Государыня - Александр Антонов

Даниил Щеня и его сотоварищи предполагали, что литовское войско, жаждая победы, перейдёт реку Ведрошу и будет наступать на русскую рать на её берегу. Их предположение оказалось верным. У литовцев был соблазн, опрокинув русские полки внезапным и стремительным натиском и сломив сопротивление, двинуться без помех к Москве.

   — Помните, что от Митькова поля до Москвы все два или три перехода, — твердил гетманам Константин Острожский.

Даниил Щеня мыслил иначе. Оба они были достаточно умны, чтобы учесть все слагаемые своей победы, оба были в меру честолюбивы, и каждый рассчитывал, что кто‑то из них в пылу военного азарта допустит роковую ошибку, которая будет стоить кому‑то из них позора, бесчестья, презрения и, может быть, самой жизни, вовсе нежелательной в случае поражения. Но до того часа было ещё далеко, и пока в предрассветной тьме воины той и другой рати сближались, дабы с рассветом испытать свою судьбу. Они понимали, что говорить об исходе битвы ныне трудно, силы у противников были почти равны. На той и другой стороне имелись конные и пешие воины. И всё-таки у россиян было преимущество: они сражались на своей земле и за свои очаги.

Это преимущество скоро почувствовал гетман Константин Острожский. Едва наступил рассвет, как гетман увидел в глубине Митькова поля, там, где оно поднималось к холмам, всю русскую рать. Она стояла полуподковой. Впереди — ряды копейщиков и лучников, за ними — конные ратники с обнажёнными мечами и саблями, укрытые червлёными щитами. За русской ратью поднималось яркое солнце, и оно было вкупе с русскими воинами против литвинов. В какое‑то мгновение Константин Острожский подумал, как было бы великолепно оказаться на месте русских и ждать наступления противника, которому нужно было одолевать крутизну, сбивая дыхание, потратить много сил, чтобы достичь врага. Но такого поворота событий произойти не могло, и гетман выругал себя за минутную слабость. Он пришпорил коня, чтобы встать во главе войска и ринуться в сечу. Закованный в латы, на сильном, горячем сером жеребце, окружённый сотней рыцарей, Константин Острожский взбодрил себя молитвой и повернулся к воинам. Он взмахнул мечом. Затрубили боевые рога, словно устрашая противника, и конная лавина двинулась на русский строй. Вот он всё ближе и ближе, уже различаются лица. Из строя уже полетели стрелы, и многие достигли цели. Пронзённый стрелой конь взмыл на дыбы и рухнул на землю. Кого‑то из всадников достали русские стрелы. И вот уже литовские воины сблизились с русскими копейщиками, пошли в ход длинные копья, бердыши [27]. Два войска слились, и началось сражение.

Там, где великий гетман со своими закованными в латы воинами, подобно немецким рыцарям, вклинился в русский строй, сразу же обозначился успех литовцев. Но вскоре сюда подоспел воевода Даниил Щеня с сотней отважных витязей и навязал свой ход боя литовскому гетману. Даниил со своими воинами таранил строй. Его меч сверкал как молния, и под этими мощными ударами рассекались латы. Даниил прорубился навстречу великому гетману. Однако литовские воины поняли замысел русского воеводы и сплотились вокруг гетмана. Они бились умело и отважно, и в их строю никак не удавалось пробить брешь. Два плотных строя не рассыпались, никто не уступал в силе. Так было по всему Митькову полю.

Солнце уже поднялось высоко, заливая поле брани жаркими лучами, а перемены в сече не приходили. Не было похоже, что сражаются две рати — будто упорные мужики собрались на огромном току и бьют–выколачивают ржаные снопы, добывая зерно. Но с той и другой стороны уже полегли сотни воинов, многие сотни были ранены. Кони, потеряв всадников, разбегались окрест. Воевода Щеня по–прежнему бился впереди, пытаясь прорубиться к великому гетману и подрубить дерево, однако все его попытки ни к чему не привели.

К полудню чаша весов начала клониться в пользу литовцев. На правом крыле полк гетмана Радзивилла и отряды братьев Друцких стали теснить рать воеводы Юрия Захарьича. Она отступала медленно, каждую пять отдавала с боем, устилая землю трупами литовских воинов и теряя своих. Сам воевода Захарьич с полусотней воинов метался по всему полю битвы своего полка, каждый раз появляясь там, где ратники могли дрогнуть и побежать.

На исходе пятого часа сражения у литовских воинов был уже значительный перевес. Митьково поле почти всё перешло в их руки, а русская рать как бы вжалась в лощины между холмами. Лишь левое крыло, где билась рать князя Ивана Воротынского, не отступала от своих рубежей. Да и отступать было некуда. За ратью лежал болотистый луг с ручьём, впадающим в реку Ведрошу. Может быть, Ивану Воротынскому повезло, потому как бившийся против князя Воротынского граф Хребтович только казался храбрым и отважным, особенно, когда был хмелен. Появившись в первый час на поле сечи и будучи вскоре ранен стрелой в левую ногу, он ушёл за спины своих воинов и передал предводительство маршалку Станиславу Глебовичу. А маршалок Станислав лишь суетился сзади передовых воинов и кричал на них. Сам он в «драку» не ввязывался. Однако литовцы теснили русскую рать, и у них ещё было время развить успех.

И всё-таки исподволь, незаметно в ходе битвы наступал иной перелом, победный для русской рати. Князь Даниил Щеня был не только отважным витязем, но и хорошим стратегом. Он видел всю картину сражения. Ему постоянно докладывали посыльные о положении на левом и правом крыле сечи, и он знал, что нужно сделать, когда литовцы потеснили русских к холмам и им показалось, что победа над московитами близка.

