Мы все умрём. Но это не точно (СИ) - Aris me

Охуенна.

Как жаль, что это подарок Люциуса. Драко поднёс её ко рту, сомкнул зубы на тонкой части, скривив рот в предвкушающий улыбке, и с большим усилием перекусил древко пополам. Раздался глухой хруст, а во рту расцвёл вкус древесной смолы. Сердце Малфоя сжалось тянущей болью — он сейчас действительно уничтожил нечто прекрасное.

Верхняя губа Люциуса немного дёрнулась, но он почти не изменился в лице, только набухла маленькая голубая венка на виске. Идеальное самообладание. Родитель глубоко вдохнул и выдохнул, видимо, набираясь терпения. В детстве Драко больше всего боялся именно этих многозначительных воздыханий. Отец, ничего не говоря, умел сказать очень многое: «Я разочарован, сын», «Ты так ничего и не достиг», «Что ещё от тебя можно было ожидать», хотя судя по интонации, этот выдох больше походил на «Неразумное дитя», и Драко даже слегка расстроился. Он ожидал хотя бы нечто вроде «Хренов кретин», но, видимо, даже эта его выходка до столь почётного звания недотянула.

— Какая фантастическая глупость, — вновь выдохнул Люциус, пригладил длинные белые волосы и встал из-за стола. Он выдержал многозначительную паузу, ещё раз окинув снисходительным взглядом сына. — Мы оба знаем, что когда станет совсем плохо, ты приползёшь ко мне. Твой детский бунт смешон. Но раз так хочется… играйся пока, — он резко развернулся на каблуках и, не оглядываясь, бросил напоследок: — Главное, постарайся не сдохнуть где-нибудь в подворотне, — и бодро зашагал на выход.

Драко проводил яростным взглядом удаляющуюся родительскую спину — снять Силенцио папочка, видимо, забыл или не пожелал. Как надолго его в этот раз лишили голоса? Он сделал медленный глоток из бокала, раздумывая над ситуацией, и покрутил в руках остатки вишнёвой палочки. Отец точно был бесполезен, если кто-то что-то и мог знать, так это Беллатриса или Долохов. Тётушка безвременно почила, значит, оставался лишь Антонин. Малфой вытащил из кармана джинс длинный кусочек пергамента и вновь пробежал глазами по тексту:

«В следующую пятницу, в шесть, пароль для входа — папенькин сынок.»

Драко непроизвольно поморщился — идиотское чувство юмора Долохова оставалось таким же, как и прежде. И вот с этой сотней фунтов дебильного остроумия, нехилых магических способностей и внушительного боевого опыта ему предстояло иметь дело. Драко понятия не имел, что именно умудрился отец не поделить с Антонином, но тот уже два года не упускал случая отыграться на любом носителе фамилии Малфой. И если здраво оценивать противника, не строя лишних иллюзий, то стоило признать, что прямой атакой расколоть Антонина не было никаких шансов. К счастью, окклюмент из него был почти никакой. Долохов попросту не видел смысла скрывать от Волдеморта свои помыслы и окклюменцию считал чуть ли не мыслепреступлением.

«Истинным последователям нечего скрывать от Тёмного Лорда. Сокрытие мысли — есть чистое предательство нашего Господина и дела его. А у тебя, я смотрю, есть тайные мыслишки, Малфой?»

Хоть и за окклюменцию Антонина Драко особенно не переживал, но стоило также признать, что продраться сквозь безумные линии воспоминаний, мыслей, намерений этого человека было ещё той задачей. К счастью, её-то как раз Драко уже решал не раз. По крайней мере, год назад он ещё вполне мог это сделать и, стоило надеяться, что Антонин за это время не воспылал внезапной тягой к утаиванию мыслей.

Драко смял записку, затолкал в пепельницу и поджёг спичками со стола. Вести к Долохову Грейнджер отчего-то больше не хотелось. Хотя несколько дней назад он действительно считал это отличной идеей, но сейчас, когда его гнев улетучился, то вся задумка перестала казаться настолько потрясающей. На самом деле он не желал признаваться даже самому себе, что вновь позволил взять эмоциям над собой верх и принял не совсем продуманное решение.

— Это всё усложнит. Это неправильно… — Силенциум отца всё ещё держался, поэтому все слова Драко проговорил беззвучно, одними губами, мысленно воспроизводя утрированно-пищащую интонацию, с которой могла бы произнести это Грейнджер.

