Союз Сталина. Политэкономия истории - Василий Васильевич Галин

href="ch2-1219.xhtml#id2149" class="a">[1219]; а во внутренней жизни, при существующем «политическом и экономическом ослаблении государства придется примириться с господствующим влиянием иностранного капитала»[1220]. Какой устойчивостью, для сохранения своих прав, могло обладать Российское государство в этих условиях… Сам Гриневецкий признавал, что здесь возникает прямая «опасность экономического, а затем и политического закабаления страны»[1221].

«Если они (либералы) будут допущены к власти или к участию во власти, — приходил к выводу П. Солоневич, — они повторят то же, что они делали в 1916–1917 или в 1918–1920 гг.: поставят интересы и психологию слоя и касты выше национальных интересов России и продадут и нас, и Россию, — точно так же, как они делали это раньше»[1222].

Окончательный итог подводила огромная внешняя задолженность России: «Мы не должны делать себе иллюзий», — предупреждали в 1924 г. американские исследователи Л. Пасвольский и Г. Моультон, попытка взыскания внешнего долга, или даже одних процентов по нему, приведет к разделу России на «отдельные сферы влияния, протектораты и, наконец, в скрытые колонии соперничающих друг с другом иностранных государств и капиталистических объединений…»[1223]. Либеральный план «спасения России», из-за большевиков, тогда реализовать не удалось…

Второй проект исходил из идиллии НЭПа

Он основывался на традиционном для России аграрном пути развития, который успешно зарекомендовал себя во время Новой экономической политики (НЭПа): «в 1927 году мы имеем, — подводил ее итоги, И. Кондурушкин, — 1) восстановленную промышленность с довоенным размером производства; 2) восстановленный транспорт, работающий без перебоя; 3) твердую валюту; восстановленный и организованный рабочий класс (на 300 тысяч больше, чем в 1922 году)… 5) восстановленную посевную площадь и сельское хозяйство»[1224].

Действительно НЭП показал впечатляющие результаты: с 1921 по 1926 гг. производство сельскохозяйственной продукции выросло в 2 раза и на 18 % превысило уровень 1913 г.; объем промышленного производства возрос более чем в 3 раза и практически приблизился к уровню 1913 г. А в следующем 1927 г. объем промышленной продукции превысил довоенный на 24 %. В 1927 и 1928 гг. прирост промышленного производства составил соответственно 13 и 19 %[1225]. Средний темп прироста национального дохода в целом за 1921–1928 гг. составил 18 %. К 1928 г. по отношению к 1913 г. национальный доход на душу населения вырос на 10 %[1226].

Это «экономическое восстановление было феноменальным, — отмечали, посетившие в 1926 г. Россию, представители американской делегации, — Промышленное производство увеличивалось скачками и прыжками со следовавшим за ним производством сельскохозяйственным, и из состояния полнейшего развала и разгрома экономическая структура дошла до нормы за шесть лет. Этому достижению история насчитывает мало параллелей; для Запада это было бы изумительным, для Востока — это чудо»[1227].

Но мало того, «за последние годы в ряде производственных отраслей, в первую очередь промышленных, мы — указывал в 1928 г. Н. Бухарин, — уже подошли к серьезным техническим сдвигам: наша нефтяная промышленность… пережила настоящую техническую революцию и почти переоборудована на американский лад; наше… сельскохозяйственное машиностроение, втрое превысил цифры довоенного уровня…; заложен фундамент нашей химической промышленности, и впервые на нашей территории мы приступаем к добыче азота из воздуха; электрификация, постройка электростанций неуклонно завоевывают все новые и новые позиции; хозяйственно-техническая революция выбрасывает свои щупальца и в деревню; мощно поддерживая и развивая кооперативные объединения крестьян, она уже выслала около 30 000 тракторов в поля и степи нашей страны…»[1228].

