Последний сад Англии - Джулия Келли

Даже отсюда было заметно, как сидевшая на почетном месте во главе стола миссис Мелькорт нахмурилась.

— Твоя сестра кажется недовольной, — сказала я, усаживаясь и наблюдая за ним.

Он склонился ближе ко мне:

— Сегодня, немногим ранее, я убедил одного из лакеев поменять местами именные карточки. Предполагалось, что меня усадят между женой викария и миссис Филсом.

— Мистер Годдард, — проговорила я в притворном ужасе, но едва сдерживая смех, готовый слететь с моих губ.

— Обещаю вам, мисс Смит, нет никого, с кем бы более охотно сел рядом за столом, несли чем с вами.

Я хочу написать больше, но, думаю, мне нужно будет днем обдумать все то, что произошло после ужина, и уже беспристрастно понять, насколько я смелая. А сейчас я откладываю в сторону ручку и говорю доброй ночи. Доброго утра. Доброго дня.

Суббота, 18 мая 1907 года

Хайбери Хаус

Небо ясное

Я прилежно отлынивала от моего дневника, но, знаю, я должна записать то, что случилось после званого ужина миссис Мелькорт, хотя бы даже единственно для того, чтобы однажды иметь возможность оглянуться на это и вспомнить, что это не было плодом моего воображения.

После того как последняя перемена блюд была унесена со столов и леди удалились в гостиную, чтобы дать джентльменам время испить портвейна, начали съезжаться те гости, что были приглашены лишь на танцы. Я не особо утонченная танцовщица и потому балы представляют для меня мало интереса. Поприсутствую час-другой и ускользну, так обещала я самой себе, подхваченная толпой, устремившейся в бальную залу.

Однако даже я не могла отрицать, что, когда танцующие пары начали вступать в закруживший их затем вихрь вальса, сам воздух был пронизан романтикой. И хотя я находилась в безопасности, сидя за столом, поодаль от танцевального паркета, мои ноги непроизвольно стали притопывать в такт музыке, льющейся я из-под смычков скрипок. Над гулом голосов то и дело взмывали ввысь, будто тоже танцуя, звонкие, словно колокольчики, переливы смеха и, казалось, все танцующие сверкают в лучах электрического света огромной потолочной люстры-канделябр. Миссис Мелькорт праздновала триумф — ее нынешний бал затмил все балы, допрежь даваемые в этой сельской округе.

Я видела, как эта леди собственной персоной вела в четырех танцах подряд. Ее муж стоял возле нее, а в нескольких футах позади четы Мелькортов, некий мужчина в танце обвивал рукой неизвестную мне даму в зеленом — это был Мэттью. Лишь только раздались первые такты музыки, его сестра подкараулила, перехватив его по пути, потому следующие двадцать минут он провел, покорно выводя на паркет каждую юную леди, что приводили и ставили перед ним.

Я закрыла глаза, раздумывая, а не было ли это знаком, что пора бы мне незаметно исчезнуть, подхватить свою шаль и вернуться пешком обратно в коттедж садовника.

У меня были обязанности, которые следовало непременно выполнить завтра поутру (но переделать все эти дела казалось едва ли возможным и к концу года).

Я нашла под столом свои туфли на каблуке, обулась и направилась к одной из открытых дверей, что вели из бальной залы на веранду. Шаль свою я заберу на следующее утро, покуда обитатели дома будут еще крепко спать. Мне было слышно, как музыка стихла, — леди и джентльмены менялись танцевальными партнерами.

Я уже была в дверях, когда оклик мужского голоса остановил меня.

— Ты же ведь не собираешься уходишь, не так ли?

Оглянувшись через плечо, я искоса взглянула на того, чей силуэт темнел на фоне сияющих огней бала:

— Мистер Годдард?

Он переступил порог, встав на ступень лестницы, ведшей вниз, прочь, к веранде:

— Мне больше нравилось, когда я был для тебя просто Мэттью.

Я посмотрела кругом, в страхе, что кто-нибудь мог услышать эти слова. К счастью, мы были совершенно одни, хотя имелось так много причин, по которым нам обоим не следовало бы этого делать. Мы находились в доме моих нанимателей. Более того, я была женщиной, что работает и живет одна. Лишь мой статус дочери джентльмена и моя безупречная доселе репутация позволяли мне пользоваться этой привилегией.

И все же…

— Ты ведь еще не собираешься отправляться спать, — сказал он.

— Не могу себе вообразить, чтобы возможность потанцевать со мной имела какую-либо привлекательность для всех тех джентльменов, там, в зале, — сказала я.

— Я бы очень хотел потанцевать с тобой, — он провел пальцем по моей обнаженной руке от предплечья до запястья: — С того самого момента, как окончился ужин, я все пытался пробиться обратно к тебе. Но сестрица моя, как оказалось, определенно решила завладеть мною всецело.

— Хотелось бы мне знать, почему, — сказала я, приподняв бровь.

Он протянул мне руку:

— Идем.

Лишь миг я колебалась прежде, чем дать ему увлечь себя прочь — туда, куда не достигают ничьи взгляды из высоких окон бальной залы, вдоль по липовой аллее, в чайный садик.

Ворота затворились за нами с мягким металлическим щелчком, но он уводил меня все дальше вглубь сада.

— Мэттью….

— Еще чуть подальше, — проговорил он.

Остановились мы в саду влюбленных. Я смотрела, как он, словно пытаясь что-то отыскать, обошел кругом весь этот садик, залитый серебристым светом от стоявшего высоко в ночном небе полумесяца.

— Что ты ищешь? — спросила я.

— Ищу, нет ли тут кого-нибудь еще, — улыбка тронула уголки его губ, — Кажется, мы одни.

Его рука скользнула вверх по моему предплечью, к моему плечу, к моей шее. И вот уже моя щека покоится в его нежной ладони, будто в лодочке. А затем он поцеловал меня, не таясь, открыто, глубоко. И я ответила ему таким же поцелуем.

Целовать его — для меня это как подставлять лицо лучам весеннего солнца и блаженствовать в потоке тепла, растекающегося по моей коже после долгих месяцев зимы. Добрый, пытливый