Идеальный враг - Михаил Кликин

– Руки вверх! – Павла пнули по лодыжке. – Ноги шире!

Голос! Его голос!

– Колька?

– Что? – Солдат, похоже, испугался.

– Колька, ты?! Не узнаешь?

– Паша? Черт возьми, Паша!

– Колька!

– Тихо ты, – зашипел вдруг старый товарищ. – Тихо! Сержант смотрит… Руки выше! – он снова перешел на английский. – Не дергаться!

– Колька! – Павел все никак не мог поверить в случившееся. – Ты откуда здесь?

– Оттуда же, откуда и ты… – Колькины руки обшаривали одежду. – Тише говори… Сколько тебе дали?

– Пятнадцать лет, – не стал скрывать Павел.

– Ох… – Колька даже остановился. – За что?

– Повесили на нас убийство офицера и нескольких солдат. К тому же добавили невыполнение приказа в боевое обстановке. Ну и так, по мелочи.

– Ты же не выйдешь отсюда, Паша.

– Поживем, увидим.

– Ну, живи, смотри. – Колька нащупал бумаги. – Что это у тебя?

– Мои записи.

– Дневник?

– Да. Ты же помнишь.

– Я помню. Ты всегда что-то писал, – Колька вытащил из кармана исписанные листы. Бегло их просмотрел, пробежал глазами из угла в угол. Один из листов прочел особенно внимательно. Спросил:

– Как Тина?

– Они были у меня. Когда все еще было нормально.

– Если хочешь, я перешлю твоим это письмо.

– Да, хочу… Только добавь от себя пару строк, успокой их. Скажи, что присмотришь за мной.

– Я не смогу за тобой присматривать. Я только встречаю прибывающих.

– Соври! Ты всегда врал лучше меня.

– Ладно… – Колька, повернувшись спиной к сержанту, быстро сунул письмо за пазуху. Остальные листы вернул в карман Павлу. Сказал:

– Я должен бы был их конфисковать. Но будем считать, что ты меня обманул. Если вдруг их обнаружит кто-то другой, скажешь, что это завещание. К таким вещам здесь относятся терпимо.

– Хорошо.

– Вляпался ты, Паша, – Колька продолжал обыск. – Вляпался по полной программе. Как тогда в десятом классе, помнишь?

– Да.

– Только в миллион раз хуже. И вранье, как тогда, здесь не поможет.

– Все так плохо?

– Хуже, чем ты думаешь. Пятнадцать лет здесь никто не живет. Пять – шесть лет. Максимум – восемь.

– Может, мне срок сократят?

– Вряд ли… Одна надежда – если все экстерры вдруг сдохнут. Если мы победим.

– Все же у меня есть шанс!

– Постарайся не делать глупостей. И не лезь на рожон, если будет такая возможность.

– Постараюсь… Так где мы?

– В самой глухомани, Паша… – Колька закончил обыск. – Часть особой комплектации номер девять. Все называют ее Черной Зоной.

2

Частями особой комплектации именовались лагеря штрафников.

Строились они обычно в безлюдной местности, подальше от обитаемых районов – в пустынях, в глухих лесах, в мертвых долинах, окруженных непроходимыми горами. Мало кто знал, сколько существует на планете подобных лагерей. Мало кто мог рассказать что-то конкретное про эти заведения строго режима. А большинство гражданских людей даже не подозревали об их существовании.

Части особой комплектации не были тюрьмами. Люди, лишенные свободы, не были арестантами. Они оставались бойцами.

Они были солдатами низшей касты.

Им не полагались коммуникаторы и прочие средства связи. Они никогда не носили защиту. Оружие они получали только во время сражения, когда у них не было выбора в кого стрелять, – самое худшее оружие.

На поле боя отверженные солдаты шли только вперед. Штрафники не могли отступать.

Они делали работу, которую не могли сделать другие, – грязную, смертельно опасную работу.

Они выманивали экстерров из неприступных укрытий. Они брали живьем – почти голыми руками – ядовитых тварей. Они обыскивали радиоактивные корпуса разбившихся инопланетных кораблей.

А иногда их заставляли убивать людей.

3

На улице метался бесноватый ветер. Почерневшее небо освещалось изнутри вспышками молний. Словно отрыжка, рокотал приглушенно гром. Вот-вот должен был пролиться дождь.

Павел обернулся.

Покинутый геликоптер был похож на умирающую птицу – лопасти безжизненно висели, мертво темнели стекла глаз, остывала голая стальная шкура.

– Шире шаг! Смотреть вперед!

Десять арестантов, сопровождаемые бойцами в черной форме, брели по асфальтовой дорожке к высоким железным воротам, опутанных поверху ржавой колючей проволокой. За четырехметровым бетонным забором, утыканным шипами, высились сторожевые вышки, похожие на треногие марсианские машины из романа Уэллса.