В 1926–1927 гг. начинается строительство 16 крупных электростанций, в том числе Днепрогэса. В 1926-м закладываются 7 новых угольных шахт, в 1927-м — 16. Строятся Керченский металлургический завод, несколько медеплавильных заводов, Риддеровский (будущий Лениногорский) полиметаллический комбинат, Мариупольский трубный завод, Ростовский завод сельскохозяйственных машин и т. д. Были заложены Сталинградский тракторный и Кузнецкий металлургический заводы[1229], Туркестано-Сибирская железная дорога, автомобильный завод АМО (ЗИС).

Активно развивалось сотрудничество с зарубежными фирмами, которые приобретали концессии, продукция концессионных предприятий с 1924/25 г. по 1926/27 г. выросла в 3 с лишним раза с 20 до 70 млн. руб.[1230]. Концессионеры поставляли новую технику и оборудование, принимали у себя советских инженеров-стажеров: в 1925/1926 гг. стажировку прошли 320 инженеров, в 1927/1928 гг. — более 400, а в 1928/1929 гг. — более 500 человек. В 1926/1927 гг. концессионные предприятия давали всего около 1 % промышленной продукции, но они и смешанные акционерные общества, поставили более 60 % добытого свинца и серебра, почти 85 % марганцевой руды, 30 % золота, 22 % одежды и галантереи.

Неслучайно программа развития в рамках нэповской модели получила широкое распространение. Идеи экономического автора НЭПа — министра финансов Г. Сокольникова, были поддержаны в высших партийных кругах Троцким, Зиновьевым и Каменевым… Теория Аграрной модели была изложена в многочисленных статьях и книгах Бухарина, например, «Экономика переходного периода», она заключалась в курсе «на развитие земледелия, кооперировании сельского хозяйства во всех трех формах: производственной, торговой и сбытовой. Одинаковое и равномерное развитие всех тех форм при решительном отказе от административного принуждения….. Широкая государственная поддержка — кредитование и субсидии… Всемерное поощрение — снижение налогов, снижение оптовых цен, кредит… повышение цен на сельхозпродукцию и снижение на промтовары…, словом бросить в крестьянскую Россию лозунг — «обогащайтесь»»[1231].

Третий проект носил прямо противоположный характер

Он предполагал мобилизацию экономики для ее ускоренной индустриализации. Страстным сторонником это пути был С. Витте со своей командой. Обосновывая необходимость его реализации, директор Департамента торговли и мануфактур, товарищ министра финансов В. Ковалевский в 1893 г. указывал: «Страны, исключительно земледельческие, в конечном своем результате обречены на бедность и политическое бессилие. Мириться с положением колоний и житниц можно лишь под давлением жестокой необходимости. Поэтому исключительная земледельческая идеология должна быть, под углом зрения народного хозяйства, отвергнута, как сулящая нам печальное будущее»[1232].

Метрополии, пояснял в 1899 г. Витте, «смотрят на свои колонии, как на выгодный рынок, куда они могут свободно сбывать произведения своего труда, своей промышленности и откуда могут властной рукой вычерпывать необходимое для них сырье. На этом зиждут свое экономическое могущество государства Западной Европы… Россия являлась и поныне, в некоторой степени, является такой гостеприимной колонией для всех промышленно развитых государств, щедро снабжая их дешевыми произведениями своей земли и дорого расплачиваясь за произведения их труда»[1233]. Но «вообще, — отмечал Витте, — вопрос о значении промышленности в России еще не оценен и не понят»[1234].

Именно техническая и цивилизационная отсталость России привела ее к поражению в Первой мировой. «Запад бил нас нашею отсталостью, а мы, — отмечал философ И. Ильин, — считали, что наша отсталость — есть нечто правоверное, православное и священно-обязательное…»[1235]. Германия, подтверждал летом 1917 г. Горький, била Россию своей «культурой и прекрасной организацией»[1236].

Итог Первой мировой для России был подведен