Княгиня Екатерина Дашкова - Нина Молева

— Осведомлен, Никита Иванович. Более того скажу — недавно письмо от нее получил. Просилась наша княгинюшка в заграничный вояж, о паспорте ходатайствовала, да помочь я ей не смог — государыня и слышать не захотела.

— Что ж мне не сказал? И откуда мысль такая — о вояже?

— Засиделась Катерина Романовна в деревеньке-то своей. Каково это при ее образованности с мужиками, бревнами да коровниками дело иметь? Да и детки хворают. Писала, английская болезнь у них. Доктора советуют на курорт какой европейский свозить.

— А государыня? Объяснил ты ей?

— Какое! Сразу отрезала, что ничего знать о княгине Дашковой не желает, что сама себе она виновата — характер, мол, несносный.

— Да-с, плохо.

— Не то плохо, что государыня сказала, того хуже, что княгинюшка наша все равно на своем стоит. Не в Европу, так в Киев отправится.

— С детьми?

— С детьми.

— А жаловалась, что денег у нее нет.

— Так она придумала, чтоб дешевле вышло, на своих лошадях ехать. Дольше, мол, зато не так дорого и по дороге все осмотреть можно.

— Лишь бы государыне не доложили.

— Не сомневайся, доложат.

Из множества советов, на которые не поскупились родные как в Москве, так и в Петербурге, я не смогла воспользоваться ни одним, потому что все они сводились к тому, чтобы я возвращалась ко двору или, в крайнем случае, оставалась в имении. И то и другое решения предполагали попытки восстановления моих отношений с императрицей. В Петербурге мне следовало все сделать, чтобы вернуть былое расположение государыни, тихим же подмосковным житьем доказать необходимость забот о детях, что могло несколько извинить в ее глазах мое затянувшееся отсутствие при дворе. Подобные дипломатические сочинения принадлежали обоим Паниным, но никак не перекликались с моим собственным состоянием. Бороться за место рядом с государыней мне претило, рассчитывать же на внимание с ее стороны, судя по прошедшему времени, уже не приходилось. К тому же власть и влияние Орловых казались безграничными.

Решение съездить в Киев пришло достаточно внезапно, но очень счастливо вместе с письмом Федора Матвеевича Воейкова, киевского губернатора и родственника князь Михайлы. В свое время мне доводилось его встречать в доме дядюшки Михайлы Ларионовича в связи со службой его в качестве чрезвычайного посланника и полномочного министра в Варшаве. Высокая образованность, острый ум и неистощимое веселье делали господина Воейкова незаменимым собеседником, в котором я как нельзя более испытывала необходимость. К тому же Федор Матвеевич предлагал мне не только гостеприимство и опеку, но и собственное товарищество для осмотра достопримечательностей Киева и его окрестностей. А если еще добавить к этому мое неистребимое любопытство в отношении основанных государыней немецких колоний, которые представлялась возможность осмотреть, то ничего удивительного, что решение о путешествии было принято прежде, чем я дочитала любезное письмо. Возраст моих малюток меня не смущал, так как, едучи на своих лошадях, я могла взять с собой нужное количество людей для заботы о себе и о них.

Любезность милого хозяина превзошла все мои ожидания. Преклонный возраст не препятствовал ему быть постоянным моим спутником при осмотре всех достопримечательностей киевских. Мы побывали в великой Софии, провели немало времени в Киево-Печерском монастыре. Федор Матвеевич обращал мое внимание на ценнейшие фрески и мозаики, и, может быть, впервые я по-настоящему заинтересовалась нашими древностями, великой историей, к которой Воейков был причастен. Рожденный в год основания Петербурга, он в числе других дворянских недорослей отправился, по решению Петра Великого, за границу для обучения. Успехи в занятиях рано предоставили ему должность губернатора в Риге, после чего последовала служба в Варшаве и участие в Семилетней войне, когда Федор Матвеевич занимал должность генерал-губернатора Кенигсберга. Назначение губернатором киевским и новороссийским последовало сравнительно недавно, но Воейков уже превосходно разбирался в делах порученного ему края. Он постарался привлечь мое внимание и к положению образования под его руководством. Киев издавна славился своим университетом и Духовной академией, где обучение проводилось совершенно бесплатно, и более того — наиболее способные и старательные студенты могли рассчитывать на всяческую материальную поддержку и поощрение.

