Natura bestiarum. - Надежда Попова

— Хочешь сказать, вчера он управлял ими? Внушал нужные действия?

— Не берусь утверждать, — неуверенно качнул головой Ван Ален. — Детальностей я еще не понял, но… да, думаю, что-то вроде этого. Или просто в такие ночи они сами становятся чуть более рассудительны и разумны, а их общение рыками и подвываниями становится более похожим на наше общение с помощью слов… Не знаю. Одно точно: в ночь полной силы власть вожака над прочими членами стаи крепнет. Это я слышал и прежде, но до сей поры полагал, что имелся в виду просто, как ты сказал, «пик единения с волчьей сутью».

— Это было в полнолунную ночь… — задумчиво проронил Бруно. — А что следующей ночью?

— Ни малейшего представления. Я ведь только что сказал: все происходящее для меня самого в новинку. К примеру, я в упор не понимаю, почему они так привязались к нам. Ты вчера сам заметил — все это странно; и я с тобой соглашусь. Ты прав: для простой охоты в отдаленном местечке все слишком сложно, и им от этого больше неприятностей, чем пользы. Им что-то нужно здесь, они целенаправленно шли именно в это место, в этот трактир, теперь это стало ясно, как Божий день, но вот — для чего? Не понимаю. Быть может, им нужен именно трактир, само здание, а мы попросту путаемся под ногами? Черт его знает, что тут было прежде. Хозяин говорит — охранная башня и блокпост. Возможно. Но, как знать, чем здесь и кто занимался, что тут может быть спрятано или зарыто, или выстроено… Быть может, у нас под ногами какая-нибудь вервольфья реликвия, а мы мешаем ее заполучить.

— Мысль о том, что они выследили и решили устранить тебя, ты не допускаешь? — уточнил Курт, и охотник отмахнулся:

— Нет. Я после твоих предположений об этом призадумался; нет. Не пройдет. Меня наши приставили к этому делу, когда твари уже пустились в путь, уже начали собираться вместе. Что бы там ни было, а их цель — не я. Этот гад со своими нелюдями здесь на что-то другое имеет виды.

— А что будет со стаей, когда умрет вожак? — поинтересовался Бруно. — Будет убит или умрет от болезни или старости… Стая распадется, или он передаст свое место кому-то другому?

— Своему исчадию, само собою, — передернул плечами Ван Ален. — Если таковое отыщется, конечно. Эти плодятся с еще большей редкостью; сама по себе разновидность нечастая, в своем роде чистая кровь, а потомство — и вовсе вещь исключительная. Если потомка не будет — да, скорее всего, стая разбредется, потому что среди них, других, не отыщется того, кто смог бы взять на себя роль вожака. Не то чтобы его не признают — он просто не сможет. А что?

— Ну… — неуверенно отозвался помощник, спешно собирая мысли под пристальным, испепеляющим взглядом своего начальства. — Я подумал — если его убить, то, быть может, остальные разбегутся.

— Хорошо сочинил, — многозначительно выговорил Курт, и охотник задумчиво покачал головой:

— Не уверен. Но возможно, это и сработает; все зависит от того, насколько им нужно то, что они хотят найти. И в любом случае — это задачка непростая. Я уж не говорю о том, что такую тварь с полпинка не завалишь; вспомни, этой ночью он и на глаза-то не показывался — все делали его подручные. Это бестия осторожная и хитрая; считай — человек, только здоровенный и с зубами.

— Кстати, — кивнул Курт, — о здоровье. Что говорят твои познания — в каком состоянии сейчас могут быть раненые? Ждать ли, что они, пусть и в человеческом облике, но всецело восстановившиеся, либо же некоторые последствия еще могут иметь место?

— Они в полном порядке, — вздохнул Ван Ален удрученно. — Будь на их месте простое зверье — зализывались бы с неделю, но… Если я верно понял твой интерес, то — да, в случае некоторых бойцовских навыков с их стороны можно ожидать серьезных неприятностей. А опыт показывает, что эти твари такими умениями не пренебрегают — хотя б и по той причине, что им, таким всевластным пять ночей в месяц, зазорно проявлять слабость в прочее время. Вообрази, что это за чувство, когда тебя, в иное время могущего любого человека порвать за три мгновения, кто-то из этих хилых людишек тыкает носом в землю. Досадно, верно?.. Посему я почти уверен, что эти парни умеют владеть не только собственной пастью. Почти уверен, что они вооружены; правда, случай с беднягой Вольфом показывает, что стрелкового оружия при них, как видно, нет. Это утешает.

— Скоро светает, и проснутся хозяева, — заметил Бруно настойчиво, и охотник нехотя кивнул:

— Хорошо. Поднимай остальных. Торгаш с парнем потащат тело, Молот Ведьм со мной в охране, фон Зайденберга оставим здесь.

— А я?

— А ты будешь надзирать за ним — мало ли, что еще ему взбредет в голову.

— Он прав, — подтвердил Курт, когда помощник вопросительно взглянул на него. — Кроме того, надо оставить здесь хоть одного лояльного человека, ибо все прочие нет-нет, да и скатываются к нехорошей идее затеять бунт. Будешь присматривать за ними, не то, боюсь, им может придти в голову запереть за нами дверь и больше ее не открывать; не поворачивайся спиной.

— К кому?

— Ко всем. Любой здесь может внезапно понять, что мы ему не нравимся. Любой, — повторил он с нажимом. — Это — понятно?

— Вполне, — отозвался помощник недовольно, и Курт кивнул:

— Хорошо. Давай по комнатам. Пусть спускаются.

***

Мужская часть населения их маленькой крепости собралась в трапезном зале нескоро и безмолвно, косясь друг на друга и на укрытое тело Вольфа, и к идее покинуть стены трактира отнеслась без особенного воодушевления. Возражать, однако, никто не пытался, воспринимая мысль о дальнейшем соседстве с убитым еще более прохладно.

Альфред Велле явился, когда укутанное в полотно тело подтащили к порогу. В гробовой, какой-то неловкой тишине трактирщик приблизился к мертвому сыну, остановившись над ним, помедлил и отвернулся, так и не прикоснувшись и не взглянув на лицо.

— Будут пожелания касательно завтрака? — спросил он ровно, не глядя ни на кого.

— Ничего крепче пива, — во все той же тишине произнес Курт категорично. — Из пищи — что-нибудь, что можно съесть немного и насытиться быстро, но не до тяжести. Мальчишки с матерью это тоже касается. Не скупись.

— Уже ни к чему, — равнодушно отозвался Велле, уходя к кухне. — Снявши голову, майстер инквизитор, по волосам не плачут.

— По истине и по суду навел Ты все это на нас за грехи наши, — вздохнул торговец сокрушенно, и Карл Штефан зло поджал губы, бормотнув что-то неразборчивое.

— Говори за себя, — посоветовал фон Зайденберг с подчеркнутым спокойствием.

— Не скажете же вы, что не грешны?

— Довольно, — одернул Курт и кивнул рыцарю. — Отодвинете засов и откроете дверь. Закроете ее за нами и запрете снова. На стук, крики и стоны — не открывать, отопрете, только если услышите голос кого-то из нас.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});