Скифы пируют на закате - Михаил Ахманов

«Сийя, Сийя! – подумал он. – Скоро! Скоро я вернусь к тебе!»

Глава 20

Земля, разные места, начало августа 2005 года

Доктор Хорчанский плотно притворил дверь своего крохотного кабинетика, затем, с минуту поколебавшись, запер ее на ключ. Пожалуй, эта предосторожность была излишней. Его дежурство закончилось, и в ближайшие двадцать четыре часа он мог находиться где угодно – в своей городской квартире, на даче или тут, в клинике. Однако привычка к пунктуальности победила. Двенадцать лет доктор Хорчанский занимался весьма неприятными патологиями, и среди людей, которых ему доводилось лечить, были всякие, в том числе и довольно агрессивные, с коими приходилось держаться начеку. Это приучило его к осторожности.

Постояв в раздумье у своей рабочей конторки, он обогнул ее, с трудом протиснувшись между краем стола и шкафом, и сел. Креслами и стульями он не пользовался, предпочитая тому и другому высокий медицинский табурет, который позволял с комфортом расположить локти на столе, а это, в свою очередь, являлось немалым удобством, когда он делал записи или работал с больничным терминалом, стоявшим на конторке слева. Но сейчас терминал был выключен и на столе не лежало ничего лишнего – ни распечаток с историями болезней, ни блокнота с заметками, ни диктофона. Обозрев ровную поверхность под толстым стеклом, доктор Хорчанский сдул с нее невидимую пылинку, затем опустил руку в карман белоснежного накрахмаленного халата и тут же вытащил ее На ладони доктора лежала ярко-красная коробочка с золотым листком в овале из маленьких блестящих звезд, чуть ниже сверкала надпись, тоже выполненная золотом, – «Gold». Слово это не ассоциировалось у Хорчанского с чем-либо знакомым – ни с маркой сигарет, ни с названием медицинского препарата; «голд» – и больше ничего.

Он положил алую пачку посередине стола и посмотрел на нее, склонив голову сначала к правому плечу, потом – к левому. Четыре такие же пачки он передал следователю Томской горпрокуратуры с неделю назад – почти такие же. Те были измятыми и надорванными, а эта алела свежими красками утренней зари, сияла золотой надписью, красовалась колечком голубоватых звездочек… На ней даже сохранился целлофан! Но главное заключалось в другом: она не была пустой.

Конечно, и не набитой битком – в ней сохранились лишь три белых цилиндрика, похожих на обычные сигареты. Фильтров у них не было, но каждый заканчивался небольшим пластмассовым мундштучком, не позволявшим табачным крошкам лезть в рот. Однако начинка этих непонятных изделий имела к табаку лишь самое отдаленное отношение: она была плотней, иначе пахла и видом своим напоминала мелко искрошенный чайный лист.

Эту пачку с тремя «сигаретами» Хорчанский обнаружил у очередного пострадавшего, которого привезли в клинику утром – и, как всегда, в бессознательном состоянии. В отличие от постояльцев-бомжей новый пациент, нестарый еще мужчина, был хорошо одет и относительно чист, с аккуратно подрезанными ногтями и щеголеватыми усиками щеточкой. Впрочем, соблюдение правил гигиены ему не помогло; попав на больничную койку, он скончался спустя пару часов. Симптомы были уже привычными – отсутствие реакции на свет, замирающий пульс, одеревеневшие мышцы, полная нечувствительность к боли, афазия, кома… Но прежние больные продержались на внутривенном питании хотя бы несколько дней, а этот угас почти сразу. Разумеется, он не мог ничего сказать, ничего объяснить.

Но объяснения, пожалуй, были Хорчанскому уже не нужны. Он твердо уверился, что имеет дело с каким-то новым дьявольским препаратом, чья притягательность для наркоманов превозмогала страх печального конца. Он еще не знал, какие меры предприняты прокуратурой, дан ли ход его заявлению или оно навсегда похоронено в чиновничьем столе, что казалось ему весьма вероятным. Во всяком случае, никто не вызывал его – ни на экспертизу, ни для, уточнения показаний; следователь, получивший от него пустые пачки, тоже не звонил.

И теперь этот пациент… пятый… Пятая смерть за два с небольшим месяца!

Доктор Хорчанский испытывал большое искушение разобраться с этой историей своими силами. Его не слишком занимало, откуда брались эти алые коробочки, кто ими торговал и по какой цене, его интерес относился к сугубо профессиональной сфере.