Он ненавидел не получать желаемого, и отказ прошёл сжигающим напалмом по воспалённому самолюбию. Ощутить её губы, её кожу, почти раздеть её и следом получить «нет»?! Он тяжело сглотнул, его гнев стёк в горло тягучей слюной и растёкся по венам холодной злостью. Дело было даже не в капризном «Хочу», хотя и в нём тоже, но ему никто и никогда не отказывал! Ни одна девушка за всю жизнь не сказала «нет». Что этой Грейнджер вообще было надо?

Как же его бесила эта идиотская правильность! Её привычка прикусывать нижнюю губу просто выводила из себя, Малфоя злило всё: как она невинно смотрела на него своими большими испуганными глазами, как она дрожала от его прикосновений, как по-шлюшечьи она выглядела в порванном платье, с голой грудью и этими торчащими сосками… При воспоминании об обнажённой груди Грейнджер, такой нежной, мягкой, чувствительной, Драко почувствовал, как тяжелеет и пульсирует член. И, самое отвратительное во всём этом, что он всё ещё её хотел! И блядское «нет» — вот всё, что в итоге получил!

Но, с другой стороны, предлагать её в качестве дружеского подарка спятившему, неуравновешенному магу… всё же, наверное, не стоило?

Он нервно постучал пальцами по столу, обдумывая всю ситуацию. Долохов всё равно не согласился бы на встречу просто так, а Грейнджер ведь сама того и хотела — найти крестраж и спасти весь этот грёбаный мир от вселенского зла… Вот и пусть начнёт знакомство с реальностью с Антонина.

Малфой встал со своего места, подошёл к диванчику, на котором недавно сидел отец, и отлепил двухсторонний скотч с нескольким длинными белыми волосками. Ещё одно чудесное изобретение маглов, о котором чистокровные волшебники старой закалки не могли даже подозревать. Он аккуратно сложил волоски в пустой бутылёк и, спрятав его в карман, направился на выход. Всегда было полезно иметь под рукой материал для оборотного зелья, открывающего двери в Министерство. Хотя перевоплощаться в отца сам он в жизни не стал бы — ему по горло хватило того, что он каждый день видел в зеркале, но Теодор настаивал, поэтому пусть сам с этим как-нибудь развлекается. Малфою же требовалось хорошенько подумать.

Как не позволить Антонину навредить Грейнджер?

Это же почти как показать ребёнку шоколадную лягушку и забрать её с собой. Принести оборотню кусок сочащейся кровью вырезки, бодро им помахать перед носом и, не дав укусить, уйти. Привести к Волдеморту Поттера с повязанным на шее алым бантиком, а потом прямо на его глазах отпустить.

Сложно? Проблематично? Невозможно?

Именно это и стоило сейчас тщательно обдумать. Единственное, что Драко однозначно знал — это то, что он не даст никому навредить ей. Какой бы раздражающей она ни была, делиться Малфой ни с кем не собирался: Антонин, Лорд — да кто угодно. Играть с Грейнджер будет только он. Остальным не позволит. И от этой мысли на душе стало намного спокойнее. Решение о встрече всё равно уже принято, так какой был смысл в этом сомневаться?

***

Ей было тревожно.

Даже не так. Это было чувство за гранью осознания. Такое щекочущее неприятное ощущение где-то внизу живота, будто бы там поселился клубок шевелящихся змей… наверное, это страх? Неприятные сны, беспокойство и чувство, словно кто-то постоянно ходил за ней по пятам и следил. Ей всё время казалось, что вот-вот обязательно должно произойти нечто плохое, и Гермиона ждала неприятностей со всех сторон.

И вот, наконец-то случилось — сегодня Смитерс собрал их всех в общем зале и объявил, что с завтрашнего дня все стажёры начинают по очереди выходить на полевую работу для усиления аврорских групп. Какое усиление? Гермиона разволновалась до глубины души. Патруль?! Мерлин, видимо, дела шли далеко не так хорошо, как об этом говорили. Кто ставит только принятых стажёров в усиление патрульных?

Многие из них были абсолютно не готовы — та же Камилла или Темпест, тот вообще свалился с метлы на прошлой тренировке и до сих пор хромал на одну ногу. А Невилл? Он всё ещё прибегал последний при сдаче дистанции. Как он убежит от погони?