Мы все умрём. Но это не точно (СИ) - Aris me

И больше всего её тревожило осознание того, что никто бы не стал привлекать неподготовленных стажёров без крайней необходимости. Значит, ситуация и вправду ужасная.

Действительно, если подумать, в последнее время старшие авроры всё реже стали появляться в административном здании, а если заходили, то только для того, чтобы раздать поручения и снова исчезнуть. При этом на улицах участились драки и жалобы на нападения, а на стенах домов стали всё чаще появляться изображения Тёмной метки.

Тёмная метка.

Малфой.

Логическая цепочка мыслей дрогнула и звонко рассыпалась на мелкие звенья. Этот наглец упорно не отвечал на сообщения в блокноте и, видимо, всё ещё злился. Совсем несерьёзно, ну правда! Им всем в первую очередь стоило бы не забывать об общей цели. И ей однозначно уже было пора их проверить — прошло достаточно времени, чтобы они могли разузнать хоть какие-нибудь новости.

Гермиона вышла из аврората на улицу и вдохнула свежий воздух полной грудью, разрешив себе на секунду задержаться перед трансгрессией. Стоял чудесный осенний вечер, какой часто показывают в фильмах, и который редко случается в реальной жизни. Погода была сухой и тёплой. Она подставила лицо под нежные закатные лучи и позволила себе просто насладиться мгновением.

Уже почти позабылось, что осень может быть такой волшебной. А ведь раньше она всегда любила это время года, и не только за начало учёбы. Сентябрь представлял собой идеальный баланс между летней жарой и зимней стужей. И ей сейчас было так жаль, что никак не удавалось найти подобный баланс в самой себе. Разум или эмоции? Злость или симпатия? Поступать как правильно или как хочется? В таких противоречивых мыслях она взмахнула палочкой и трансгрессировала в уже ставшую привычной квартиру пожирательской тройки.

И зря.

Очень-очень зря.

Аппарировать сразу в комнату оказалось плохой идеей. Лучше было бы переместиться именно на улицу. Ну прошла бы два этажа по ступенькам — ничего страшного.

Горела только маленькая лампочка на кухне, поэтому сквозь полумрак Гермиона даже не сразу поняла, что находилась здесь не одна. Но когда перевела взгляд на диван, то от увиденного сердце будто подскочило резко вверх, как резиновый мячик, и стремительно ухнуло вниз подобно камню.

Прямо напротив неё, на диване, расслабленно откинув голову на спинку, растянулся Теодор. Его глаза были закрыты, губы плотно сжаты, а ресницы слегка подрагивали. Грейнджер перевела взгляд ниже — рубашка распахнута, в полутьме белеет полоска гладкой, светлой кожи. Она задержала любопытный взгляд на его теле — даже с расстояния в пару ярдов виднелись кривые бугры странных рубцов-надписей на груди, и, кажется, внизу живота. Жаль только, что при слабом освещении не получалось их отчетливо разглядеть.

Гермиона почувствовала лёгкий укол исследовательского интереса. Захотелось дёрнуть его за рубашку и рассмотреть поближе. Она, возможно, даже набралась бы смелости и подошла, если б не абсолютно голая девица, сидящая на полу между широко разведённых коленей Теодора. Её голова плавно скользила вверх-вниз, и было совсем нетрудно догадаться, свидетелем чего Гермиона сейчас стала. До неё донеслось мокрое, влажное причмокивание, абсолютно бесстыдное и невероятно пошлое. Будто бы кто-то пытался слизать сладкий кленовый сироп с…

Гермиона широко распахнула глаза и непроизвольно покрылась румянцем, почувствовав, как адреналин шибанул по венам. Она могла бы поспорить, что эта незнакомка сейчас не шнурки помогала ему завязать. А ведь в первое мгновение, заметив тёмную макушку вместо светлой, Грейнджер даже испытала волну облегчения. Но следом её затопило чистое, концентрированное смущение, сверху которого плавал маленький, но стойкий кораблик любопытства.

Как поступить: отвести глаза или задержать?

Она закусила губу. По всем правилам приличия ей бы стоило уйти прямо в этот момент, но Гермиона просто замерла на месте, не отводя взгляд, усердно стараясь не дышать и не двигаться. Захотелось подглядеть. Совсем чуть-чуть. Она ещё ни разу не видела ничего подобного вживую, хотя, конечно же, читала и даже смотрела некоторые фильмы, но у неё самой и мысли о подобном не возникало… Как это могло кому-то нравиться?