Покинув холм, с коего Даниил осматривал ход битвы, он помчался со своей поредевшей сотней на правое крыло боя. Там в четверти версты от Митькова поля, в густых прибрежных зарослях и в мелколесье им был спрятан засадный полк во главе с воеводой Яковом Захарьичем. Истомлённые ожиданием, его ратники рвались в бой. Когда воевода Щеня появился перед ними, они встретили его возгласами:

   — Наконец‑то о нас вспомнили! Даёшь сечу!

Сойдясь с Яковом, Даниил коротко пояснил:

   — Твой час пришёл. Запоминай. Литвины сейчас теснят твоего брата к холмам, и они почти спиной к тебе. Выводи сей же миг ратников, поднимай их в седло и молча, с яростью ударь вбок и сомни врагов, а мы тебе поможем. И помни, что я буду по правую руку от тебя, за спиной литвинов.

   — Спасибо, княже Даниил, всё уразумел, — ответил Яков.

Воеводы обнялись.

   — Ну, с Богом, — прогудел Щеня.

Захарьич вскинулся в седло и негромко сказал слова, которые были девизом русской славы с Олеговых времён:

   — Князь пошёл, дружина за мной!

Словно шелест листвы пролетел по мелколесью, отозвались три тысячи ратников: «Князь пошёл! Князь пошёл! За князем!» Воины потянулись к кромке Митькова поля. Они выехали на него плотной стеной, по взмаху руки воеводы Якова ожгли хлыстами коней и в полном молчании помчались на врага. Четверть версты они одолели в мгновение ока и ударили в спину литовцам сразу в три тысячи мечей и сабель. Они рубили и кололи панически перепуганных воинов, сбивая их в кучи и лишая маневра.

   — Вперёд, вперёд, други! Рази их, супостатов! — покрикивал воевода Захарьич, сам пуще других разя литовцев.

Увидев своих новгородцев позади литвинов, воодушевились усталые воины Юрия Захарьича, воспрянули духом, двинулись на врага с новой силой. Волна порыва достигла сердцевины сражения и докатилась до левого крыла. Там вылетела из засады тысяча воинов полка князя Воротынского и тоже ударила литовцев в спину. Наступил перелом в сражении. Опытному воеводе Даниилу Щене уже был виден его исход.

Воины Даниила Щени и основные силы полка Ивана Воротынского, не щадя последних сил, пошли на врага. Все воины русской рати поняли, что близка победа над врагом. Ярость их нарастала, никто не ведал страха смерти. Русская подкова приняла правильную форму, потом концы её медленно, но неотвратимо начали смыкаться. Уже возникла угроза окружения литовцев, был близок час, когда остатки вражеского войска окажутся в хомуте, из коего мало кому удавалось вырваться: сыромятная супонь стягивала клещи хомута.

   — Так‑то мы вас, супостатов! — звенел над полем голос Якова Захарьича, когда он шёл на сближение с тысяцким Фомой Сомовым из полка князя Воротынского.

И вот уже два витязя встретились и за их спинами прирастает мощь воинов. Клещи сошлись, супонь затянута. Теперь надо не дать врагу порвать её. Да, игра стоила свеч, и русские воины всё прибывали и прибывали к клещам хомута и разили стремящихся вырваться из него литовцев, которые видели своё спасение за рекой Ведрошей.

Гетманы Острожский, Радзивилл, князья Друцкие собирали в кулак воинов и в разных местах пытались разорвать кольцо окружения. Но, по мере того, как они теряли своих воинов, их попытки становились всё слабее. Наконец они поняли всю тщетность своих усилий и смирились с неизбежностью пленения. Лишь сотни три или четыре воинов чудом не попали в окружение. Они в панике мчались к реке, бросались в воду, чтобы добраться до спасительного правого берега. Русские воины не преследовали тех, кто бежал к реке, они были озабочены одним: не дать вырваться литвинам из окружения. Враги ещё сопротивлялись, лезли на рожон, но прогремел над полем сечи голос воеводы Даниила Щени: «Бросайте оружие, литовские воины, и мы сохраним вам жизнь!» — и литовцы вняли голосу разума. Первыми бросили оружие воеводы и побудили к тому всех воинов. Вскоре в центре Митькова поля стал подниматься холм из складываемых мечей, сабель, копий, щитов, луков — из всего, чем были вооружены литовские воины. Вот уже русские ратники погнали пленных к холму, где стоял шатёр Даниила Щени. И пришёл час, когда можно было обозреть поле сечи всем, кто остался в живых. Русские воеводы собрались на холме и высматривали среди пленных гетманов и князей. Главные из них были в руках русских ратников. Шли в толпе главный гетман Константин Острожский и гетман Николай Радзивилл. Первый из них ни на кого не смотрел и буравил острым взглядом землю под ногами. Второй, наоборот, шёл с высоко поднятой головой, утверждая всем своим видом, что он оказался в плену только благодаря хитрости русских. Братья Друцкие были спокойны, словно всё происходящее вокруг не касалось их. Они о чём-то переговаривались. Граф Хребтович не захотел расстаться со своим конём и единственный между сотен пленных ехал верхом. Он смотрел кругом, но больше всего на русских воевод, с презрительным выражением лица. Не было среди пленных лишь Яна Заберезинского. Он, как потом выяснилось, успел убежать за Ведрошу. Не шагал с пленными и маршалок Станислав Глебович. Он пал на поле сечи, как позже сказали, смертью храбрых. Как только пленные прошли мимо воевод, их погнали прямиком в стольный град.