и ответила отрывисто:

— Нет, я не замужем.

— Кто же ее отец? — вырвалось у него.

— Есть такой… — Марина тряхнула волосами и прямо взглянула в лицо Тани. — Иван Матвеевич Семиёнов, если вас это интересует.

— Не может быть! — прошептала Таня, — Как же так?..

— Да так уж вот… — горько усмехнулась Марина. — Я и не заметила, как он ко мне подобрался… Слова говорил — точно цветами осыпал… И я поверила: девчонкой была… А цветы-то оказались бумажными, фальшивыми… А дочка у меня замечательная, радуюсь на нее… — И Антон впервые увидел, как осветилось ее лицо трогательной, мягкой и счастливой улыбкой. Как бы спохватившись, Марина заторопилась и ушла вслед за дочкой к ребятишкам.

— Вот оно что… — проговорил Антон в раздумье; шагая рядом с ним, Таня отозвалась:

— А мы часто осуждаем, не разобравшись в человеке, не заглянув в его душу…