Затянувшееся на три месяца пребывание в Новороссии окончательно утвердило меня в желании посетить европейские страны. Как дворянка я имела право на подобное путешествие, но должность статс-дамы обязывала заручиться согласием императрицы. Мои дяди Панины не находили возможным снова и снова беспокоить ее императорское величество моими делами, и я решилась похлопотать о себе сама, отправившись в Петербург. Просить аудиенции я не хотела, сознавая, что к тому же могу столкнуться с отказом, который еще раз унизил бы мою гордость. Придуманная мною хитрость была рассчитана на привычки императрицы, о которых рассказывал Петр Иванович Панин. Во время празднования годовщины восшествия на престол в Петергофе государыня непременно должна была подойти к державшимся обычно в стороне иностранным послам. Я загодя присоединилась к ним, поскольку с большинством была лично и достаточно коротко знакома. Подойдя к послам, государыня не могла совсем обойти меня вниманием. Обращенная ко мне ничего не значащая фраза послужила для меня поводом, чтобы сразу же высказать свою просьбу о разрешении на заграничное путешествие. Государыня не стала скрывать своего неудовольствия, но окружение из послов сделало свое дело. Поскольку я ссылалась в своей просьбе на плохое здоровье детей, ее императорское величество пожалела об этом прискорбном, по ее словам, обстоятельстве и выразила согласие. Не теряя времени, я известила об этом дядю Петра Ивановича Панина и получила долгожданный паспорт. Впрочем, отъезд смог состояться только через полгода, и все же неизбежные хлопоты были скрашены для меня предчувствием независимости на протяжении целых двух лет — просить о большем сроке было одинаково бесполезно и небезопасно, чтобы окончательно не разгневать императрицу. Ограниченность в материальных средствах я рассчитывала преодолеть путешествием под чужим именем, что освобождало меня от обязательных светских визитов и связанных с ними немалых трат. Вместо княгини Дашковой Россию покидала некая госпожа Михалкова, выбравшая себе имя по родовой деревеньке в ближайших окрестностях Москвы. Знакомство с разными городами должно было позволить мне остановиться на том из них, где можно было бы наиболее удобно и недорого прожить и заняться воспитанием детей, чьей единственной воспитательницей в России я продолжала оставаться. А почтовые лошади, на которых я решилась ехать, не должны были избыточно обременить мой карман. Оставалось удивляться, что императрица помнила о моем отъезде и накануне его прислала ко мне в дом помощника секретаря своего кабинета со смехотворной суммой в четыре тысячи рублей, которой якобы могло хватить на заграничные расходы. Удержавшись от горьких слов, я попросила чиновника оплатить из этой суммы лежавшие у меня под рукой счета моего седельника и золотых дел мастера, с тем чтобы оставшиеся деньги он взял за труд себе. Уезжавшая вместе со мной госпожа Каменская испугалась и в этом случае гнева императрицы, который мог бы помешать нашему отъезду. Однако никаких проявлений гнева императрицы не последовало, скорее всего потому, что чиновник предпочел сохранить в тайне доставшуюся ему немалую сумму.

— Вот и славно, Катенька, что не одна поедешь. Хоть и не совсем с Артемием моим Ивановичем вам по пути, а все-таки в Германии с ним окажешься. Нам спокойней, да и тебе, поди, тоже.

— Еще бы! Спасибо, что назначение такое кузену вышло — атташе в Гааге, хорошее начало в его-то годы.

— Тем паче неплохое, что живем мы безвыездно в Москве, при дворе ни связей, ни заступников. Кто там Ивана Ларионовича Воронцова вспомнит! Никогда-то мы с супругой места себе при дворе не искали, и вдруг бы теперь принялись.

— Слава Богу, дядюшка, у вас в Москве свой двор, иному монарху европейскому на зависть. Поди, без малого всю Рождественку откупили?

— Всю не всю, а сорок дворов скупил. А как же? Коли сад на версальский манер разбить, место требуется. Вот и поприглядел, что в округе прикупить можно.

— Отлично как получилось! И боскеты, и фонтаны, и гроты. На одни статуи не налюбуешься. Да как быстро все сделалось.

— Да в России нашей все так: было бы денег побольше да догляд построже, так чудеса делать можно. Вспомнилось мне, Катенька, как отлично крестный-то твой, император покойный, свое правление начинал. Знаю, знаю, какая ты ему противница была, только от правды никуда не уйдешь.