Как применяется препарат? Какую реакцию вызывает? В чем его притягательность – сравнительно с марихуаной, героином, кокаином, маковой соломкой, чистым опием и прочими алкалоидами? Производит ли он возбуждающий эффект или, наоборот, успокаивающий – подобно барбитуратам и нейролептикам? Каковы сроки его влияния на организм после приема однократной дозы? Что касается результата длительного воздействия, то сия проблема уже не стояла: таковой результат был, как говорится, налицо.

Ответы на все остальные вопросы Хорчанский мог получить немедленно. Ну, если не через минуту, так через час или два… Он медленно вытянул сигарету с пластмассовым мундштучком, понюхал ее, хмыкнул, затем полез в стол за спичками.

Хорчанский, нарколог опытный и искушенный, полагал, что рискует немногим. Ему случалось пользовать кое-какие средства, ибо лечение больных предполагало, что сам врач исследовал болезнь досконально, во всех ее симптомах и проявлениях. У него имелся стойкий иммунитет – возможно, наследственный либо питаемый чувством долга и преклонением перед медицинской этикой, но, так или иначе, ему никогда не хотелось возобновить свои редкие путешествия в нирвану, полеты в беспредельное Ничто, странствия в мире кошмаров и грез. Знал он также, что ни одно наркотическое снадобье не приводит к эффекту мгновенного привыкания; скорее наоборот, первое знакомство вызывает у всякого нормального человека неприятие, отвращение и страх.

Он сунул в рот пластмассовый мундштучок и прикурил. Руки его не дрожали.

* * *

Существо, присвоившее имя Шепарда Хилари, не относилось к людскому роду. Впрочем, в некотором смысле его можно было бы назвать человеком, ибо оно, это создание, не только трансформировалось сейчас в человеческую форму, но и сохранило определенные черты личности Хилари, его память, его эмоциональный настрой, его склонность к юмору и его политический талант. Пожалуй, лишь очень близкий друг или женщина, знакомая с бывшим сенатором от штата Монтана много лет, сумели бы подметить различия между Хилари прежним и Хилари нынешним. Однако Хилари был вдов и детей не имел; что же касается близких приятелей и друзей юности, то он, как и положено сделавшему карьеру политику, старался их избегать. Это вполне ему удавалось – и прежде, и теперь.

Вообще говоря, он мог принять не только облик Шепарда Хилари. Воплотившиеся сархи, как и Перворожденные, могли находиться в своем естественном состоянии, в привычном бесформии, что не требовало никаких энергетических затрат и ментальных усилий. Чтобы скопировать другое существо, приходилось затратить некую энергию – во-первых, на сам процесс трансформации, а во-вторых, на поддержание нужной формы, воспроизведенной с той или иной степенью подробности. Подробности, тонкости, детали – вот в чем была главная сложность! Нынешний Шепард Хилари мог бы принять обличье президента Соединенных Штатов, но что такое внешний вид без комплекса воспоминаний, привычек, опыта, характера, манеры поведения – всего того, что делает личность личностью? Мыльный пузырь! Тонкая пленка, прикрывающая вакуум, готовая лопнуть при первом же прикосновении!

И потому Шепард Хилари оставался Шепардом Хилари, помощником президента по национальной безопасности, хотя он предпочел бы занять более высокий пост в иерархии мира, колонизируемого сейчас Сархатом. Так поступали почти все Воплотившиеся; облик партнера по Второму Рождению удавалось сохранить без труда, ибо он был почти таким же естественным, как и форма, дарованная сархам от природы.

Форма и внешний облик являлись, пожалуй, главным отличием Земли от Сархата. На Земле, как и в иных варварских культурах, облик был своеобразным фетишем; ему придавали слишком большое значение – неоправданно большое, подумал Хилари с презрительной усмешкой. Лишь существо определенного обличья, конкретный индивидуум мог занимать конкретный пост, распоряжаться определенной толикой богатств и власти. Облик и форма определяли и все взаимоотношения между варварами, систему их родственных связей, иерархической подчиненности, национальной принадлежности, роль и функцию в технологической, культурной и социальной сферах. Каждый был приписан к определенному месту и считался незаменимым; лишь одна-единственная личность могла нести отцовские обязанности по отношению к другой, тоже строго фиксированной, либо выполнять некую работу, персонифицировать некий общественный институт, социальную функцию или должность.

И подобные существа, нелепые и жалкие, еще говорили о равенстве!