Немецкий мальчик - Патрисия Вастведт

Мистер Шинуэлл, министр топлива и энергетики (точнее, их отсутствия) правительства его величества, решил проблему сокращением спроса. Появились жесткие нормы потребления электричества, а равно мыла, маргарина и сахара. По всей стране закрывались фабрики и заводы, прервали трансляцию телепередач, ограничили радиовещание, уменьшили размер и толщину газет. Угля почти не сэкономили, зато люди настрадались. Война закончилась, а жизнь, превращенная в битву с пайками, стала еще тяжелее.

В феврале оставшийся в поле картофель выкапывали пневматическими перфораторами. Коровы и овцы замерзали насмерть. Над страной навис призрак голода. Но если англичане думали, что это самое страшное, то ошибались: они еще не пробовали барракуту.

Для борьбы с голодом министерство продовольствия импортировало миллион банок барракуты. «Барракута — южноафриканская сестра английской скумбрии, — вещали рекламные плакаты, — очень полезна и изумительно вкусна в любом виде. Поданная под пикантным соусом, она украсит праздничный стол, а протертая с жареным луком приятно разнообразит ежедневное меню». Однако среднестатистический англичанин, даже окоченевший и оголодавший, счел барракуту отвратительной, и консервы скормили английским кошкам.

Пятого марта в стране бушевала самая сильная метель века, а десятого наступила оттепель. Земля промерзла и воду не впитывала — начался паводок. Реки вздулись и хлынули в озера, которые стали размером с моря, а когда сливались, то с целые океаны. Фермеры спасали как могли перезимовавший скот от новой напасти.

Эдди Сондерс снова бродил по затопленным пастбищам с половиной бочонка. На этот раз его сопровождал не только верный колли, но и Рейчел.

Рейчел втайне радовалась, что Элизабет не зачастила в гости. Погода ли ее останавливала, горе или угрызения совести, Рейчел не знала и знать не хотела. Слишком много забот, слишком велик долг перед Эдди — незачем тратить время на исправление ошибок прошлого, в котором, увы, фигурировали Карен и Элизабет Оливер.

Очередная весна нагрянула вместе с Элизабет. Почти год минул с тех пор, как она, онемевшая от горя и шока, пришла к Рейчел с похоронкой на Карен в руках.

Воскресным утром Эдди чистил обувь на крыльце, колли грелся в разбавленном солнечном свете, а Рейчел читала в шезлонге, надев темные очки и куртку мужа. Она услышала голос Эдди, подняла голову и увидела Элизабет.

— Надеюсь, не помешала, — сказала гостья.

В ее неподвижном взгляде до сих пор читалось горе. Рейчел даже книгу не закрыла: с чем бы ни пожаловала Элизабет, цели у нее эгоистичные, так зачем облегчать ей жизнь?

— Хочу поговорить с тобой и Эдди.

— Мы оба здесь, — сказала Рейчел, но встать не удосужилась.

Элизабет смотрела под ноги и на свое отражение в темных очках Рейчел, пока не вмешался Эдди.

— Давайте пройдем в дом и сядем поудобнее. — Он составил начищенную обувь в ряд и сложил шетки в ящик. — Элизабет, ты ведь выпьешь с нами кофе?

Элизабет сидела за кухонным столом, держа на коленях сумочку. «Зачем она нарядилась? — недоумевала Рейчел. — По проселочным дорогам ведь шла». Впрочем, Джордж разбогател на войне, — наверное, шуба для Элизабет дело обычное. Было время, когда Рейчел тоже наряжалась по воскресеньям и развлекала гостей беседой, — было, но прошло.

— Я должна кое-что вам сказать… — начала Элизабет, глядя на чашку с кофе, которую поставил перед ней Эдди. — Мне нелегко, правда нелегко… — Она затравленно озиралась, точно ища поддержки, но потом решилась: — Речь… речь о сыне Карен. Отец мальчика погиб — судя по всему, в Польше, — и Штефан остался один. Он скоро приедет в Англию и будет жить с нами.

— Вот так дела! — воскликнула Рейчел. — Здорово. Очередное пополнение.

Эдди встал рядом с женой и положил руку ей на плечо:

— Рейчел, давай послушаем. По-моему, Элизабет еще не все сказала.

Элизабет неподвижно смотрела на застежку сумки.

— Джордж говорит… Джордж считает, мы должны рассказать Элис, что она… что она… Рейчел, ты была права. Ну, насчет Элис. Она действительно дочь Карен и… и Майкла. Я очень хотела поделиться с тобой, но не могла, потому что дала слово Карен. Сейчас все изменилось.

Рейчел чувствует, как рука Эдди удерживает ее на месте. Злость на Элизабет уже не полыхает диким пламенем, теперь она слегка тлеет. «Все изменилось», — сказала Элизабет. Увы, нет, потому что не изменить этот дом, эту жизнь с Эдди и хайтских женщин, из лучших побуждений терзающих Рейчел своими байками. Все эти годы они с Элис должны были знать друг друга, но время упущено, а с ним — тысячи разных вещей, какими могли бы заняться тетя и маленькая племянница. Слишком поздно.

