Девушки здесь все такие милые - Лори Элизабет Флинн

не обошло стороной.

31. Сейчас

Кому: «Амброзия Веллингтон» [email protected]

От кого: «Совет выпускников Уэслиана» [email protected]

Тема: Встреча выпускников 2007 года

Дорогая Амброзия Веллингтон!

Наше душеполезное времяпрепровождение венчает великолепный банкет в красно-черных тонах! Будем рады видеть всех выпускников 2007 года в западном крыле Юсдана. Вас ждет ужин из трех блюд, напитки, живая музыка и многое другое. Приходите – не пожалеете! Мы будем еще десять лет вспоминать этот вечер!

Искренне Ваш,

Совет выпускников

Может, и не ехать в Супер-8, грешным делом думаю я. Может, вырулить на I-91 и вернуться в Асторию – а уж чем это для меня обернется, я попереживаю потом. Но если я сейчас не поговорю с Кевином, то другого шанса, вероятно, не представится. И я никогда не смогу спросить у него, почему он так уверен, что Флору все-таки убили.

Девушка-портье с жизнерадостным конским хвостом говорит, что Кевин Макартур у них не останавливался. Интересно, мелькает у меня в голове, назвал ли ее Кевин красавицей?

Я уверена: Кевин здесь. Возможно, под чужим именем. Кем бы он назвался, если бы захотел скрыть свою личность?

Я приклеиваю извиняющуюся гримасу.

– Ох, извините! Я хотела сказать – Джон Донн.

– Сейчас посмотрю. – Она набирает что-то на компьютере и ослепляет меня белоснежной улыбкой: – Мистер Донн живет в номере сто двенадцать. Хорошего дня!

Как будто что-то в этом дне может быть «хорошим»!

Под дверью номера я сбавляю обороты. Тихонько стучусь, уже почти надеясь, что его не окажется на месте, потому что понятия не имею, что собираюсь говорить. Но дверь приоткрывается, и сквозь щелку Кевин настороженно выглядывает в коридор.

– Амб?

– Привет, – говорю я. – Мой расчет был на то, что ты по-прежнему любишь Джона Донна.

– Ты что здесь делаешь? – Он смотрит исподлобья, словно я чужой человек. Впрочем, так оно и есть.

– Извини, что заявилась вот так, с бухты-барахты. Но я подумала… мне кажется, нам надо поговорить.

– Ну давай поговорим, – ничего не выражающим голосом произносит он. – Что-то случилось? Вы с Салли что-то раскопали?

На этот раз он в белой футболке, без головного убора. Теперь, когда толстовки на нем нет, я вижу, что он по-прежнему вкалывает в спортзале, поддерживает себя в форме, борется с тем толстым ребенком, который, по его словам, когда-то жил в его коже.

– Сестра Флоры здесь. В кампусе. Не знаю, имеет ли она ко всему этому какое-то отношение, но она здесь. Мы ее видели на вечере памяти.

Кевин шумно выдыхает.

– Вот дерьмо! Поппи всегда меня недолюбливала. Но ведь она тогда была ребенком… Вряд ли это ее затея. – Он бросает взгляд в глубь коридора. – Заходи, что уж там.

Он открывает дверь, и вот оно – вальяжный наклон головы, легчайший намек на улыбку. Он никуда не делся – тот парень, который когда-то подарил мне ощущение собственной уникальности. Я вхожу за ним в номер, и мы усаживаемся на кровать. Шторы задернуты, окно проступает квадратом бледного света.

Я сразу перехожу к делу:

– Когда мы встречались в кафе, ты сказал одну вещь. Мол, человек, написавший записки, – это тот же человек, который убил Флору. Ты правда думаешь, что ее убили?

Он зарывается пальцами в одеяло.

– Ты не видела того, что видел я. Ее точно убили. И убийца все продумал – стащил у меня телефон, потом пошел к ней в общагу. Флора не стала бы накладывать на себя руки. Она не могла… такого она бы никогда не сделала. И к тому же – она бы оставила записку.

– А в полиции ты это говорил? – Волна жара захлестывает шею.

– Думаешь, меня там кто-то слушал? На кружке ее отпечатки. В здание никто не входил. Никаких следов борьбы. Я пытался убедить их, что она могла и не сопротивляться, потому что была слишком удручена. Или потому, что это был человек, которого она знала.

– Но кто мог это сделать, а потом замаскировать под самоубийство?

– Тот, кто знал, что всех собак повесят на меня. – Поднявшись, он берет с прикроватной тумбочки бумажник и вынимает мятый клочок бумаги, сложенный в несколько раз. – Вот что я дал копам. Прости. Там и твое имя.

Мое имя. Я беру в руки бумажку и в этот миг понимаю, что раньше никогда не видела его почерка. Здоровенные буквы-валуны, лепящиеся друг к другу. Это список: я, Салли, некоторые девчонки из Баттса плюс Хантер, с которым, по мнению Кевина, Флора ему изменяла.

– Что это? – спрашиваю я. Бумажка мягкая и истрепанная, как визитка Фелти. Крест Кевина, тяжкий груз, который он все эти годы несет по моей вине.

– Люди, которые знали. Люди, которых я видел той ночью. Люди, которые, возможно, хотели ей навредить.

– Я не хотела ей навредить. Она же… она же была моей лучшей подругой.

– Тем не менее ты заявилась в Дартмут и рассказала мне, что она мне изменяет. Потом я приехал к ней, поддавшись на ее мольбы, и мы с тобой… Я вовсе не собирался с тобой спать! И впоследствии задавался вопросом, уж не подстроила ли ты все это. Чтобы в итоге мы оказались в этом сортире… Вид у тебя был – как будто ты приз выиграла.

По моему позвоночнику змеится ужас.

– Ничего я не подстраивала, Кевин! Клянусь тебе! Откуда мне было знать, что все так выйдет! В тот вечер мы с тобой просто отдались чувствам… – Я скребу свои и без того изодранные кутикулы.

– А эсэмэски случаем не ты написала? – он сверлит меня взглядом.

– Конечно, нет! – Сердце у меня отбивает быструю барабанную дробь, от паники кружится голова. – И потом, ты ведь считаешь, что ее убили. Как я могла это сделать? Я же была с тобой!

Он чешет в затылке:

– Это верно. Я просто пытаюсь найти во всем этом какую-то логику – но не нахожу.

– Она была пьяна и морально раздавлена. Зачем ты вообще тянул кота за хвост? – Я говорю слишком резко, потому что до сих пор при воспоминании об этом в душе у меня вспыхивает пожар чувств. – Почему не порвал с ней? И жили бы дальше каждый сам по себе!

– Ты не понимаешь, – отвечает он. – Это все не так просто. Наши отцы вместе играли в гольф. Моя мама и ее мачеха чуть ли не лучшие подруги были. Они уже вовсю планировали нашу свадьбу.

Я откладываю бумажку и скрещиваю руки на груди.

– Выходит, ты водил меня за нос. И ее заодно.

– Неправда! Звучит не очень, конечно. Но ты меня выслушай!