Девушка на полу распутно простонала, и Гермиона с неудовольствием отметила, что, видимо, некоторым развратным личностям это всё приходилось весьма по вкусу. Внутри неё зашевелилось какое-то странное ощущение, неприятно похожее на досаду. И как только Теодор ей это позволил? От лёгкого прикосновения в больнице он так разозлился. Неужели просто дело в ней? Может это именно она, Гермиона, вызывала у него неприязнь?

Грейнджер с трудом сглотнула, ставшей вязкой и горькой, слюну. Ей казалось, что она уже давно избавилась от желания нравиться всем, но Теодор…

— Поаккуратнее с зубами, — внезапно произнёс он, и в голосе чётко послышались раздражённые нотки.

Гермиона испугалась, что Тео сейчас откроет глаза и заметит непрошеного зрителя. Она даже огляделась по сторонам в попытке найти укрытие, только прятаться было совсем негде. Не статуей же, в самом деле, притвориться? Хотя на экстренный случай можно прикинуться торшером… К её огромному облегчению Нотт просто расслабленно откинул голову на спинку, и Грейнджер тихонько выдохнула.

Стоило признать, в происходящем было что-то завораживающее: их силуэты, изящный, расслабленный изгиб его кистей на спинке дивана, стройная женская фигурка на полу. Это казалось эстетически привлекательным, почти как искусство.

Весьма порочное и непристойно-грязное искусство, которое странно отзывалось томительным ощущением внизу её живота. Не обращая внимания на незнакомку, Гермиона внимательно наблюдала за лицом Теодора. Тот выглядел настолько расслабленным и умиротворённым, без тени напряжения или наигранного веселья — просто мягкое, спокойное выражение с правильными чертами. Он выглядел таким… другим и настоящим. Будто бы ей удалось тайком заглянуть за кулисы театра. Его грудь медленно вздымалась и блестела капельками пота. Тео с глухим, чувственным стоном выдохнул через рот. Его слегка вздёрнутая верхняя губа обнажила белые зубы, а по лицу пробежала мучительная истома, словно ему было в высшей степени больно и, одновременно с этим, бесконечно хорошо. Он тяжело и глубоко вздохнул, нажимая ладонью на затылок своей девушки и направляя её на себя ещё сильнее и глубже. Та послушно подалась вперёд, и уголки его губ растянулись в довольной улыбке.

— Умница, — услышала Гермиона мягкий, томный шёпот, и от звука его голоса по телу прокатилась дрожь. По её виску скатилась капелька пота. К собственному удивлению, она ощутила, как какое-то мучительное тепло растеклось по телу, скапливаясь внизу живота.

Её это возбуждало?!

От осознания, что эта картина действительно её весьма будоражила, Грейнджер внутренне сжалась. Ей определённо не стоило на это смотреть! Но куда деться? Она плотнее свела бёдра, в полной мере почувстовав ноющую пульсацию и скользкую влажность между ног. Это уже было чересчур! Что она здесь делает? Гермиона тихонько выдохнула, прикидывая, как бы незаметно отсюда исчезнуть. Аппарацию Нотт услышит, равно как и шаги. Она неловко переступила с ноги на ногу и под её весом легонько, едва слышно скрипнула половица.

Тёмные брови Теодора медленно сдвинулись к переносице, он распахнул глаза и сразу же встретился с ней раздражённым взглядом, будто бы точно знал, где всё это время стоял зритель.

Гермиона напряглась и перестала дышать. Её кожу изнутри кольнуло острыми иголками стыда. Захотелось прикрыть лицо руками, но она замерла, совсем оцепенев. Нотт пару мгновений понаблюдал за ней, и его раздражение во взгляде сменилось на спокойное равнодушие. Он также молча прикрыл веки и вновь расслабленно откинул голову на спинку дивана. Грейнджер взмахнула палочкой и, не заботясь о конспирации, аппарировала на улицу.

Она устало опустилась на ступеньки у подъезда, размышляя над тем, что сейчас произошло. Теодор ничего не сказал, но в её голове крутилось одновременно тысяча синонимов к слову «неловко». При этом ни один в точности не отображал то, как она себя сейчас ощущала. Ей было до чёртиков стыдно, безумно неудобно, ощущение собственного позора пожирало её изнутри, а ещё… тело ныло от отсутствия физического удовлетворения. С губ непроизвольно сорвался скорбный стон. Да что за извращённая натура у неё такая?