Рейчел опирается локтями на стол, и ее голова превращается в тяжелый кочан на тонкой шее-кочерыжке. Элис считает своей семьей Элизабет, Джорджа, Кристину и Мод. Рейчел для нее чужая и по-настоящему своей никогда не станет, потому что Элизабет солгала. Слишком поздно.

Рука Эдди очень теплая, и это такое облегчение. Лишь это прикосновение способно утешить Рейчел.

— Когда Штефан приедет в Англию, мы с Джорджем увезем его на пару дней в Йоркшир, — продолжает Элизабет куда увереннее, потому что исповедь уже закончилась. — Штефан пойдет в ту же школу, где в свое время учился Джордж. Здесь он появится не раньше чем через месяц, и мы успеем подготовиться. Будет очень непросто, но мы с Джорджем объясним все Элис. Рейчел! — после паузы зовет Элизабет.

— Она тебя слушает, — спокойно отвечает Эдди.

— Рейчел, у меня к тебе просьба… Не могла бы ты присмотреть за девочками, пока мы с Джорджем будем в Йоркшире со Штефаном? Заодно и познакомишься. Ты не против? Мы поговорим с Элис, только когда вернемся, и я попрошу тебя не опережать события, но скоро, очень скоро я ей все расскажу. Абсолютно все, честное слово!

— Элизабет, мне кажется, Рейчел нужно подумать. — Голос Эдди совсем близко, но отсрочка Рейчел ни к чему.

— Ты обещаешь все ей рассказать? — спрашивает она, закрыв лицо руками.

— Конечно, — удивленно отвечает Элизабет. — Мы с Джорджем вместе так решили.

— Тогда да, я согласна. Я за ней присмотрю Только за Элис.

— С Кристиной и Мод проблем не возникнет.

Старая злость вспыхивает с новой силой. Рейчел поднимает голову и смотрит Элизабет в глаза.

— Ты хочешь, чтобы я сделала так как мне сказали, правда? Тебе так удобнее. Но, знаешь, я хочу по-другому, и за тобой должок, милая! Я пригляжу за Элис, и точка, на остальных мне плевать.

Элизабет заговаривает не сразу.

— Мы не можем оставить Элис одну. — осторожно начинает она. — Ты же понимаешь.

— Элис будет со мной.

— Элис тебя не знает. Что я ей скажу?

Рейчел слишком устала и уже не реагирует на очередную обиду, которую походя наносит Элизабет. Ответ давно готов. Рейчел держала его за пазухой много лет, дней, часов и минут — с тех самых пор, как фотографии бабушки Лидии открыли ей правду.

— Уж придумай что-нибудь, постарайся! Ты же мастерица врать.

35

Пасхальные каникулы Штефан ждет с опасением. Он привык к одиночеству и даже рад ему. В йоркширской школе вокруг него сутки напролет мальчишки, но он умеет от них отключаться.

В Кенте ни от кого не спрячешься, все внимание на него, поэтому его туда не тянет. Однако новая английская семья нетребовательна и ненавязчива. Большую часть дня Штефан отсиживается в своей комнате или бродит по Ромни-Марш. Мэндеры не донимают его расспросами, и он благодарен.

Через неделю после его приезда Мод исполняется семь, и Штефан понимает: на этот раз не отвертеться. Мод хочет сыграть в сумасшедший гольф, и Джордж везет их на желтом «даймлере» в маленький порт Рай, где есть заиленная река и парк с кегельбаном, качелями и сумасшедшим гольфом. Контролерша в будке откладывает вязание, берет у Джорджа деньги и вручает каждому по мячу и клюшке.

Сумасшедший гольф кажется Штефану самой дурацкой игрой на свете. Мяч нужно вкатить по подъемному мосту, затем по хоботу деревянного слона, затем по горбатому мосту в форме ботика и, наконец, по извилистой трассе, размеченной металлическими флажками. Они играют по очереди, и девчонки безостановочно визжат, особенно Мод, которая понимает, что эта вылазка ради нее. Однако вскоре начинаются споры из-за того, чья очередь бить по мячу и кто куда попал. Все это полная бессмыслица, и Штефан недоумевает. Другие взрослые нарочно бьют по мячу не глядя, а потом хватаются за животы от хохота. И эти люди выиграли войну.

На отвесной скале за парком стоит город. Дома в Рае каменные и деревянные. Штефан замечает и опаленные пламенем окна, и бреши, следы разорвавшихся бомб, и берегозащитные сооружения в бухте. Все это имеет смысл, а сумасшедший гольф — нет.

Штефан кладет клюшку на траву. Чем сильнее набухает нарыв злости, тем аккуратнее нужно двигаться, чтобы не лопнул. Штефан пересекает улицу и поднимается по дороге в город. Никто его не окликает и не идет следом. Теперь Мэндеры ему даже симпатичны.