«От таких не убежишь», – подумалось Павлу.

Бежать!

Если бежать, то сейчас…

Круглая взлетно-посадочная площадка была окружена деревянным забором, увитым колючей проволокой, словно плющом. Перед забором на столбиках-изоляторах развернулась вертикально проволочная сеть – явно под напряжением. И всюду – куда ни посмотри – яркие желтые таблички с одним предупреждающим словом: мины. Только сойди с асфальта тропы, только ступи на зеленую траву – и останешься без ноги.

А лес – вон он – в сотне шагов, за забором. Качаются макушки елей. Тянутся по ветру зеленые пряди березовых крон. Уже краснеющие осины трепещут листвой, словно готовятся улететь.

Такой знакомый лес, родной – может быть, русский.

А может канадский.

Мало ли где растут ели, осины и березы…

Нет, не добежать.

Даже если не срежут очередями бдительные конвоиры, если пулеметы на вышках не успеют развернуться, если повезет, и взрыватели мин почему-то не сработают, то через высоковольтную сетку уж точно не перепрыгнуть – повиснешь на ней, дымящийся, дергающийся, нелепый, смешной и жуткий.

Словно Курт…

«Постарайся не делать глупостей…»

И через забор не перелезть.

А если и окажешься там, в лесу, что делать дальше? Одному, со скованными руками, без огня, без оружия…

– Стой! – проорал сержант позади, и Павел вздрогнул.

Они подошли к воротам.

– Руки на затылок! Никому не шевелиться! – Сержант шагнул к вкопанному возле стены металлическому зонтику, похожему на тонконогий гриб, под шляпкой которого – словно прилепившийся слизень – матово поблескивала коробка переговорного устройства. Нажав черную кнопку, сержант разразился бранью:

– Вы там заснули, что ли? Почему ворота не открываете, черти? Долго вас еще ждать?..

Слушая его ругань, Павел вспомнил сержанта Хэллера.

Вблизи ворота смотрелись еще более внушительно. Не верилось, что они вообще способны открыться. Металл был сильно изъеден, и почему-то думалось, что это не оспины обычной ржавчины, а следы пуль. Швы сварки походили на безобразные рубцы.

Сержант выдохся, замолчал.

И ворота дрогнули, заскрежетали, заскрипели, завыли. Неспешно, величественно стали расходиться тяжелые створки. Павлу показалось вдруг, что балки опор сейчас не выдержат тяжести, вывернутся из земли, и тогда железные ворота качнутся, накренятся, и плавно лягут на тропу, подмяв под себя команду арестантов и отряд конвоиров…

– Вперед! – приказал сержант, не дожидаясь, пока ворота откроются полностью. Он торопился, наверное, не хотел попасть под ливень.

За воротами не было ничего примечательного. Люди словно очутились посреди маленького голого дворика. Справа и слева – бетонные стены. Над ними четыре сторожевые вышки – по две с каждой стороны. Впереди – еще одни ворота. Тоже металлические, тоже усеянные шипами, но не такие громоздкие.

– Дальше я не хожу, – прозвучал у Павла за спиной знакомый голос. – Так что прощай, Паша.

– Не забудь про письмо, – сказал Павел, не оборачиваясь.

– Не забуду.

– Спасибо тебе, Николай.

– Удачи тебе…

Они расстались позже, когда задние ворота закрылись, а передние отворились, когда сержант отчитался перед начальством, передал документы в архив и подписал все необходимые бумаги, когда с арестантов сняли наручники и коротко проинструктировали, а конвоирам разрешили вернуться в казармы, когда хлынул ледяной дождь, и блещущие острые молнии с треском вспороли набрякшие мешки туч.

Все это время они были рядом. Два друга детства. Два однокашника.

Земляки.

Но у них не было возможности поговорить.

4

– Правила в лагере простые – так сказал сержант. – Надо слушать своего старшего, и тогда все будет в полном порядке.

Старший встретил их сразу за воротами. Он стоял в толпе таких же как он сам заключенных, и ничто не отличало его от них. Разве только черная повязка на его рукаве была отмечена узкой красной полосой. Но это прибывшие новички смогли рассмотреть позже. Пока же они пребывали в нерешительности. Они озирались, оглядывались, невольно жались друг к другу. Им было неуютно: вокруг них собралась толпа заключенных. А старожилы, не обращая внимания на хлещущий ливень, оценивающе рассматривали новичков, переговаривались, пересмеивались – похоже, они развлекались.

– Эй, посмотрите на того толстозадого! Похоже, он из штабных!

– А вон того я, кажется, знаю… Эй, Освальд! Освальд! Не ты? Значит ошибся…